5 звучание. Она, словно загнанная в угол собака, рычала и скалилась на экономку.

— Правду никто не любит, Мэг, — ехидно сказала Тара. — То, что ты снова забрюхатела от масы, особенной тебя не делает. Ты рабыня и девка твоя рабыня. Не забывай это.

Так, я узнала о своём рабстве. Весь день я держала маму за подол платья, боясь потерять. Даже зашедший маса, не заставил меня отпустить край её платья.

Когда он вошёл все замолчали. Я ощутила их страх перед ним. Опустив глаза в пол, рабыни ещё старательней готовили. Мама прятала меня от глаз Эдмунда за пышным подолом платья. Маса не разозлился, увидев меня на кухне. Мой хозяин скупо улыбнулся и потрепал меня, как соба-чонку, по голове. Мне шесть лет и это была моя первая ласка, которую я удостоилась от родного отца. Я и раньше видела его. Он чаще всего проходил мимо, не замечая девочку, прячущуюся за деревьями его сада. Иногда наши глаза встречались. Я резко дёргалась назад и бежала без оглядки.

А он продолжал свой путь. Прибегая в нашу с мамой лачугу, я пряталась.

Меня тянуло к нему, и я ужасно боялась его. Наблюдая, как он возится со своей белой дочерью, я представляла себя на её месте. Какое же это счастье, когда у тебя есть любящий отец. У меня он был. Я видела и слышала его, но ближе чем на этой кухне папа ко мне никогда ещё не был.

Поначалу я приставала к матери с глупыми детским вопросами:

— Почему мы не с папой?

— Почему не мы живём в его доме?

— Почему он не любит нас так, как их?

Мама вздыхала и вместо нужных мне ответов, обнимала меня. Наверное, ей было тяжело говорить об этом. Не знаю, любила ли она его? И вообще, возможно ли искренне любить своего хозяина?

Моя мать была очень красивой. Настолько красивой, что ей завидова-ли. Её ненавидели за эту красоту и проклинали. Никто не хотел общаться с ней. Даже у рабов есть друзья, но мою мать обходили стороной. Считая её любимицей хозяина, а значит, некой предательницей. Будто у неё был выбор. Любить господина или не любить. Единственным близким человеком у неё была я.

Мои бесконечные «почему» прекратились, когда глаза моей матери закрылись навсегда. Её сердце остановили тяжёлые роды. Мой брат не прожил и нескольких минут. Той ночью десятилетняя девочка повзрослела. Я

боялась, быть проданной и потерянной для неё. Боялась никогда не увидеть добрые светящиеся любовью мамины глаза. Страшилась не почув-ствовать её руки на своём теле. Я страшилась злого дядю, забирающего детей. Он приходил ко мне в кошмарах каждую ночь. Я просыпалась в по-ту и слезах. Прижималась к матери, но всё равно не могла уснуть до утра.

Я думала, стоит закрыть глаза и это кошмар снова вернётся. Господи, я боялась не того. Мои детские страхи обрели другую реальность. Не меня за-6 брали у неё, а её у меня забрал очередной ребёнок Эдмунда.

Над могилой матери раб-пастор прочитал молитву. Пропели и ушли.

Тоже мне событие. Ещё одна рабыня ушла в мир иной. Никому до этого не было и дела. Я стояла возле насыпанного холмика, под которым лежала моя мать, и плакала.

Самого утра шёл ливень. Мои слёзы терялись в этом потоке воды.

«Жаль, что я так не умею плакать, как небо», — думала я, сжимая маленький букетик цветов.

Мне только исполнилось десять лет. Совсем ребёнок, но не для рабства. Детство у невольников заканчивалось, как только они начинали ходить и говорить. Уже в четыре года маленькие рабы помогали родителям на плантациях. Выполняли работы в господских домах. Меня не коснулась эта повинность. Пока была жива мама, она оберегала меня. Отдава-ясь по первому же требованию масе, обеспечивала мне лучшую жизнь.

Но, теперь мамы нет. Как со мной поступит человек, которому я обязана рождением? Заберёт в свой красивый дом? Или отправит на плантации под палящее солнце? А может, как сказала Тара, продаст. Но, как бы он ни поступил со мной, так больно мне уже никогда не будет. В этом мире я осталась совсем одна.

ГЛАВА 2. Дом хозяина

Ближе к вечеру прекратился дождь, а серые сумерки медленно покрывали мокрую землю. Я всё ещё стояла у могилы матери. Мои босые ноги увязли по щиколотку в грязь. Платье мокрой тряпкой прилипало к коже. Я

то и дело вздрагивала не то от слёз, не то от холода. Прижимая к груди маленький букетик, я никак не могла решиться возложить его на могилу.

Почему-то ещё в детском сознании был страх, если я положу букет, то стоять тут уже не нет смысла. Мне придётся уйти. Но куда? В старую хижину?

Без мамы она опустела и стала чужой.

Стоя там, я словно чего-то ожидала. Как будто ещё один час возле могилы матери что-то поменяет в моей жизни. Я терпеливо ждала неизвестности, а дождалась роковых перемен.

На моё детское худенькое плечико опустилась тёплая рука. Я не слышала, как он подъехал. Не слышала, как спешившись, подошёл ко мне. Я

витала где-то в прошлом. В днях, когда ещё была жива моя мама. От его неожиданного прикосновения я не вздрогнула. Только повернулась. Подняв голову, посмотрела кто это.

Не знаю, любил ли хозяин мою мать. Но в тот вечер даже сумерки не смогли скрыть боль в глазах масы. Мне хочется думать, что его чувства

7 к рабыне были искренне, иначе быть не могло. Не каждый рабовладелец поступил бы так на его месте.

— Идём, Лили, — спокойно сказал он.

Я ждала, что отец возьмёт за руку. Только он ограничился словами «идём, Лили». Он позвал, и я, положив цветы на могилу, пошла за ним. Пошла за человеком, кому принадлежала моя жизнь с самого моего рождения.Отец вёл лошадь, а я, чуть переставляя замёрзшие ноги, плелась за ним.

Проходя по посёлку рабов, я хорошо ощущала на себе их взгляды.

Они, словно камни, летели вдогонку. Для рабов я была таким же изгоем, как и моя мать. Сначала хозяин присмотрел для себя Мэг и забрал её в свой дом. Теперь этой привилегии удостоилась её дочь. И никто из них не догадывался, как сильно я не хотела идти за ним в этот проклятый дом.

В дом белого господина, где моя мать зачинала каждый год детей, медленно убивавших её.

В господский дом я вошла через парадный вход, оставляя за собой грязные следы. В холле нас встретила Тара. Улыбаясь хозяину, на меня она бросала недобрые взгляды. А увидев грязь от моих ног на полах, натёртых до блеска, зло вытаращила чёрные глазищи.

— Тара, отмой девчонку и одень прилично, — приказывая экономке —

рабыне, отец не глядел в мою сторону. — Она будет компаньонкой для мо-ей дочери Изабель.

Я компаньонка для Изабель, его дочери. Как будто я не его дочь. Эти слова глубоко ранили мою ещё детскую душу.

— Да, хозяин! — присаживаясь в реверансе, сказала Тара.

Её толстые руки тут же потянулись ко мне. Больно сжав плечи, она ута-щила меня из холла. По пути приказывая двум рабыням вымыть пол.

Я не первый раз сидела в лохани. Мама часто купала меня, нежно на-терая кожу мыльной тряпкой. Тара же скребла так, что казалось, после ку-пания я останусь вовсе без кожи.

Она мыла и ворчала.

— Зачем он притащил тебя? Лучше бы продал. Хозяйка недовольна, —

она тяжело вздохнула и, сжав рукою мой подбородок, подняла его кверху. — Красивая. Какая же ты красивая. Не быть тебе счастливой, Лили.

Твоя мать передала тебе своё проклятие. Красоту.

Она цокнула языком, вертя моё лицо.

— А мама сказала, что я буду самой счастливой, — не выдержала я.

Мои первые слова за весь день и в защиту самой себя. Раньше это делала мама.

Глядя на удивлённую Тару, я решила, что никому не позволю унижать меня и говорить мне гадости. Я не буду, склонив голову, молчать. И я не страшусь злую экономку.

— Если для твоей матери было счастьем рожать детей от масы каждый

8 год, то она была самой счастливой рабыней, Лили, — буркнула Тара, выли-вая на меня кувшин с холодной водой.

Я резко встала в лохани, расплескав воду. Самый первый подзатыльник прилетел мне от Тары. Это было неожиданно и очень больно. За десять лет меня ни разу не ударили. Мама никогда не била меня, говоря, что я самая послушная девочка на свете. А тут какая-то злая тётка бьёт меня.