Муссолини пытается руками Балабановой исключить Тревеса: он просит ее написать ему письмо и сообщить, что он больше не является сотрудником редакции. Она отказывается, напомнив Бенито, что сначала, на обсуждении Исполнительного комитета, он не возражал против кандидатуры Тревеса. Однако Анжелика и пальцем не пошевелила, когда новый редактор стал отказывать Тревесу в публикации его статей и в конце концов, вынудил его покинуть редакцию, хотя у того был заключен трудовой договор. Замредактора полностью согласна с тем, что надо изгонять журналистов-реформистов и открывать путь революционерам-синдикалистам, анархистам, интеллектуалам вроде Гаэтано Сальвемини, а также многим «непостоянным» сторонникам социализма, которые позже придут вслед за Муссолини в газету Il Popolo d’Italia^[124]. Именно в этот период в газете Avanti! создается новая лаборатория, ее задача – свернуть социалистический образ мышления к фашизму и коммунизму. Среди «муссолинистов» этого периода мы видим будущих создателей коммунистической партии Италии в 1921 году, среди них Таска, Бордига и Бомбаччи.

Тревес приходит в ярость. Его заступница Кулишева считает Муссолини «типичным анархистом», отбрасывающим назад социалистический образ мышления. Турати уверен, что Муссолини долго не продержится. Но в начале 1913 года общая политическая ситуация благоприятствует замыслам Муссолини: кризис джолиттизма достиг своего апогея; экономические последствия ливийской войны привели к еще большему обнищанию широких народных масс; реформизм со своим безнадежным обещанием медленного, но неумолимого изменения условий жизни, дышит на ладан.

На руку Анжелике и Бенито сыграло кровопролитие, произошедшее 6 и 7 января 1913 года в Роккагорге, в Чочарии: карабинеры открыли огонь по обнищавшим жителям города, вышедшим на демонстрацию. Семь убитых, сорок раненых. Вспыхнуло несколько крестьянских мятежей на Сицилии, в Кампании, Эмилии, Лацио. В Комизо полиция тоже открыла огонь. В Баганцоле, рядом с Пармой, опять стреляют – и снова убитые. В марте рабочие завода ФИАТ начали забастовку против ускорения темпа работы и отказа дирекции повысить зарплату. Забастовками на заводах охвачен весь Север. Самая упорная – в Турине: она длится целых двадцать три дня. Рабочим ФИАТ удается добиться небольшого повышения зарплаты в конверте, остальные ничего не получают.

В этой раскаленной ситуации новая Avanti! становится прекрасной площадкой для расследований, разоблачений и агитации. Бенито и Анжелика выбивают дробь на типографском станке: призывают к мятежу, на первой полосе говорится об «убийстве государства», «политике резни», в адрес Джолитти и монархии летят обвинения. Заголовки становятся все резче, они призывают к применению силы, восстанию. Корреспонденты сообщают с места событий о неслыханном насилии полиции и армии, их статьи неделями занимают первые полосы.

На одном митинге, посвященном памяти жертв в Милане, Муссолини долго перечисляет массовые убийства, произошедшие с 1861 года, и подытоживает: пока общество будет разделено на классы, пролетариат будут расстреливать. 27 января Avanti! предупреждает, что настанет день, когда толпа ответит «насилием на насилие и отомстит за убитых не только метафорически, но избирательными бюллетенями». На следующий день другая передовица, без подписи, заканчивается такими словами: «Ни одно насилие не может быть более законным, чем то, что идет снизу, как человеческая реакция на политическое преступление, которым является кровопролитие»^[125]. Балабанова часто пишет ему такие передовицы. Никогда еще в официальном партийном органе печати социалисты не говорили о насилии как о «повивальной бабке истории», не упоминали о вооруженном столкновении между организованным меньшинством и буржуазным государством. Все это ленинские теории, которых Муссолини не знает, зато знает Анжелика. Даже в яростной полемике с реформистами видна сильная схожесть с экстремистскими позициями Ленина. 17 января Avanti! набрасывается на Биссолати, возмущенного муссолиниевскими митингами в Милане.

Разумеется, для тех, у кого идиллическое, сентиментальное, пацифистское представление о социализме, для тех, кто верит в догму нерушимости человеческой жизни, для социалистов, застрявших на идеях Де Амичиса – смеси романтических телячьих нежностей, свойственных его времени, – для них наш клич может показаться богохульством. Но это не так. Он логичный, он социалистический. Он человеческий. Мы намереваемся требовать для народа права на законную защиту, на возможность отвечать оружием на оружие. Право убивать, прежде чем быть убитыми. Наш клич – клич войны. Пусть знает тот, кто убивает, что он тоже может быть убит^[126].

Возможно, Ленин и Муссолини пересекались в Цюрихе 18 марта 1904 года на митинге в честь Парижской Коммуны, но они никогда не общались лично. Тем не менее, между ними устанавливается «согласие, созвучие идей на расстоянии»^[127]. И все благодаря радикальным идеям, которые Балабанова принесла в Италию. Кроме всего прочего, именно она по просьбе Грамши перевела на итальянский язык труды Ленина. По отношению к меньшевикам взгляды Ленина и Муссолини также совпадают. Русский социалист Евгений Аркадьевич Ананьин понимает, чем это может обернуться, и предлагает редактору Avanti! статью, в которой объясняет, насколько вредна ленинская политика раскола. Муссолини отвечает: «Ленин представляет великую революционную силу, и не в наших интересах ронять его авторитет». Тогда Ананьин обращается к Тревесу, и его статью публикуют в издании «Социальная критика». Таким образом, во внутренних дискуссиях ИСП впервые проявляются противоречия между большевиками и меньшевиками, которые сродни противоречиям между итальянскими максималистами и реформистами^[128].

А в руководстве ИСП возникает сомнение: не слишком ли Анжелика и Бенито заносятся? Балабанова не только не тормозит экстремистские выпады Муссолини, она его еще и упрекает за то, что в его передовицах мало революционного пыла. Секретарь партии Лаццари пробует умерить пыл газетных статей: 27 января он пишет передовицу, в которой протестует против вооруженной борьбы как ответа на кровопролитие. Он предлагает ограничиться всеобщей забастовкой. Еще явственнее дистанцируется Серрати, он предостерегает от «очень опасных связей с анархическим, непонятным и спорным профсоюзным движением»^[129].

Социалист из Онелии Серрати убежден, что обеспокоенность в партии и рост числа новых членов не являются результатом реального политического роста. «Помедленнее на поворотах, сбавьте скорость! Рискуя взять неправильную ноту в хвалебном хоре, я скажу, что нам надо спросить себя, насколько это так называемое многообещающее пробуждение было вызвано решениями съезда и насколько приближающимися выборами». Серрати критикует «электорализм», «парламентаризм», «преследователей всеобщего избирательного права»: «Как только заходит разговор о выборах, пусть даже только административных, секционные собрания оживляются, внутри социалистической организации бурлит жизнь, социалистические души воспламеняются… Товарищ Балабанова уже раскрыла и прокомментировала характерное предложение того товарища, который, внося свой вклад в нашу Avanti! пожелал избрать двести пятьдесят депутатов в следующем туре голосования. Это желание становится системой». Серрати призывает Avanti! к серьезному бойкоту болтунов из ИСП и тех революционеров, которые считают, что задают тон в политических событиях. А еще к серьезным программам: «На митингах не надо прибегать к хитростям, чтобы обеспечить себе “теплое местечко в палате депутатов”»^[130].

В конце выговора Серрати есть анонимный курсив: это реакция руководства, считавшего пессимистичной его точку зрения и выражавшего всю свою досаду на эту «манию конкретности, уже приведшую к жертвам, и пока правые, ради “конкретизации” развлекаются тем, что преобразуют мир с помощью законов, вместо партии у нас будет факсимиле партии». Но Серрати настаивает и в следующей своей статье снова предостерегает Бенито и Анжелику: пока они воздерживаются от «конкретизации из опасения впасть в реформизм, они по своему усмотрению конкретизируют отдельных товарищей и тогда оппортунизм торжествует над высшими интересами партии». Наконец, следует самый жесткий выпад против редактора: «Имеет ли хоть какое-то значение работа по подготовке к революции, начатая газетой “Avanti!” под руководством Муссолини? Я так не думаю. Я бы даже сказал, что она имеет обратный эффект. Работа, которую Муссолини называет революционным кредо, не что иное как смешная гипербола…»^[131]