Минералогический музей в Оуро-Прету обладает огромной коллекцией, насчитывающей более 25 тыс. образцов, представляющих 15 тыс. минеральных видов. И, естественно, наиболее впечатляющими витринами музея являются экспозиции самоцветов штата Минас-Жерайс и других районов Бразилии. Можно было бесконечно любоваться голубыми разных тонов и густоты окраски аквамаринами, розовыми морганитами и кунцитами, великолепными друзами аметиста и цитрина. Но наиболее поражал своей красотой топаз. Его чудесно ограненные природой совершенно прозрачные кристаллы представляли всю цветовую гамму: от совершенно бесцветных водяно-прозрачных разностей, через небесно-голубые кристаллы, напоминавшие наши голубые топазы из копей знаменитой Мурзинки на Урале, до чудесных винно-желтых, розовых и поразительных ярко-красных топазов, называемых среди коллекционеров «бразильскими рубинами». Казалось, оторваться от всего этого великоления из царства минералов, собранного в музее, было просто невозможно. Но времени оставалось очень мало, а сегодня еще нужно успеть осмотреть в окрестностях города действующие старательские копи самоцветов. Поэтому мы буквально отдираем себя от сверкающих витрин и бредем к припаркованному на площади вблизи от музея «Лендроверу».
Вот уже Оуро-Прету остался за спиной и с обеих сторон шоссе на нас набегают зеленые горы. Сколько в них еще неоткрытых богатств, надежно укрытых до поры до времени густой растительностью и толстым плащом красных тропических почв!
Тропический климат Бразилии приводит к глубокому выветриванию горных пород, выходящих на дневную поверхность. При этом они разрыхляются на некоторую глубину и с поверхности на них образуется покров красно-бурых, обогащенных окислами железа и алюминия почв — так называемых латеритов. Все это результат деятельности поверхностных вод, которые в условиях тропиков активно выносят из обнажающихся на поверхности пород большинство из слагающих их химических элементов. А окислы железа и алюминия в этих условиях не выносятся, они и остаются на поверхности, накапливаясь в почве, которая за счет окислов железа приобретает характерный ржаво-бурый до почти красного цвет.
Если в зону тропического выветривания попадает пегматитовая жила, то главные минералы, слагающие породу, — полевые шпаты — с течением времени превращаются в светлую, местами белую глину и тело пегматита, представлявшее ранее плотную скальную породу, превращается в рыхлую массу, состоящую из белой глины, обломков кварца и небольшого количества пластинок слюды. Что же происходит при этом с кристаллами берилла, топаза, цветного турмалина и других самоцветов, содержащихся в пегматитах? К счастью, ничего. Поверхностное выветривание не влияет на кристаллы подавляющего большинства самоцветов, позволяя вести их добычу из мягкой, разложенной выветриванием пегматитовой породы.
Как мы увидели позднее, гаримпейрос освобождаются от латеритной почвенной корки вручную, вскрывая на небольшой площади залегающий под ней пегматит. Владельцы более крупных рудников успешно используют бульдозеры, срезая покров красноземов, с тем чтобы обнажить скрытую пегматитовую жилу, а иногда и несколько жил, расположенных близко одна от другой. Часто они разрабатываются на глубину всего нескольких метров, работа останавливается, когда за пределами зоны выветривания кончается рыхлая порода, и гаримпейро упирается в твердый пегматит, разрабатывать который не только значительно труднее, но и дороже. В отдельных, особенно богатых самоцветами жилах оказывается выгодным вести добычу и в твердой породе, врезаясь в пегматит глубже разрушенного выветриванием слоя. Именно в этих случаях из пегматитов извлекаются не только прозрачные кристаллы самоцветов ювелирного качества, но и неповторимой красоты образцы, в которых совершенные, кристаллы обычных минералов пегматита — кварца, полевых шпатов и слюд — художественно сочетаются с вкрапленниками кристаллов разнообразных редких минералов, включая самоцветы, хотя бы и не имеющие ювелирной ценности. Эти образцы тоже идут на продажу, о чем можно было судить еще при посещении многочисленных магазинчиков, торгующих минералами, в Рио-де-Жанейро. Оказывается, как сказал Лео, владелец каждого более или менее крупного рудника имеет договоренность с руководством одной из фирм, делающих бизнес на торговле минералами в Рио. Отбор образцов с редкими минералами ведется непрерывно в процессе разработки пегматита, а затем сам хозяин или кто-то из его опытных помощников производит отборку образцов, годных для продажи.
Наконец, наша машина, плавно затормозив, свернула под прямым углом на плотную грунтовую дорогу и покатила на восток, то поднимаясь по пологому склону, то спускаясь в межгорные ложбины. Километров через десять на склоне зеленой долины мы увидели серию бурых площадок, которые, вытягиваясь друг за другом, образовывали нечто вроде неровного пунктира. Вдалеке, как черный огромный жук, работал бульдозер, сдиравший покров красной почвы, перекрывающей буро-серую разложенную выветриванием коренную породу. На одной из зачищенных бульдозером площадок копошились люди. Кажется, нам повезло и мы увидим бразильских гаримпейрос непосредственно за добычей драгоценного сырья.
Подъехав к белому вагончику на колесах, стоящему на границе вскопанных площадок, мы познакомились с владельцем рудничка сеньором Алмейда, сокурсником Санчо по Горной школе. Он пригласил нас внутрь вагончика, где кондиционер создавал приятную прохладу, и, может быть, поэтому, все показалось очень уютным. Мгновенно на столике был развернут геологический план месторождения, впрочем, довольно схематичный. Но на нем было нанесено все, что необходимо владельцу, — контуры пегматитовых жил, образующих в гнейсах подобие цепочки с чередующимися раздувами и пережимами. Как часто бывает в подобных случаях, сеньор Алмейдо начал с того, что изложил свою гипотезу происхождения принадлежащего ему месторождения. Он также сообщил нам, что здесь разрабатывается только верхний, разрушенный слой породы, так как разработка твердой породы на глубине на этом месторождении уже не окупается. Не вступая в спор с нашим хозяином, мы поинтересовались, нет ли у него в вагончике добытых кристаллов, нам очень хотелось их посмотреть.
«Кристаллы у меня есть и неплохие, — ответил Алмейда, указав на маленький добротно сделанный сейф, стоящий в углу вагончика, — но мне хотелось бы показать их вам после осмотра месторождения. Иначе впечатления от знакомства с рудником могут быть смазаны. Ведь нет никакой гарантии, что сегодня уже добыли что-нибудь стоящее. Вот после визита на рудник вернемся, тогда и посмотрим».
В словах хозяина был свой смысл, и мы охотно согласились последовать его совету. Еще при составлении плана нашей поездки Санчо сообщил, что месторождение, принадлежащее сеньору Алмейда, славится чудесными топазами густо-золотистого, винно-желтого цвета. Мы их уже видели за стеклом витрин минералогического музея в Оуро-Прету. Но разве это может сравниться с ощущениями, которые испытывает каждый любитель камня в момент, когда ему удается наблюдать уникальный процесс извлечения драгоценного минерала из вмещающей ого породы. Поэтому мы энергично преодолеваем кучи буро-красной земли, обходим пустые выемки следуя за сеньором Алмейда, который кратчайшим путем ведет пас к группе увлеченных работой гаримпейрос.
Вооруженные кайлушками, они довольно осторожно ковыряли только что зачищенную бульдозером рыхловатую породу. При этом тщательное внимание уделялось скоплениям белой глины — каолина, содержащим блестящие пластинки помутневшей светлой слюды. Расположение таких скоплений на зачищенной поверхности вскрытого участка позволяло судить, что гаримпейрос разрабатывают разрушенную выветриванием пегматитовую жилу, в которой главные минералы пегматита — полевые шпаты — превратились в мягкую белую глину. В свежей, неизмененной пегматитовой породе кристаллы топаза здесь встречаются в пустотах, образующихся обычно по периферии массивных скоплений полевого шпата. Это позволяет использовать продукт выветривания полевого шпата — белуха глину — как главный руководящий положительный признак при поисках кристаллов драгоценного топаза в теле измененного пегматита.
