Теперь же он ощущал себя на вершине блаженства. Прекрасного и немного горьковатого. Он чувствовал себя обокраденным. Сорок лет он не знал, что можно испытывать такие чувства и такое наслаждение. Как жаль, что все это пришло слишком поздно. Единственным утешением служило лишь осознание того, что лучше испытать счастье перед самым закатом, радуясь последним ласковым лучам солнца, уже не палящим, а мило ласкающим, нежели вовсе не испытать ничего такого за всю жизнь. Этот миг несказанного блаженства не хотелось прерывать даже на секунду. Окончательно прийти в себя ему помог уже более решительный призыв:

— Валера, вставай, на работу пора собираться.

На этот раз глаза пришлось открыть по-настоящему. Он выпростал руку из-под подушки и начал ей шарить на полу в поисках часов. Обретя искомое, поднес к глазам. Щурясь спросонья, взглянул на циферблат. Стрелки показывали ровно семь утра.

— Ох, ты, Господи! — воскликнул он, моментально вскакивая в поисках брюк. Скользнул взглядом в сторону Вероники. Та была уже одета и причесана. Руки невольно потянулись к ней.

— Ну, уж, нет! — воскликнула она, не скрывая своего хорошего настроения после бурной ночи. — Я не позволю ни тебе, ни тем более себе опаздывать на работу! Все потом. Хорошего понемножку! Будет у нас еще время для этого. А сейчас быстро в душ, пока я тебе рубашку и брюки глажу!

Он, не споря с любимой (теперь уже без сомнения любимой) женщиной, опрометью бросился в ванную. Зубной щетки не было, поэтому он просто выдавил содержимое тюбика с зубной пастой себе на палец и провел чистку своего поредевшего заборчика в прямом смысле подручными средствами. Потом залез под струю душа, который смыл с него последние остатки от сна. Халат надевать не стал. Некогда. Да и Вероника уже ждала его с отутюженной одеждой в руках. В четыре руки со смехом и шутками, кое-как облачились. Заканчивая облачать своего мужчину, Вероника заботливо расправила воротничок рубашки, деловито заметив:

— Галстука не было. Это я еще вчера заметила.

— А-а, — махнул он рукой, — я его, кажется, в кабинете оставил.

Она обвила вокруг его шеи свои руки и мазнула губами по щеке:

— Мы вчера с тобой почти все съели, так что на завтрак — одни бутерброды — с маслом и колбасой. У меня колбаса копченая в холодильнике лежит. Я и забыла про нее совсем. Пойдем.

— Слушаю и повинуюсь, — шепнул он ей с придыханьем, трепетно ощущая в своих ноздрях запах ее волос.

Не размыкая рук, как молодожены после первой брачной ночи прошли на кухню. Бутерброды с маслом и колбасой уже лежали на тарелках. На плите попыхивал паром чайник. Она все с той же ласковой заботой пододвинула к нему тарелки и, подперев щеку рукой, смотрела на него сияющими глазами.

— Ты зачем все тарелки пододвинула ко мне? Сама-то, почему не ешь?!

— Я не ем по утрам. Только кофе пью. А кофе я уже пила, пока бутерброды делала.

— Что, так и будешь смотреть на меня, пока я ем? — немного смутился он.

— Буду! Ты даже не представляешь, как это приятно смотреть на своего мужчину, когда он ест.

— Так ведь и подавиться можно, — высказал он шутливое опасение.

— Привыкай.

— Ладно. Это все конечно безумно здорово, но давай поговорим? — приступил он с вопросом, одновременно откусывая приличный кусок от бутерброда.

— О чем? — вскинула она брови, наливая чай в расписной под «гжель» бокал приличных размеров.

— О тебе, о нас…, — продолжил он, не переставая жевать.

— Довольно интригующе, — сытой кошкой промурлыкала хозяйка, размешивая сахар в его бокале.

— Насколько я могу понять, после всего того, что с нами случилось, я тебе не безразличен.

— Ты догадлив не по возрасту, — заулыбалась она своим мыслям и его банальным словам.

— Вот я и предлагаю совместно решить, как нам дальше жить. Как ты на это смотришь?

— Ты еще ничего не предлагал.

— Так я и предлагаю. Давай, все по-честному, как и полагается. Мы уже не дети, поэтому разрешение на совместное проживание брать не у кого. Давай, в общем, как-нибудь налаживать совместный быт, что ли?

— И как ты себе это представляешь?

— Очень просто. Ты переезжаешь ко мне. Я же не могу вечно играть на нервах у своего начальника охраны.

— И в качестве кого, ты мне предлагаешь переехать к тебе? Любовницей на окладе или просто приживалкой на содержании? — скривила она свой красивый рот.

— Почему же содержанкой? — обиделся Валерий Васильевич, с трудом проглатывая очередной кусок бутерброда. — В качестве супруги.

— Надо полагать, что мне сейчас было сделано официальное предложение? — ухмыльнулась она. — Романтичненько! Много раз мне приходилось выслушивать подобные предложения, но чтобы, вот так, не отрываясь от еды? Нетривиально.

— А ты хотела, чтобы я встал перед тобой, преклонив колени? — продолжал он с чувством уписывать колбасу.

— Ну…, — протянула она, томно прикрыв глаза.

— Не советую, — осклабился он. — Если я встану на колени, то тебе придется вызывать подъемный кран, потому что одна ты меня не сможешь потом поднять, и мы оба будем барахтаться на полу.

Громкий и заливистый смех стал ему ответом.

— Так что ты ответишь на мое необычное предложение? Когда мы сможем воссоединиться?

— Знаешь, — сразу посерьезнела она, — давай не будем с этим пока торопиться?

— С чем? Со свадьбой или воссоединением?

— И с тем и с другим. Мы с тобой провели всего лишь одну ночь. Согласись, что этого слишком мало, чтобы строить фундаментальные планы. Нам нужно какое-то время, чтобы хотя бы немного попривыкнуть друг к другу. Да и семью твою я совсем не знаю. Еще неизвестно, как они воспримут меня.

— В твоих словах, Вероника, нет логики, — покачал головой генштабовский аналитик. — Нельзя, как ты говоришь «попривыкнуть» друг к другу, не живя под одной крышей.

— Чересчур умный муж, это такое же горе в семье, как и горький пьяница, — фамильярно щелкнула она его по лбу пальцами. — Но в твоих словах есть рациональное зерно.

— И?

— Поэтому я предлагаю компромисс, — улыбнулась она своей фирменной чарующей улыбкой.

— Какой?! — в нетерпении воскликнул он.

— Давай будем делать это постепенно. Ты выбери время, где-нибудь на выходных и представь меня своим домашним, а там посмотрим, что из этого получится. А пока нам иногда придется делить между собой мой диван.

— Я мог бы организовать твой перевод в Ново-Огарево, — робко предложил он, — чтобы хотя бы чаще видеть тебя.

— Вот уж — дудки! — вспыхнула она моментально. — Я со своей работы не уйду. Коллектив у нас подобрался там неплохой. Меня ценят и уважают. А в прислуги к тебе, я не пойду ни за что на свете, как бы хорошо не складывались наши отношения.

— Хорошо-хорошо! Ты только не кипятись! Я же без всякой задней мысли. Прости, меня. Я не подумавши брякнул.

— И без передней. Ладно. Допивай чай и вызывай свою машину, сказала она, складывая посуду в мойку.

— Я могу тебя подвезти! — тут же предложил он в качестве реабилитации.

— Не разводи коррупцию! — опять улыбнулась она. — Тебе служебную машину дали не для того, чтобы ты на ней баб развозил.

— Брось. Не смешно.

— Ладно. Шучу. Но все равно с тобой не поеду. Мне на метро удобней и быстрей. И не спорь, пожалуйста.

— Но ты же опоздаешь!

— Это с тобой я опоздаю, пока ты через пробки без кортежа поедешь, а я мигом выскочу, пробегусь немного до метро, а там двадцать минут и уже на месте.

— Ну, как скажешь, упрямая, ты наша.

— Пока еще не совсем ваша, товарищ Верховный, — хитренько прищурилась она.

В прихожей он взял мобильник с тумбочки и набрал номер центрального гаража:

— Ало, гараж. Это Первый. Машину мне на Кожевническую 1Б, ко второму подъезду.

— Товарищ Верховный, машина уже стоит у подъезда, — раздался голос дежурного в трубке.

— Добро, — коротко ответил он, отключая связь.

Повернулся к Веронике.

— Машина уже ждет у подъезда. Ты меня проводишь? — попросил Афанасьев.