— Понимаю, — кивнул я. — Не понимаю только, почему такое внезапное гостеприимство на неопределенный срок.

Мне даже прикидываться не пришлось, чтобы изобразить неприязнь. Скривился я совершенно искренне.

— Володя, ну ты же уже взрослый, — мама грустно улыбнулась. — Мы уже очень давно дружим, кроме того…

— Я чего-то не знаю? — спросил я, чтобы заполнить неловкую паузу.

— Ну… Да, — мама замялась, будто резко застеснялась.

— Ну так расскажи, мам, — улыбнулся я. — Я же уже взрослый, может быть, у меня хватит мозгов, чтобы понять.

— Это очень старая история, — сказала мама и сцепила пальцы. — Мы дружили еще со школы, у нас была компашка такая заводная, не разлей вода. Учились в одном классе, потом поступили в разные места, но дружбу сохранили все равно. В походы вместе ходили, с палатками выезжали… Мы с твоим отцом поженились первыми, так у нас Марина и Слава свидетелями на свадьбе были.

Глаза мамы затуманились, на губах заиграла ностальгическая улыбка.

— В общем, отец тогда учился на четвертом курсе, а я взяла академ, потому что ты родился, — продолжила мама. — И как раз тогда Толя Исаев, это из третьей пары нашей компании, увлекся разными… Идеями. Ох, так странно сейчас это рассказывать, даже не верится… Книжки разные начал таскать самиздатовские. Сборища у себя устраивать, чтобы «Голос Америки» слушать. Ну и Витя как-то тоже… Подсел. Грохотов сразу сказал, что ему все эти фантасмагории мимо жизни, он уверенно тогда шел по комсомольской линии. Отдалились немного, конечно, но не поругались. Продолджали дружить. Мне кажется, Витя на эти сборища ходил не столько идейно, сколько чтобы от дома отдохнуть. Дома что? Пеленки-распашонки, продукты, на мебель надо копить… Ой, ладно, что я отвлекаюсь? В общем, открылось это все. Вите казалось, что все это баловство и шуточки, только когда до дела дошло, шутить никто особо не торопился. Из комсомола вышвырнули, из института отчислили за год до диплома. Хорошо хоть не посадили. Потому что Толя… Ладно, врать не буду, не знаю, что с ним потом произошло. Он как-то очень быстро уехал, а куда и как, даже не знаю. А для нас с Витей наступили очень тяжелые времена. Когда поддерживали нас только Слава с Мариной. Приходили в гости, делились, чем могли. Слава обещал, что однажды обязательно поможет. И правда помог. Когда Лариска родилась, он добился, чтобы отца восстановили в институте. И потом с работой еще похлопотал. Задействовал какие-то свои рычаги и связи. Понимаешь, он человек тяжелый, конечно, но очень добрый и великодушный, правда…

— Ну да, добрый… — криво усмехнулся я.

— Володя, ну не ершись… — мама потрепала меня по еще мокрым волосам. — Я тебя очень хорошо понимаю, всем нам пришлось тогда… Вытерпеть… Но и Славу можно понять. Ты представляешь, если твоя дочь тебе такое рассказала? Ты бы тоже, наверное, рвал и метал.

— Может быть, — я дернул плечом, отчекрыжил кусок яичницы, сунул в рот и начал сосредоточенно жевать. В общем-то, мама могла больше ничего и не объяснять. Когда-то Грохотов родителей спас от прозябания и нищеты, а теперь вот ему, по всей видимости, потребовалась помощь. И подростковая история со мной и Леной может и вбила клин между двумя семьями, но не окончательный.

— Леночка всегда была сложным ребенком, — продолжила мама. — Она много болела в детстве, даже чуть не умерла. Марина с ней хлебнула прямо полной ложкой. По больницам этим бесконечным… И когда она выкарабкалась, ее прямо избаловали. Мало того, что у девочки и так характер был не сахар, а потом она стала совершенно невыносимой. Ох, прости… — мама потерла лоб рукой. — Нехорошо так говорить, я же понимаю, почему она такая. Но когда ей было лет десять, я ее прямо ненавидела. Такая противная девчонка была! Я ведь тогда сразу тебе поверила, ты же помнишь? Просто в голове не укладывалось, чтобы ты… И Лена…

— Я помню, мама, — кивнул я и взял ее за руку. — Спасибо тебе. Но сейчас ты сильно теплее к ней относишься…

— Ох, даже вспоминать не хочется… — мама вздохнула. — Я же перед самым их отъездом с ней поговорила начистоту. Вывела, так сказать, на откровенность. У меня в голове не укладывалось, зачем девочке может быть такое нужно. Понимаю, капризы всякие, скандалы до небес, чтобы купили что-нибудь новое… Это все хоть как-то, но можно понять. Но чтобы вот так…

— И что выяснилось? — спросил я, поняв, что опять затянулась пауза.

— Она это все устроила, потому что в Москву не хотела переезжать, — усмехнулась мама. — По ее логике выходило, что если вы с ней поженитесь, она переедет к нам и останется в Новокиневске. А родители пусть катят в свою Москву за длинным рублем, раз им так хочется.

— Остроумный план, — фыркнул я.

— Вот уж точно… — мама засмеялась.

— Только это все равно не объясняет, почему ты теперь так с ней носишься, — я иронично поднял бровь. — По голове гладишь, воркуешь, заботишься.

— Понимаешь… — мама наклонилась ко мне ближе через стол. — Она же в Москве в клинике лечилась…

— В клинике? — переспросил я. — В психушке?

— Да, — покивала мама. — Она же изменилась за эти годы просто разительно, ты ведь заметил?

— Ага, — покивал я.

— Я всех подробностей не знаю, Марина очень не любит об этом рассказывать, — вполголоса продолжила мама. — Но знаешь, мне стало так стыдно, когда я узнала. Получается ведь, что она так себя вела, не потому что такая дрянь по характеру, а потому что болела.

— Вообще-то одно другому не мешает, — усмехнулся я.

— Знаешь, мне как-то проще думать, что она на самом деле хорошая девочка, просто… С ней случилось такое несчастье, — мама тепло улыбнулась. — Так что ты уж будь с ней помягче, пожалуйста. И с Мариной и Славой. Им сейчас правда нелегко. Слава когда на коне был, у него миллион друзей было, все с ним общаться торопились, клялись, что не разлей вода, и все такое. И он всем помогал… А когда он оступился и сам попал в неприятности, никого, считай что, и не осталось, разбежались все.

— Понятно, — кивнул я.

— Володя, ты уж прости меня, пожалуйста, — мама подалась вперед и заглянула мне в лицо. — Надо было раньше тебе все рассказать, но я боялась, что ты… Боялась тебя тревожить, понимаешь? Ты очень тяжело тогда все воспринял, я же не знала, что они вот так нагрянут…

— Мам, да все нормально, правда, — я улыбнулся и пожал ее пальцы.

— Если бы ты знал, сколько людей мне уже сказали, что мы зря Грохотовых пустили, — мама покачала головой. — Что, мол, на порог их надо было не пускать, после того, что случилось. Но я не смогла. Такая вот дура…

— Понимаю, — хмыкнул я и подумал почему-то про Астарота. — Сам такой же дурак.

— Ох, как же мне с тобой повезло, — улыбнулась мама. — Даже легче стало…

— Слушай, а вы не обидитесь… — начал я и прикусил губу.

— Что? — лицо мамы снова стало тревожным. — Что-то случилось?

— Да нет, ничего не случилось, — засмеялся я. — Я просто подумал, а может мне квартиру снять? Пора уже становиться самостоятельным, и все такое…

— Не рановато? — прищурилась мама.

— Вот и проверю, — я подмигнул. — Не получится, всегда смогу поджать хвост и вернуться в родное гнездо. А?

— Как же быстро вы растете! — с грустной улыбкой вздохнула мама, и неожиданно вскочила и порывисто меня обняла.

Проснулся я даже вполне бодрым, хотя проспал всего три часа. Голос, правда, все еще чувствовал себя так себе и звучал, как у пропитого и прокуренного капитана пиратского корабля. Была мысль не ездить ни на какие съемки, а пообедать и завалиться спать дальше, но я ее безжалостно отбросил. Хотелось в первый раз по максимуму держать руку на пульсе, а я и так один съемочный день пропустил. Так что по-быстрому закинул в себя котлету с тушеной капустой, выдул, наверное, литр горячего чая с молоком, замотал шею шарфом по самые уши и помчался на финальную точку нашего клипа — ту самую водонапорную башню в частном секторе.

«Так странно», — думал я, глядя в окно троллейбуса на разномастные домики частного сектора, пробегающие мимо. — «Ощущение такое, что прошлые съемки были уже так страшно давно…» Так еще с поездками бывает. Когда укатил куда-то на выходные, хапнул там порцию мощных впечатлений, вернулся домой и к старым друзьям, а там ничего не поменялось, все как было. А ты смотришь на это все как будто в подзорную трубу наоборот и думаешь… Даже не знаю, что. Совсем ведь немного времени прошло! Но этот наш концерт его прилично так растянул. Подбросил и впечатлений, и поводов для раздумий. Да и поводов для гордости собой тоже. Я как-то раньше даже не задумывался о том, что могу что-то там на сцене делать. А сейчас… Хм. Да я вроде как и сейчас не думаю о себе в этом ключе. Ничего не изменилось же… Ну, кроме безнадежно охрипшего голоса. Но что-то все-таки поменялось…