Гуров думал о том, что, пожалуй, побудет здесь еще пару дней, чтобы не расстраивать Машу, не разочаровывать Капитолину Сергеевну, и вернется обратно. Поможет с организацией обещанного Крячко выезда на шашлыки, и потечет его жизнь по-прежнему, безмятежно, размеренно, без приключений и неожиданностей. Насколько это возможно при его работе, внутренне хмыкнул Гуров. Контролировать тишину и спокойствие отдельно взятого дворика в Семеновском районе города Онейск можно и на расстоянии. А он хочет покоя. Стас по-своему прав. Но, если рассудить, каждому свое. И что для одного «праздник бытия», то для другого тяжкая обуза и непредвиденное беспокойство.
Онейск являлся живой этому факту иллюстрацией уже пятый год, с тех пор, как Аджею Полонскому пришла в голову идея сделать родной городок местом паломничества сотен и сотен уличных художников, музыкантов и прочих творческих личностей. Идейный вдохновитель и властитель дум, крашеный блондин с прозрачными глазами, Полонский родился здесь, в местном родильном доме номер четыре. А через шесть месяцев угодил в детский дом имени Шульженко, где и пробыл до совершеннолетия. Покинул не дорогой сердцу приют детства сразу же, как получил на это право, несколько лет посвятил накоплению денег, необходимых для покорения сиротой мира или хотя бы Москвы. Чем зарабатывал красивый, хорошо сложенный парень с большими амбициями и начисто лишенный родительской любви почти от самого рождения в провинциальном городке, где мать-уборщица передает свое рабочее место по наследству детям, Сизый умолчал. Может, и не знал. Кто тогда интересовался им, Полонским, чтобы это отслеживать?
Однако парень был упрям и прозябать в тени за копеечную зарплату явно не собирался. Сочтя приготовления достаточными, Аджей сел на электричку и, не оглянувшись, исчез из жизни и памяти Онейска, желая забыть и быть забытым. Далее след Аджея терялся, однако со временем звучное имя начало всплывать в богемных тусовках не только России, но и Европы. Фотомодель и музыкант, натурщик, танцор, актер. Путь творца тернист, легко живется лишь непритязательным бездарям. Два раза тихо, без огласки и прессы, Аджей возвращался в любимый и вместе с тем ненавистный город детства – первый раз лечился от наркозависимости, второй – от алкоголизма. Он мог позволить себе клиники в благополучной Германии или Австрии, но что-то болезненно тянуло Аджея домой. Не отогрели, не прельстили даже польские корни, хотя в таинственно готической Праге Полонский бывал неоднократно. Как птица в гнездо, он возвращался к родным тополям под окнами пустой однокомнатной квартирки, что выделило ему государство после выхода из детского дома. Именно в Онейск будущий кумир миллионов приезжал в темных очках и мешковатых куртках, с единственной сумкой через плечо, когда нужно было вспомнить или переосмыслить, кто он такой и зачем живет на белом свете.
Как и ожидалось, ответ мятущейся душе дало искусство. Брошенному родителями, пронзительно одинокому Аджею, видимо, была нужна любовь всего мира. Насчет мира Гуров выяснять не стал, а вот Россия полюбила молодого мужчину с трудной судьбой и горящим взглядом самозабвенно. Как именно он пришел в стрит-арт, никто не знал, но после ряда конкурсов однажды мечта сбылась – Аджей проснулся знаменитым. На языке современной молодежи это называлось «выстрелить» или «залететь в топ». Грянули литавры в божественной канцелярии, любовь и признание публики хлынули на художника таким потоком, что одно время Полонский даже имел телохранителей, настоял агент. По совету ли агента или по собственному почину, неизвестно, но прилагающиеся к славе и популярности деньги Аджей стал вкладывать в благотворительность. В помощь больницам и детским домам, чтение лекций перед школьниками, творческие конкурсы в колониях для несовершеннолетних. В глазах фанатов за спиной Аджея развернулись вполне осязаемые ангельские крылья. Его история, во всех своих мрачных и трагичных подробностях, взорвала умы людей. Ему даже книгу предлагали писать. К литературному жанру герой девичьих грез таланта не имел и к себе относился трезво. Книги не случилось. Вместо этого, четыре с небольшим года назад, Онейск впервые сотряс сперва межрегиональный, а после и всероссийский фестиваль «Ангел идет домой». Гуров не знал об этом только потому, что в его срезе реальности рисунки на стенах являлись вандализмом, а никак не видом искусства, способным изменить чью-то судьбу. А Аджей менял судьбы. Едва ли с помощью баллончика с краской, но собственным примером, верой в свои силы и в людей.
Гуров, махнув рукой на ехидный голос Крячко, нашептывающий на ухо, что товарищ полковник предсказуемый, как инструктаж по технике безопасности, купил яркие, разноцветные магнитики на холодильник. По счету столько, скольким людям планировалось преподнести сувенир, и плюс пять добавочных на выбор, если не понравится – все разные. Купил мягкое мороженое, радужное, в хрустящем вафельном рожке – лакомство было искристо холодным и поражало воображение размером. На улицах зажглись фонари, а также гирлянды и праздничная иллюминация – светилось, переливалось огнями, щетинилось лучами лазеров буквально все, на что падал взгляд. Людей на улицах стало едва ли не больше, чем днем. Гуров бесцельно переплывал из одного облака цвета, света и музыки в другое, с удовольствием лакомился мороженым и думал о том, как по-разному живут люди. Если верить Сизому, в этом году Полонскому исполнится тридцать. Его лицо нарисовано на стенах домов и в автобусах. В его трудовой книжке наверняка пусто, но Гуров был уверен, его жизнь была полна событий, по которым можно было бы снять не один блокбастер. Он же, Лев Иванович Гуров, на идола и пример для подражания никак не тянет. Его имя не передают, как молитву, из уст в уста, его носовые платки не продают в интернете. Не настолько он Полонского и старше. Однако счастливо женат и делит кабинет с одним, но надежным и испытанным другом. Есть ли чему завидовать? Все люди разные, и каждому для счастья нужно что-то свое…
Сделав вывод, что жить хорошо и жизнь удалась, Гуров собрался наконец вызвать такси и поехать на квартиру отдыхать. Однако на самой границе света и тени, у поворота в ближайший двор, полковник явственно ощутил на себе чей-то взгляд – на него смотрела кошка. Комочек короткой, темно-серой шерсти взирал на Гурова медово-оранжевыми очами, с привычным выражением презрения и жалости на скорбной мордочке. Имя вспомнилось и прыгнуло на язык само:
– Кис, кис, кис, – прошептал Гуров рефлекторно, а потом добавил громче и ласковее: – Ляля… Лялечка, что ты здесь делаешь совсем одна?
Кошка ожидаемо не ответила и даже сделала вид, что уходит. Недолго думая, Гуров подхватил ее под мягкое брюшко и свернул во двор. Было темно, свет попадал сюда только с улицы, откуда зашел Гуров, и из высокой арки с другой стороны. Окна спящих домов не сияли огнями, и Гуров представил, как завидуют сейчас те, у кого окна выходят на проспект, тем, у кого они выходят на эту сторону дома, мрачную и тихую. Тихую ли? Чем ближе Гуров подходил к арке, тем явственнее слышал возбужденные голоса и смех. Компания не слушала музыку, не шумела лишнего. Однако в честь праздника в этот поздний вечер две девушки и трое парней не спали. Гуров чуть не запнулся об обширную груду, видимо, сорванного со стены плюща, и вышел на свет.
– Привет, старые знакомые! Рад видеть. Смотрите, кто у вас чуть не сбежал?
Катя, хозяйка сердитой, но любимой кошки, сперва всплеснула руками, а потом широко улыбнулась, признавая недавнего попутчика.
– Лев, какая встреча. Здравствуйте. Где вы только поймали эту хулиганку… Обычно ведь не выманишь ее из машины, а тут как сглазили! С первого взгляда не понравились принцессе нашей ни двор, ни квартира, чуть недоглядишь, хвост ставит свечкой, и лови ее по кустам…
Подошли Лена, Марат, Антон и Виталя. Лялю целовали и гладили, Ляля была недовольна. Лев тем временем разглядел, что компания по уши испачкана краской – одежда, руки и волосы, все было в россыпи ярких, поблекших или совсем свежих, влажных пятнышек.
