Так что да, она впечатляющая.

У меня нет кожаной юбки или чего-нибудь шелкового, что стирают в химчистке.

Я выбрала хлопчатобумажный сарафан с глубоким вырезом спереди и длинным подолом в паре с массивными ботинками. Затем нанесла немного черной подводки для глаз и взъерошила волосы.

Я решила выглядеть как Бет Даттон¹⁰. Мы с Норой в некотором роде одержимы «Йеллоустоуном»¹¹.

— Куда вы собрались? — спрашивает Кип после того, как осматривает меня так пристально, что у меня потеет верхняя губа.

— Прочь отсюда, — отвечаю я, вздернув подбородок, бросая ему вызов. Не была в баре с той ночи, когда мы впервые потрахались. Сейчас в его глазах тот же собственнический, дикий блеск, что и тогда.

Кип переводит взгляд с Каллиопы на меня.

— Если будут неприятности, позвоните мне, — говорит он.

— У нас не будет неприятностей, — усмехаюсь я.

Его пристальный взгляд останавливается на мне, и он наклоняется, чтобы поцеловать в лоб.

— Позвони, — бормочет он, шлепнув по заднице, отпуская меня.

Кип

Я был разочарован, придя домой и застав там Каллиопу, особенно учитывая, что Фиона выглядела слишком сексуально, а я не могу пойти куда-нибудь с ней.

И я разозлился из-за того, что разочарован этим.

Во-первых, это не мой дом.

Правда. Даже если мое имя указано в документах.

У меня есть старая квартира, и я буду там спать, когда все это дерьмо закончится.

И Фиона не моя.

Я оказываю ей услугу, трахаюсь с ней и состою в браке для юридических целей.

Мне должно быть наплевать на то, что она пошла в бар с подругой. Должно быть наплевать на то, что мужчины будут смотреть на ее волосы, сиськи, задницу. Не обязательно в таком порядке.

Но мне не наплевать.

Я хочу последовать за ней в гребаный бар и выбить дерьмо из любого мужчины, который будет смотреть на нее слишком долго.

— Я пописаю, и мы пойдем, — объявляет Фиона, когда они собираются уходить.

— Прорвало трубу, — говорит Каллиопа, выгнув бровь. — Дилетантка.

Фиона машет рукой.

— Я умею многое, и я не дилетантка, — она подмигивает, и я, блять, чувствую это членом.

Смотрю на ее задницу, когда она уходит, и задаюсь вопросом, как, черт возьми, собираюсь пережить ночь, в ожидании, когда она вернется домой, чтобы трахнуть ее.

Хуже того, я хочу, чтобы она вернулась домой не только для секса. Хочу, чтобы она вернулась домой, и мы заснули вместе. Чтобы просыпаться посреди ночи, вдыхать ее запах, слушать ее гребаное дыхание.

— Никогда не думала, что доживу до этого дня, — комментирует Каллиопа.

Я прихожу в себя и смотрю на старую подругу. Она выглядит великолепно. Каллиопа всегда такая. У нее не было прыщей или худощавых конечностей в подростковом возрасте. Нет, но сейчас она просто… расцвела.

Конечно, это во многом связано с ее физическими данными, блестящими черными волосами, фарфоровой кожей… и да, у нее довольно рано появились великолепные сиськи.

Я видел все это на расстоянии. И однажды чертовски близко, когда был возбужденным тринадцатилетним подростком, который постоянно дрочил и всегда искал что-то новое. Было лето. У нас стоял бассейн. На Каллиопе бикини. Безвыходная ситуация.

Потом я увидел ее на следующий день, и она посмотрела на меня своим пронзительным взглядом, от которого даже взрослым становилось не по себе, и чертовски уверен, что она каким-то образом узнала, что я дрочил на нее, и да, больше никогда подобного не было.

— До какого дня? — спрашиваю я, направляясь к холодильнику за пивом.

— Ты остепенился, — отвечает она, кивая в сторону дома. — С той, о ком я даже не подумала бы, — смотрит в сторону, куда ушла Фиона. Ее острый взгляд устремляется на меня, совсем как тем летом много лет назад. И точно так же, как это было тогда, я уверен, что она обладает способностью читать мои мысли.

— Это… интересно, — говорит она, кладя локти на стойку и пристально глазея.

На меня несколько раз наставляли пистолет. Стреляли больше раз, чем могу сосчитать. И все же именно эта женщина ростом в пять футов с небольшим, весом в сто пятьдесят фунтов, может напугать меня до усрачки одним лишь взглядом.

Я смотрю в сторону холла, Фиона еще не вышла. Наклоняюсь вперед.

— Фиона не знает о… ты понимаешь.

Прошло столько лет, а я все еще не могу произнести это вслух. Гребаный трус.

Но мне не нужно говорить об этом. Каллиопа точно знает, о чем я.

Они с Роуэном — единственные люди в Юпитере, которые знали меня в прошлом, знали меня не таким самоуверенным парнем, который никогда не трахает одну и ту же женщину дважды. Они знали меня как мужа. Как отца.

— У меня есть подозрения, — отвечает она, все еще глядя на меня этим гребаным проницательным взглядом. — Бурный роман и бурная свадьба не дают много времени на разговоры о скелетах в шкафу, прости за каламбур.

Я, блять, улыбаюсь, несмотря на ситуацию и тему разговора. Когда это случилось, все относились ко мне так, словно я хрупкий. Ни один мужчина не хочет, чтобы с ним так обращались. Особенно после потери жены и дочери. Я не обесцениваю — это самое худшее, что может случиться. Но такое отношение привело к тому, что я долго не мог отойти.

Я возненавидел всех, особенно тех, кто лелеял меня больше всего.

Но Каллиопа не такая. Она пришла на поминки — вторые, на первых их похоронили без меня, — с бутылкой водки, а остальные принесли закуски. И когда у всех были эти жалостливые взгляды и слова поддержки, она не выдержала, налила мне рюмку и сказала: «Ну, это чертовски отстойно. Нужно напиться».

Вот такая Каллиопа.

Роуэн мой лучший друг.

Мы с ним почтит неразлучны всю нашу гребаную жизнь. До такой степени, что вместе пошли служить, воевали и изменили саму нашу сущность, сражаясь.

Но Каллиопа всегда была для меня важна. Та, с кем я могу найти общий язык. Та, кто не проявлял жалости или всякой ерунды.

У меня есть сестра, с которой я почти не разговариваю, и которая всегда возмущается нашими взаимоотношениями с Каллиопой, потому что с родной мы никогда не были настолько близки.

Но моя сестра слишком душевная. Она перешла черту в отношениях с семьей. Она считает, что должна «знать свое место». Я не понимаю этого.

Каллиопа, с другой стороны, «не знает своего места». Она прокладывала дороги в таких местах, куда ни у одного ублюдка не хватило бы смелости ступить.

— Я знаю, что ты, скорее всего, напьешься до чертиков и будешь говорить о том дерьме, о котором говорят женщины, но не рассказывай ей, — говорю я, готовый вступить в бой, если понадобится. Но не хочу доводить до этого.

Каллиопа выгибает бровь.

— Ты плохо знаешь меня, если думаешь, что я могу выдать свои собственные секреты, не говоря уже о чужих.

Больше ничего не говорит. Я жду, что она что-то добавит, потому что женщинам всегда есть что сказать.

— Ты же не думаешь, что я должен рассказать ей? — спрашиваю я, когда она просто продолжает, блять, смотреть на меня.

Она хихикает.

— Черт возьми, нет, — говорит. — Я не собираюсь никому рассказывать, как справляться с прошлым. Не хочешь ей говорить, так не говори, черт возьми, — она еще раз окидывает взглядом холл. — Видит бог, у нее, вероятно, есть какие-то свои секреты, о которых ты не знаешь. Наслаждайтесь траханьем мозгов друг другу, пока ваши скелеты колотят в дверцы шкафов. Хрен знает, что будет, когда они наконец выйдут.

— Ну все! Я сменила свой наряд, — объявляет Фиона из коридора. — Думаю, в этом выгляжу лучше.

Я смотрю на свою жену. Теперь на ней джинсы с очень короткой майкой, слишком сильно демонстрирующей ее сочные сиськи и гладкие, покрытые веснушками плечи.

— Черт возьми, да, красотка! — заявляет Каллиопа с усмешкой. — А теперь пойдем. Нам нужно развлечься.

Фиона улыбается мне, берет сумочку со стойки и следует за Каллиопой.

— Позвоните, когда попадете в беду, — говорю я заднице Фионы.