– Отлично. Продолжим репарасьон. Выключайте, мадемуазель Мубанга.
Я что, микроволновка? Щёлк – и выключили? Возмущение об ущемлении гражданских прав растворяется в темноте. Григорий больше ко мне не приходит. Темнота исчезает столь же внезапно, как и опутала по команде о продолжении ремонта. Мелькает догадка, что времени прошло… сколько-то. Час, день или месяц.
Если не путаю африканские лица, медсестра та же, зато чепчик на ней сидит иначе. То есть – и был день, и была ночь, день следующий, и бытие продолжается.
– Здравствуйте, мистер Ген! – доносится сбоку. Тот же феноменально чудовищный говор. Вместо привычных звуков английского, изрекаемых, будто во рту держишь кусок хозяйственного мыла, слышна чёткая артикуляция, от коей мои учителя оксфордского произношения потянулись бы за валидолом. Спасибо, что лексика совпадает.
– Добрый день, мистер Ришар.
Кстати, как политкорректно назвать мулата? Пусть будет полуафроевропеец. Плевать на цвет его кожи, главное – смотрю на него двумя глазами. На фоне блёклых стен и стола с ящиками неизвестной мне аппаратуры он выглядит неправдоподобно отчётливо. Машинально пытаюсь поправить очки. Палец вместо привычной перемычки между линзами втыкается в переносицу. Начинаю догадываться, что контактных линз можно не искать.
Афромулат смотрит в монитор, я тоже. На экране мулат смотрит в монитор, в котором такой же Ришар (не путать с французским комиком) тоже смотрит в монитор… И до бесконечности. Не знаю, на сколько процентов мне активировали мозги, оставшиеся извилины догадываются: экран показывает видимое моими глазами, словно телекамерами.
– Зрение сто процентов, – воркует Мубанга. – Позвольте снять сканеры.
Она сдёргивает что-то у меня с головы, монитор слепнет, а я избавляюсь от неприятного ощущения, что между ушами живёт шпик и доносит, что вижу и слышу. Наверно – и о чём думаю.
Ришара мои мысли вряд ли волнуют.
– Ремонт закончен. Конец дня проведёте в палате, гуляйте не дальше коридора, привыкайте к двигательным реакциям. Возможно, вас посетят. К восьми утра будьте готовы выйти на работу.
– Но…
У меня миллион вопросов и миллиард сомнений. Доктор смотрит в корень, отвечает только на один, видимо – судит по себе, что его бы волновало в первую очередь.
– Не волнуйтесь, месье. Начисление зарплаты в таких ситуациях не останавливается. Репарасьон за счёт фирмы. Поэтому косметикой мы не занимались. Это – за дополнительную плату и недёшево, – с французского он снова соскакивает на пещерный английский с пожеланием удачи на прощание. – Гуд лак, мистар Ген. Би карефул. Бай!
– Мерси… – с удивлением обнаруживаю комплект зубов на месте. Воздержусь от претензии, что пропала золотая коронка. Язык ласковой кошкой трётся о девственно живой коренной. Готов поспорить, он без кариеса.
Сестра провожает меня в безликую комнату. Ничего моего. Мягкие безразмерные штаны на верёвочке не стесняют движений и вряд ли подчёркивают сексуальность фигуры, так же как куртка и шлёпанцы. И тело… какое-то другое.
Пропал животик, уютное вместилище для пива с сухариками. Сбросив куртку, рассматриваю худощавый, к сожалению – совсем не мускулистый торс. Зеркало над умывальником показывает почти не изменённую физиономию, декорированную сверху лысым черепом с едва наметившимся ёжиком. Щёки втянулись, скулы и нос заострились. Грозно топорщится недельная щетина. Ботаник? Может быть. Только сбежавший от неприятностей во Французский Иностранный Легион и слегка заматеревший.
Сгибаю руку в локте на манер звёзд бодибилдинга. Бицепс есть, если хорошо присмотреться и напрячь воображение. Во всяком случае, грех жаловаться, сравнивая с пикником в пустыне Негев и встречей в чистилище с жертвой собственной трусости. Медицина Центральной Африки явно ушла вперёд относительно традиционной. Пусть здесь даже не лечат, а ремонтируют. Интересно, сколько времени я провёл на подъёмнике со снятой подвеской и разобранным двигателем?
Телевизор по умолчанию настроен на новостной канал. Международные отношения явно нуждаются в репарасьоне, не меньше, чем я после корпоративного выходного. Штаты начали «миротворческую операцию» в Алжире при поддержке Великобритании, сдержанном неодобрении Франции, молчании Израиля и разном по интенсивности осуждении остальных стран мира. А ведь их президент в своё время обещал не ввязываться в региональные заварушки, от имени всей Америки обещал. И где его обещания? Наверно, там же, где и он сам.
Правящая коалиция этого североафриканского государства откровенно относится к категории «плохих парней». И митинги разгоняли, и оппозицию обидели, оттеснив от бюджетного пирога. Человек десять пропало без вести либо случайно погибло при подозрительных обстоятельствах, две дюжины схлопотало тюремные сроки за уголовщину при очевидных политических предпосылках, но… Один день ракетных и авиационных ударов унесёт тысячи жизней, в том числе – сотни нонкомбатантов. Типичный случай, когда лечение много хуже болезни.
Так произошло бы в Алжире. Но не случилось. Восемьдесят крылатых ракет уничтожено до пересечения ими береговой черты. Потеряно шесть самолётов морского базирования, большинство уцелевших – из числа вовремя прервавших выполнение задания и вернувшихся на авианосцы.
Прямой репортаж вызывает дрожь. Кадры «Евроньюс» показывают горящие здания в столице, в других приморских городах – в Джиджеле и Аннабе. Как водится, попал под раздачу Тунис, «умные» ракеты промахнулись не только мимо цели, но и мимо страны, эта недобрая традиция тянется с Югославии, когда понемногу задело соседние территории.
Число погибших невелико – чуть более двух десятков, половина пришлась на восточную часть побережья, зону действия антиправительственных повстанцев. Камера выхватывает самые эмоциональные сцены: трупы, дети без родителей, мать над разорванным телом ребёнка, похороны, толпы демонстрантов с требованием порвать дядю Сэма в клочки и прочие прелести экспорта американской демократии. 6-й флот потерял пятерых, пока они находятся в списках пропавших без вести. Зловещая аббревиатура KIA, означающая «убит во время боевых действий», а не принадлежность к сонму владельцев машин той же марки, напротив их фамилий ещё не проставлена.
Участь звёздно-полосатых летунов предрешена самим фактом размещения нашего ПВО, но гибель штатских, как ни крути, лежит на моей совести. Насоветовал несколько ракет пропустить… Григорий, принимай компанию! И мне, ей Богу, хоть вешайся… Бесполезно, отремонтируют.
Алжирский кризис разросся за десять дней. Столько же я провалялся в коме. Инка наверняка уверилась – завёл себе бабу и выключил трубу. Как и предупреждала мамадорогая.
– Мэй ай камин, мистар Ген?
– Велкам! – отвечаю, начиная подстраиваться под местный диалект.
Мой вечерний визитёр похож на адвоката с Манхеттена, сменившего деловой костюм на свободный покрой для встречи без галстуков. Породистая белокожая физиономия и властная осанка не дают усомниться: перед нами надёжный столп общества, ему можно доверить защиту своих интересов, сколько бы это ни стоило. Заработаю, закажу себе такой же фасад.
Честно говоря, бодрюсь, сам себя веселю, а перед внутренним взором чернеют сгоревшие дети в Джиджеле. Напьюсь… Здесь же это запрещено! Ладно, хотя бы отвлекусь выяснением собственного положения.
Человек с внешностью лоера присаживается на пластиковый стул и достаёт планшет из элегантной папки.
– Мэтью ван Даймон, Министерство иностранных дел, начальник отдела по связям с общественностью.
– Мой новый босс?
Сдерживаю поползновение вытянуться во фрунт. Он не оценит паясничанья.
– Хвалю за догадку. Слушайте. Благодаря вашему неожиданному демаршу выявлена и обезврежена группа сотрудников ЦРУ, внедрённых в израильский офис. Один по совместительству работал на МОССАД.
– Простите, сэр. Истязание с целью мести обычно не входит в практику спецслужб. Чего они добивались?
– Отвести от себя подозрение, вскрыв русскую группировку. ЦРУ следило за вашим товарищем, известным по предыдущим операциям на холоде. Вацлав Кшесинский вывез его из Банги обратно в Израиль якобы в интересах нашей Службы Безопасности. Если бы из вас вышибли данные ещё одного связного, агентурная ячейка налицо, стоит правильно подать факты. Их план нарушила Элеонора Вирт. Она и спасла вас.
