Хастред только и пожал плечами — совершенно нормальный портрет нарисовался. Наверное, мнительные хумансы, как обычно, к рогам придираются.
Так вот, после кратного отдыха, и пустился грамотный гоблин в новое, на сей раз вынужденно одиночное плавание, сам себе капитан, матрос, юнга и спасательная шлюпка. Зембус протащил его через пару кустов, покрутил вокруг толстого, смутно знакомого вяза, протолкнул через разветвленный ствол какого-то зловеще черного дерева и выпихнул на опушку леса, с которой просматривалась стена Копошилки. Зубастый червячок недоброго предчувствия, вечный спутник в походах, пробудился в животе и прикусил набитые отборной олениной кишки. Но как известно, глаза боятся, а руки делают. А ноги ходят. А глаза пялятся. Можно бы еще долго продолжать ряд аналогий, но рано или поздно он нас заведет в края малоприличные, так что оставим.
*
Итак, Хастред оставил очередь к воротам и неспешным прогулочным шагом, даже посвистывая себе под нос, дабы создать образ персоны беззаботной и не заслуживающей внимания, двинулся в обход городской стены к старой, давно заколоченной известняковой выработке, которая, как ему было известно, в свое время додолбилась до ранее помянутых катакомб под городом. Не то предпринимателей города напрягла мысль, что кто-то может подобраться к их торговым точкам минуя наземные маршруты, прикрытые тяп-ляп охраной, не то какой-то городской чинуша посчитал эту смычку города с загородом недопустимой, но выработку закрыли, деревянные мостки демонстративно порушили, а вход в штольню забили досками, словно когда-либо это кого-либо останавливало. Солнце начинало проседать к горизонту, и хотя любопытство Хастреда требовало прояснить, что случится с очередью к воротам с приходом ночи (а также — почему очередь движется так медленно), но сперва дело, забавы опосля. Будет еще время, дожидаясь эвакуации, сесть где-нибудь под деревцом и пронаблюдать весь процесс пропускной деятельности. А пока — не стоит упускать даже часа благотворной темноты, дабы проникнуть в город, разобраться в ситуации и начать планировать.
Пропрыгав по обваленным мосткам ко входу в штольню, Хастред покрутил шеей, нагнетая кровь в верхний плечевой пояс, и принялся отколупывать перекрывшие вход рассохшиеся доски.
Интермедия, часть 2
Копошилка в архитектурном отношении напоминала провинциального барона, чей безмятежный старческий маразм порой омрачается просветлениями, за время которых он успевает всех сопричастных поставить на уши, разогнать, забузить, начать рубить окна в разные там окрестности... а потом про это забывает и возвращается к благочинному пыханию трубочкой на веранде. Во время одного из просветлений в городе обустроили канализацию, прямо как в лучших мировых метрополиях. Злые языки поговаривают, что тогдашний наместник принял решение именно к такому делу пристроить катакомбы, унаследованные от сгинувшей цивилизации Первых, лишь бы не допустить в них... Тут языки расходятся во мнениях, кого державный муж не хотел пускать в свои погреба. Совсем злые, коим лишь бы опорочить человека, обвиняют его в нетерпимости к малоимущим жителям, которым бы только от дождя схорониться под надежными каменными сводами. Языки подобрее, но без ярко выраженной поддержки мозга, поминают всуе всяческих скавенов и прочую мерзкую подземную шушеру, которую якобы таким сильным финтом наместник отправил искать себе лучшего поприща. Честно говоря, в скавенов верилось с трудом, крысолюдов каким-то там дерьмецом не отпугнешь, тем более что высокотехнологичными сортирами оснащен был только центр города, а у тамошних снобов напор, знаете, слабенький — все в характер уходит. Патрульные, однако, передавали через поколения исторические байки, как дедушку отправляли по катакомбам шариться с факелом, спугивая какие-то неясные тени и без разбору спинывая в нечистотный поток оставленные тенями пожитки. Обрастя здоровым возрастным цинизмом, Хастред подсчитал на пальцах, что скорее всего пользовались подземными ходами заурядные контрабандисты. Они и теперь никуда не делись, просто прибавили в респектабельности и теперь гнали свои товары через речную пристань на западе или уже поминавшиеся неофициальные ходы через городскую стену. Известное дело — если на тебя беспощадно наступают, лучший выход — подрасти достаточно, чтобы никто не мог допрыгнуть.
Но с тех пор, когда вокруг подземных ходов в последний раз поднимался гвалт, прошло уже немало десятков лет, и когда Хастред в молодости там колупался — никого, кроме крыс да пары испуганно улепетывающих мелких аберраций, не встретил. Кстати сказать, свой собственный незапечатанный вход в катакомбы был на территории Университета — туда водили на ознакомительную экскурсию брезгливо кривящихся студиозусов. Недурно было бы прямо дотуда и добраться, заодно отметив себе маршрут экстренного отступления, если случится необходимость. Свяжешься с Чумпом — начнешь мыслить как Чумп, раньше бы мысль об убегании и в голову не пришла.
Соорудить факел было не из чего, так что гоблин какое-то время тащился по стеночке, давая глазам перестроиться на сумрак. Внутренний компас у него успел атрофироваться, но пока что каждый шаг от входа в штольню мог считаться условно шагом в нужную сторону. Под пальцами, скользящими по стене, чтобы от нее не отлепиться ненароком, был сухой шершавый камень, с которого вся его абразивная сущность сама собой осыпалась за долгие годы невостребованности. Глаза привыкли к темноте через несколько минут, стали видны углы и повороты, а также широкие желоба между стенами, способные бы нести бурные реки этого самого — если бы, конечно, поставляли в избытке. Пахло нейтрально, до района, где могло бы пахнуть иначе, отсюда было еще шагать и шагать. Что-то с писком шарахалось в отдалении, но Хастред не настолько уж был любознателен, чтобы с автором каждого резкого звука бежать здороваться.
Придерживаясь направления «от входа, а стало быть в направлении выхода», Хастред отшагал минут десять, посчитал, что даже медленным шагом уже должен бы миновать стену, и принялся уделять внимания углам. Коридоры тут пересекались сплошь и рядом, и именно на углах древние строители оставляли пометки — хумансы, кстати, на Первых похожи настолько, что самостоятельно придумали точно такую же схему, чтобы нумеровать свои дома и именовать улицы. Гоблины, надо отметить, подобной ерундой никогда не страдали, у них в качестве ориентиров служили сознательные граждане. «Пойдешь прямо до пьяного в рваных штанах, там свернешь налево и иди до деда, который поносит гномов». Вот так можно на службу обществу приспособить и отъявленно антисоциальных элементов, да кто ж будет учиться у гоблинов?
Пометки попадались в изобилии, и будь тут посветлее, а вокруг с надеждой взирали бы на Хастреда симпатичные барышни, он бы при виде каждой (пометки, а хотя и барышни тоже) светлел лицом и делал понимающую мину, а иногда, возможно, даже палец воздевал бы вверх в знак настигшего его прозрения. Не чужды ему были актерские склонности, даже с учетом того, что в пометках этих он так и не насобачился разбираться, да и возможно они были бессодержательны по определению — например, «переулок вареных котов» мало чем тебе поможет в жизни, если только ты не ценитель вареной котятины. Нужны ему были пометки вполне конкретные, которые, как он знал точно, означали направление к ближайшему подъему на поверхность. О Первых ходило легенд куда больше, чем об этих конкретных катакомбах, и большинство сводилось к тому, что эти ребята допрыгались со своим не то волшебством, не то какими-то технологиями на уровне того же волшебства, и последние годы своего существования вынуждены были проводить под землей, укрываясь от какой-то накликанной ими на поверхность оказии. В юности наивный книжник был почти уверен, что наверняка пара Первых где-нибудь да пересидела катаклизм и, если хорошенько пошародолбиться по этим казематам, их можно отыскать. Потом, правда, обучился математике, умножил в уме год своей жизни на двести, а то и триста тысяч, прошедших с момента исчезновения Первых, и сделал нескромный вывод, что если кто и дождался, то не мог не трехнуться. Они, если изучать материалы старательно, и перед лицом неумолимого трындеца не смогли отделаться от своих междоусобных распрей и продолжали друг друга пендюрить и лупошить коварными обходными маневрами, и вполне в духе этого настроя ходов себе напрокладывали — мама не горюй. Так что хоть раз на несколько условных здешних кварталов, да должен найтись выход наверх, чтобы высунуть голову да посмотреть, что там у противников делается. Конечно, сознательные копошильцы, на двор и огород которых пришлось подобное удобство, обычно их закладывали досками или чем покрепче. Но находились и, напротив, предприимчивые, использующие доступ к подземелью в целях хозяйственных, например для хранения солений. Один такой немало разнообразил рацион Хастреда-студента своими огурчиками. Много лет спустя честный гоблин собрался было нанести визит по вычисленному при помощи карты адресу уже на поверхности, выразить признательность и, возможно, даже денег задним числом дать за пожранное, но неприятный старикан его и на порог не пустил, а угрозил костылем и кинул вдогонку лаптем, даже не уточнив цели визита. Наверное, прореживание его запасов по характеру знатно ударило.
