Я развернулась и пошла в сторону бокса дежурных агентов, не дав Кристиану времени, чтобы он придумал остроумный ответ. Я искренне считаю, что ему лучше остаться здесь и направить силы в доскональное изучение бумажек. Я не хочу копаться в его голове, тем более ставить диагнозы, но с людьми мистер Браун коммуницировать не умеет от слова совсем. Его может вывести из себя любое кривое слово, а порой даже молчание.

Он относится к той категории людей, к которым просто невозможно найти подход, угадать настроение или выработать тактику для общения. Он взрывается, хлеще чем самые сильные петарды от чирканья спички. И если я, да и все остальные, кому повезло с ним работать, уже привыкли к такой особенности, и можем закрыть его рот — а где-то и разумно промолчать, то посторонние люди просто не готовы терпеть подобное. Особенно копы, которые и так нас терпеть не могут.

— Привет, Стэн. Мне нужна служебка, — я зашла в будку охранника, чтобы взять автомобиль. На этот раз я беру машину со всеми опознавательными знаками и аббревиатурой ФБР — все-таки мы едем по официальному делу, можно не скрываться.

Стэн — мой любимый охранник. Когда я еще была обычным агентом и оставалась на ночные дежурства, он часто звал меня к себе в коморку и угощал ванильными маффинами своей внучки. Она учится в кулинарной академии и постоянно балует стариков изысками. У нас с ним всегда был припрятан ягодный листовой чай, который я отхватывала в специальном магазине. Мы сидели и болтали обо всем: спорт, политика, музыка, сплетничали о других агентах. Я скучаю по тому времени. Тогда я чувствовала семейную, даже родственную поддержку, которой мне безумно не хватало. Мне казалось, что я непобедима — это было особенно важно и нужно, после моей ссоры с семьей.

Он передал ключи, обнимая меня, словно дальнюю родственницу, и я сделала мысленную пометку: обязательно найти время и поболтать со Стэном, хотя бы во время обеда.

На парковке я кинула ключи Сэму — хочу развалиться на пассажирском сидении, а не следить за сумасшедшим движением, которым страдает наш город в такое время. Он разблокировал машину и мы выехали в сторону полицейского отдела. Судя по навигатору, ехать нам минут пятнадцать, если не учитывать пробки. Я прикинула в голове это расстояние — восточный отдел. Там работает Боб, с которым мы неплохо ладим, поэтому возможно наш визит не обернется катастрофой.

— Как думаешь насколько близко нам удастся к ним подобраться? Мы же вышли на верный след, осталось найти эту команду мстителей и просто убрать всех с шахматной доски, — сказал Сэм, заглушая радио.

— Если бы все было так просто, Сэмми, их бы уже давно уничтожили тюремные охранники, — я смотрела в окно, отбивая рванный ритм ногтями по коленке, — ночью, когда вышла на Дьюэль, я подумала, что дело к утру будет закрыто. Ну, установим их личности по тату и просто пересажаем в разные колонии. А потом я остудила голову и поняла, что мы имеем дело с мафией, а не с любителями.

— Так а в чем ты была не права? Я тоже сразу подумал о переселении. Обрубим связь между ними и все: система разрушена. Друг без друга они никто, быстро отдадут нам Мэтта и Дани.

— Да не поможет тут переселение, понимаешь? Просто вдумайся: они смогли из колонии держать в страхе людей здесь, прямо на улице. Это значит, что мозги у них работают лучше, чем у семидесяти процентов людей. Да и в целом, опираясь на портреты подобных личностей, я могу тебе сказать, что они не смогут просто выйти из системы и делать вид, будто ничего не было, — я опустила стекло и закурила. — Это для нас мафия — слово, обозначающее дерьмовые поступки, а для них это все отдельное государство. У них есть свои законы, правила… они считают друг друга семьей. Даже по отдельности каждый из них предан своим братьям, — я сделала паузу длиною в две затяжки. — Все, что мы можем сделать — использовать мозги. Сделать так, чтобы их синдикат просто распался на атомы, исчез. Канул в лету, как очередная байка, которую дети будут рассказывать друг другу в темноте и шепотом.

— А скажи честно, тебе не страшно вставать на тропу войны с такими людьми? Ну, мне просто интересно, что ты чувствуешь когда изучаешь и работаешь с отбросами общества, типа маньяков, убийц?

Наверное Сэм ожидает, что я начну говорить про страх или отвращение. Многие люди охают и закрывают рот ладонью, смотря сюжеты про очередного психопата-педофила или маньяка, который убивает женщин. И это является нормальной реакцией — здоровые люди потому и являются таковыми, что их мозг и психика просто отвергают такое зверство. А что касается меня… Что я чувствую? Интерес. Жажду исследования. Азарт. Но не потому, что я тоже психопатка, которая может расчленить человека, чтобы потрогать его сердце.

В детстве, когда я впервые прочитала в газете о педофиле, напавшего на мальчика, мне стало интересно почему он это сделал. Конечно мне стало страшно и какое-то время я бегала ночью в комнату к родителям, боясь секретов темноты, но мой интерес никуда не пропадал.

Я начала смотреть видео, читать книги, чтобы понять почему же кто-то смотрит на детей хладнокровно, а кто-то — возбуждается. Мой детский мозг не мог переварить такую информацию, поэтому я просто забыла о своем микроисследовании, переключаясь на тысячи других дел. А вот взрослая версия меня наконец смогла включить критическое мышление и логику. В Академии мы проходили психологию и множество других дисциплин, чтобы проникать в голову преступников и смотреть на мир их глазами. Думать их мозгом. Действовать их телом. Только так мы можем делать свою работу.

Каждый маньяк не похож на предыдущего, но обычно причина их поведения схожа — глубокая травма или сильное потрясение в детстве. У убийц, педофилов схожие источники такого поведения, а вот мотивы значительно отличаются. Террористы вообще другая история — для меня они являются более сложными кадрами и копание в их головах реально причиняет боль. Мне нравится исследовать всех этих преступников, у меня включается азарт, когда я иду по их следу. Я могу их понять, но принять или оправдать — никогда, естественно. Порицание, отрицание и даже ненависть активируются во мне как только мы отправляем их в зал суда. До этого момента я просто запрещаю себе мыслить как типичный человек, которому мерзко смотреть на трупы и расчлененку.

— Сэмми, ты такой проницательный. Не каждый задает мне такой вопрос, — это правда и мне даже приятно, что он смотрит на дело под таким углом, — во мне играет чувство долга и того, что я обязана выполнить свою работу, — весьма расплывчатый и краткий ответ, который я использую почти всегда. Не все способны понять меня, к сожалению. — Так, давай вот тут припаркуемся и дойдем пешком. Пушку оставь в машине, покажем, что мы пришли с миром.

Мы хлопнули дверями и пошли ко входу в участок. Парочка копов, которые стояли на улице, завидев нас, скривили лица или стали демонстративно перешептываться — детский сад, не иначе. Уже около двери я слышала крики из приемного отделения.

— Где мой мужик, сволочи⁈ Вы вообще по какому праву его задержали? — тощая, как спичка, девица в рваных кедах и короткой джинсовой юбке стояла у поста дежурного и активно жестикулировала, пытаясь кричать, но ее прокуренный голос не давал ей этого сделать без кашля.

— Мисс, я еще раз повторяю, что он на допросе. Присядьте и подождите вот з…

— Почему вы его допрашиваете? Мы ехали на завтрак, это что теперь запрещено? Мне нельзя есть? Где мое человеческое право! — Ее сальные, выцветшие синие волосы подрагивали при каждом слове — настолько активной жестикуляции я еще не встречала.

— В обивке его сидения нашли четыреста граммов кокаина. В его заднице обнаружили еще двести. Это все необходимая приправа для вашего завтрака, а? — Дежурный не выдержал и тоже начал повышать голос, — как только он расскажет как наркота оказалась в этих местах, так мы сразу же его и отпустим.

— Это вы туда ему ее засунули, гады противные, — она отошла и села в кресло для ожидания, закидывая ногу на ногу.