— Гнездо, я — Первый, самолет с бортовым номером 80576 на голосовые предупреждения никак не отреагировал и следует прежним курсом, продолжая ставить активные помехи.

— Первый, я — Гнездо, вас понял. Продолжайте сопровождать самолет. Ждите дальнейших указаний.

— Гнездо, я — Первый, вас понял.

— Ну и что прикажете с ним делать? — обратился Удалов ко всем, кто сейчас находился на станции наведения.

— Тут к бабке не ходи, и так все понятно, что он болтается там не ради банального хулиганства, — глубокомысленно выразился руководитель полетов.

— Это не вызывает сомнений, но, что делать в такой ситуации? — нервно перебил его полковник.

— Может шугануть, как-нибудь? — робко вставил один из офицеров.

— Как?! Предложите конкретный план действий! — обернулся на голос Семен Аркадьевич.

— Ну… не знаю, — сразу стушевался инициатор, — может встать у него по носу и спутным следом попробовать заставить сменить курс.

— Не говорите ерунды, старший лейтенант! — окрысился на него руководитель полетов. — «Гриб» тащится со скоростью чуть выше пятисот километров, а это значит, что нашему тоже придется сбрасывать свою скорость. На такой высоте он не сможет удержаться и свалится в штопор. Им и так приходится кувыркаться возле него, чтобы не обогнать ненароком.

— Тогда, может вы сами, что-нибудь предложите? — поглядел на него полковник.

— Тут я вижу только один вариант…, — начал высказывать мысль майор Гусев и запнулся.

— Не тяните кота за Фаберже, Федор Яковлевич, — поморщился Удалов.

— Пусть он даст короткую очередь по курсу следования, чтобы противник не сомневался насчет серьезности наших намерений, — ответил руководитель полетов.

— У нас нет правовых оснований устраивать подобные провокации в небе над нейтральными водами, — возразил кто-то робко. — К тому же на это действие надо еще получить санкцию.

Удалов даже не стал интересоваться, кому из его подчиненных принадлежит это высказывание. Однако оставлять без ответа подобные высказывания тоже не годилось. Он опять сморщился, как от зубной боли и ответил в пространство:

— А на каких основаниях он глушит связь на нашей территории?! Что же до санкций, то они у нас уже имеются и зафиксированы речевым самописцем, — кивнул он в сторону давешнего связиста, опять надевшего свою гарнитуру и погрузившегося в прослушивание эфирных частот.

— Так что делать? Время-то идет. Надо принимать какое-то решение, пока у них керосин есть, — вскинулся Федор Яковлевич.

— Да, — разом подобрался полковник. — Я принимаю ваше предложение. Командуйте дать очередь по курсу вражеского самолета.

— Есть! — отчеканил майор.

— Была, не была, а там посмотрим, куда вывезет, — тихо под нос пробормотал Семен Аркадьевич.

— Первый, я — Гнездо, слушай мою команду!

— Гнездо, я — Первый, слушаю вас.

— Первый, я — Гнездо, приказываю открыть предупредительный пушечный огонь по курсу самолета под номером 80576.

— Гнездо, я — Первый, есть открыть предупредительный пушечный огонь по курсу самолета под номером 80576.

Все с напряжением ждали разворота дальнейших событий. И тут через пятнадцать секунд по громкой связи ворвался заполошный крик Второго, до их пор пребывавшего в режиме радиомолчания:

— Гнездо, я — Второй, АВАКС открыл по Первому огонь из кормовых пушек на поражение! Первый горит! Я иду в набор!

Не успел руководитель полетов хоть что-то ответить, как на связь вышел Первый.

— Гнездо, я — Первый, после предупредительных выстрелов подвергся атаке со стороны кормовой пушки «гриба». Уничтожено хвостовое оперение и элероны. Пробит магистральный маслопровод. Машина не слушается руля. Теряем высоту, — спокойно и почти без эмоций сообщил капитан Бондаренко.

— Первый, вы не ранены?! — выкрикнул Федор Яковлевич, в возбуждении вскочивший со своего кресла.

— А Кобелев?!

— Вроде нет, — ответил штурман-оператор, старший лейтенант Кобелев молчавший до этого в соответствие с субординацией.

— Если нет угрозы немедленного возгорания, то попробуйте тянуть до берега. Постепенно опускайтесь на приемлемую высоту и катапультируйтесь!

— Принял, — коротко бросил Бондаренко.

Пока руководитель полетов вел переговоры с экипажем подбитой машины, Удалов уже связывался с Полярным, чтобы те немедленно подняли гидросамолет со спасателями. Если самолет взлетит немедленно, а он должен непременно взлететь, так как его экипаж находится в режиме постоянной готовности к вылету, то у Бондаренко с Кобелевым еще есть небольшие шансы на спасение. Баренцево море, хоть и холодное, но сезон осенних штормов еще не наступил, поэтому, если после катапультирования приводнение пройдет благополучно, то спасательный Бе-12 за час доберется до них, пока они не погибнут от переохлаждения в своих утлых надувных лодочках, входящих в комплект спасательных средств. Одна беда… В эти лодочки им еще надо будет как-то забраться…

В отличие он начштаба армии, руководство спасательной службой оперативно отреагировало на сообщение о случившемся ЧП и немедленно подняло в воздух борт со спасателями. Взбешенный наглым нападением американцев, Удалов, как только уладил дела со спасателями, ринулся к руководителю полетов:

— Что там, Второй?

— Занял эшелон выше — в «мертвой зоне», чтобы не попасть под огонь. Ждет указаний, — ответил дрожащим от гнева голосом Федор Яковлевич.

Он чувствовал свою прямую ответственность за то, что приключилось с экипажем Бондаренко.

— Каких еще на хрен указаний?! — окончательно рассвирепел полковник. — Валить его, гада!

— Это приказ? — вскинул на него чуть испуганные глаза руководитель полетов.

— Дай сюда микрофон! — потребовал Удалов, буквально вырывая его из рук руководителя полетов.

Офицеры базы, собравшиеся в «ласточкином гнезде» (так называется диспетчерская вышка с пунктом управления полетами) стояли в немом оцепенении, наблюдая за событиями, разворачивающимися у них прямо на глазах. У некоторых из них на лицах явно читалось, если и не предчувствие Третьей Мировой войны, то, во всяком случае, крупного военного инцидента с далеко идущими последствиями.

— Второй, я — Гнездо, как слышишь?!

— Гнездо, я — Второй, слышу вас хорошо.

— Второй, слушай мою команду! Открыть огонь на поражение цели!

— Гнездо, я — Второй! Не понял. Повторите приказ.

— Ты мне тут не прикидывайся! Я сказал — открыть пушечный огонь на поражение! — уже рыча в микрофон, потребовал Удалов.

После короткого замешательства (все-таки решиться на такое не каждый отважится), Дружинин ответил:

— Гнездо, я — Второй, выполняю приказ об открытии огня на поражение цели.

— Давай, сынок! — подбодрил его Удалов, тело которого била сейчас крупная дрожь.

МиГ сделал вираж и, зайдя к АВАКСу с той стороны, откуда генерации помех не ощущалось, приблизился почти вплотную, а затем немного отпустил его вперед себя. Такие сложные маневры вокруг «гриба» обуславливались тем, что летчик, наученный прежним горьким опытом, старался не подставляться под кормовые скорострельные пушки, угол поворота которых был весьма ограничен. К тому же он, в отличие от противника, не мог долго удерживать свою скорость возле нижнего порога, чтобы не провалиться в разреженном пространстве больших высот. Когда вражеский борт начал медленно проплывать мимо перехватчика, капитан Дружинин посмотрел в зеркало заднего вида и по внутренней связи сказал коротко:

— Давай, Вася!

Вася ничего не ответил, а лишь кивнул командиру. После чего вдавил гашетку автоматической скорострельной пушки до упора. Грохот от выстрелов был бы абсолютно нетерпимым, если бы не гермошлемы пилотов. Отдача от выстрелов была настолько мощной, что казалось, кто-то большой и невидимый подошел и толкнул в плечо со всего размаха. Длинная очередь на все 260 снарядов боекомплекта за считанные доли секунды превратила «Боинг» в решето. Она прошила самолет от пилотской кабины до кормы, превращая в мелкую сечку всех, кто находился на борту. Гигантский самолет, моментально вспыхнув ярким пламенем (видимо часть снарядов попали в бак с горючим), потерял управление и, накренившись на бок, стал беспорядочно рушиться в холодные воды Баренцева моря. Пилот русского самолета тоже слегка накренил свой самолет, чтобы пронаблюдать за неряшливым падением врага. Даже человеку далекому от специфики воздушного боя было понятно, что, если после поражения самолета, там и оставался кто-то живой, то это было всего лишь на несколько секунд. Полная разгерметизация воздушного судна на такой высоте, за несколько мгновений разорвет в клочья легкие у всех членов экипажа, кроме пилотов. А пилоты, даже если на них и будут кислородные маски, погибнут чуть позже, не справившись с притоком крови к голове, сопровождаемым отрицательные перегрузки.