- И вам не хворать, - охотно поддержал старичок. - Погодь-ка. Вот, кстати о хворях, тебе на дорожку...

Не вставая с табуретки, он потянулся, пробежался пальцами по полке сбоку и выудил сильно пыльный пузырек размером с пару наперстков.

- Таки отравить решил вдогонку? - восхитился Чумп вполне искренне, появляясь из-за занавески. - Какая преданность принципам.

Старик хихикнул, поддерживая шутку.

- Так, по сути, и есть. Это яд, потому доза маленькая, чтоб совсем уж не окочурился. От гнилой крови народное средство... не спрашивай уж, где тот народ ныне и кто его туда отправил. Всему организму плохо сделается, а вот болезным образованиям вдесятеро! Совсем не исцелит, по новой образуются, но облегчение выйдет.

Чумп слегка остолбенел.

- Что-то не помню, чтоб за всеми нашими социальными беседами я тебе историю болезни успел пересказать.

- Нюхом чую, - объяснил дед просто. - Глаза не служат, уши закладывает, руки немеют, но вот нюх в этой связи развился — куда там собакам. А от тебя так несет... когда последний раз такое нюхал, лежал тот болезный в лежку и только скулить мог. Держи, говорю... сейчас не глотай, вам еще выбираться, а скрючит от этого снадобья серьезно. Принимать только в безопасном месте, имея пару дней, чтоб в себя придти.

Хастред поймал себя на том, что отчаянно принюхивается, силясь уловить от Чумпа что-то помимо могучей, пропитавшей его давно нестиранное обмундирование табачной отдушки. Чумп мрачно на него зыркнул, пожал плечами и осторожно принял пузырек с ладони старика.

- А чтоб совсем излечить, возможно такое? - вопросил книжник торопливо.

- Должно быть, - дед пожал плечами. - От всякой хвори непременно должно быть исцеление, только тут надо много всего изучать и испытывать. Проследить, так сказать, до самых истоков, тогда виднее будет, чем противодействовать. Но на меня вы этого не вешайте, нету во мне прыти, чтоб за вами, шустрыми, поспешать.

- А рыцарю от придури можно что-нибудь? - вопросил Чумп, ныкая пузырек куда-то под гамбезон.

- Ремня хорошего, - посоветовал лекарь охотно. - Или потерпеть, а там и сам перебесится.

- Что-то не уразумею я, - проныл Напукон уязвленно. - То вы нас дураками считаете, а то вот содействуете...

- Дураком, вообще-то, только тебя, - методично поправил Хастред.

- Да уж, чтоб мою настойку с горла хлебать, непременно нужно быть гигантом мысли, - хихикнул старик. - А что дураками... так это разве плохо. Лихие люди землю вращают и мир двигают, лучше уж пусть из беззаветной дурости, умные потом выправят, нежели из одной лишь корысти и стяжательства. И когда я говорю, что мол бесполезно — это не значит, что не надо! Тут как с тем лекарством от хвори — даже если оно враз не ставит на ноги, это не значит, что принимать его не следует. Может, ему накопиться внутре надо, а может, именно ты своим упрямством перешибешь обух порочной традиции.

- Вот теперь я совсем дураком себя чувствую, - жалобно посетовал рыцарь. - Вообще что-либо понимать перестал.

- А тебе идет, глаза оттеняет, - Чумп поощрительно хлопнул его по спине. - Бывай, дед, нам пора шевелиться. Независимо от результатов, - похлопал по месту, где скрылся пузырек, - Было приятно.

И первым выкатился за дверь, где отчаянные вопли соткали уже паническую какофонию.

- И не торопись в подвал-то, - наставил Хастред. - Ты нас не видал, взятки гладки. За настойкой еще заскочу как-нибудь, с делами расквитавшись.

И выскочил за Чумпом следом. Деда бы, конечно, прихватить с собой стоило, но не на руках же его тащить, а своим ходом не поспеет. Да и куда потом девать — тоже отгружать Вольному Корпусу? Красаво, поди, сориентируется и начнет выставлять ценники за то, что принимает все сосватанные ему кадры, даже если они вполне профпригодные.

Баталия в обрушенных воротах развернулась нешуточная. Плетун не врывался внутрь, не то опасаясь потерять управление, не то (и это было бы странно от плетеной башки, но в этой жизни привыкнешь к странному) благоразумно использовал воротный проем как естественный ограничитель, не позволяющий кнезовым людям его окружить и атаковать со всех сторон. Копий в веточном теле торчало уже с полдюжины, никакого вреда голему не причиняя. Колода с одной ручищи разлетелась вдребезги, но распустившиеся прутья и сами по себе оказались годны в дело — заплели голову какого-то неосторожного вояки и гоняли теперь его судорожно поспевающее за головой тело между Плетуном и его противниками, мешая им атаковать. Вторая колода мерно вздымалась и гвоздила, попадая большей частью мимо вертких хумансов, но при ударе по земле сотрясала ее, буквально выбивая почву из-под ног служивых.

И к этой сцене как раз приближался кнез, хорошо очевидный со спины по хорошо выправленной осанке и стелящемуся плащу. В одной руке у него был длинный меч, в другой факел, подсвечивающий его фигуру зловещим багровым контуром.

Интересно было бы глянуть, на что способен вомпер, но удрать показалось еще интереснее. В мире столько всего, на что можно со вкусом потаращиться, воспользовавшись тем, что зловещий упырь отвернулся!

Чумп (кто бы сомневался) рассудил точно так же, так что уже дул во все лопатки в противоположную сторону и даже успел забежать по лестнице, ведущей на гребень стены, до середины. Где-то тут его и заметил Иохим, одиноко представлявший собой оборону на запасных воротах; издав победный вопль, дружинник бросился в сторону гоблина.

Тут, однако, потеснив Хастреда, ринулся вперед и перехватил Иохима рыцарь. Очень уж, надо думать, бесполезным он себя ощущал в этой катавасии, ни поддержать, ни даже понять рассудительной беседы не сумел, о несение правосудия запнулся, всего-то и осталось ему шансов себя проявить, что с мечом в руках. Торжественно взревев, Напукон атаковал кнежьего мужа, и тот вынужден был перейти в осмотрительное отступление, отшибая саблей сыплющиеся удары более длинного клинка.

Ну, примерно за этим его с собой и брали, рассудил Хастред и проскользнул мимо фехтующих на ту же лесенку, а с нее и на стену, откуда было худо-бедно видно происходящее у главных ворот.

Напукон был вдвое моложе и ощутимо крепче физически, однако всю их разницу в возрасте Иохим потратил на обретение боевого опыта — и, чувствовалось по нему, отнюдь не в тренировочных залах, а в самых что ни на есть горлохватских зарубах. Ни пропускать, ни блокировать мощные взмахи гроссмессера он не пытался, вместо этого вертелся ужом, уходя из плоскости ударов и слегонца подправляя саблей их траекторию. Не очень-то экономно с точки зрения расхода сил, но учитывая, сколько лошадиной мощи тратил на свои замахи рыцарь, именно ему предстояло первому потерять дыхание или замешкаться с возвратом клинка, открывая возможность для контратаки.

- Достопочтенный сэр! - пропыхтел Напукон, не переставая шарашить длинным клинком. - Я наслышан о вашей тяжкой судьбе и полагаю вас жертвою черного колдовства.

- Да ну? - откликнулся Иохим цинично.

- Злодейский кровосос воздействовал на ваш разум!

Дружинник вдруг перетек в атаку, сложным движением заплел саблю вокруг клинка гроссмессера и, сильно извернувшись, выворотил его рукоять из рыцарских пальцев. Рыцарь, почуяв, что против физики не попрешь, оружие выпустил, а противника отчаянно пихнул ногой в корпус, отбросив назад и сам тоже в свой назад отбросившись; прежде чем Иохим вскочил и бросился его прикончить, Хастред сильным взмахом вытряхнул краденый меч из ножен, за которые его нес, и отправил в полет так, что тот упал рядом с Напуконом. Рыцарь, не будь плох, его подхватил и тоже вскочил, нацелив острие в грудь Иохиму.

- Меч старого кнеза, - удивленно отметил дружинник, приглядевшись к новому оружию противника. - Я на нем присягу давал.

- А потом нарушил ее ради вампирской милости!

Иохим остановился, сабля в его руке раздраженно дрогнула.

- Никакой не милости ради! Его светлость меня вразумил, что преданность моя должна быть посту посвящена, а не человеку конкретному. Всяк сверчок знай свой шесток, и мое место за плечом у кнеза... а уж кто кнез, дело десятое.