— Какой факультет вас интересует? — подскочил ко мне самый бойкий.

— А Стравинский?.. — делая взрослое озабоченное лицо, спросила я с важным видом.

— Стравинский? А, биолог! У него кажется открытая лекция в поточке. 112б. Давайте я вас провожу.

Вот до чего им нечего было делать.

Что будет, если на лекции также пусто, как в фойе? Что будет, если я окажусь единственным слушателем?

Я шла за своим проводником и терзалась, терзалась.

К счастью в аудитории присутствовала горстка школьников, оккупировавшая передние ряды. Я тихо села сзади, приглядываясь к человеку внизу.

Он бубнил лекцию монотонно, без огонька. Тоскливо было Стравинскому, тоскливо было его несчастным слушателям, тоскливо стало и мне — за компанию.

А что, поинтереснее отца для своей единственной дочери, нельзя было выбрать?

Устыдившись, я принялась разглядывать его с удвоенным вниманием.

Совести у тебя нет, Мирослава!

Как можно быть такой неблагодарной?

Ты же всю жизнь мечтала об этой минуте, так давай же, немедленно стань счастливой.

Интересно, сколько ему? Судя по всему, он старше моей матери примерно лет на десять. Наверняка есть жена и другие дети. Мои братья и сестры. Как бы они меня приняли? Вряд ли с распростертыми объятиями, да? Кому весело столкнуться нос к носу с тайным грешком своего отца?

А если он одинок?

А если, лежа перед сном, жалеет о том, что так и не завел ребенка? А если я стану для него утешением?

Интересно, он вообще знает о моем появлении на свет?

Почему я не выпытала сначала все подробности у мамы?

Надо поискать его в соцсетях, вот что.

Тихо покинув университет, я купила стаканчик кофе с булочкой и спустилась по пешеходке вниз, на набережную.

Здесь готовились к завтрашнему концерту по случаю 9 мая, флаги реяли на ветру.

«Реять» — такое странное слово. Есть в нем что-то пиратское и одновременно парадное.

Реять могут еще паруса, например, а вот мои волосы — нет.

Почему бабушка умерла так рано? Вот бы поговорить с ней сейчас, чтобы она погладила меня по волосам и придумала, что делать дальше.

Что делать дальше, бабушка?

Усевшись на скамейку, я лениво наблюдала за течением реки, жевала булочку и запивала ее кофе.

Без всякой цели достала телефон, покрутила его в руках.

Гуглить своего отца или нет?

Погружаться в это дальше или нет?

Оказывается, мне звонил Антон, а я не услышала из-за беззвучного режима.

Он-то был на работе, его-то контингент прибывал к нему без оглядки на праздники.

— Привет.

— Привет.

— А давай поедем куда-нибудь?

— Куда?

— Просто поедем.

Антон не был человеком спонтанных решений, ему обязательно нужна была точка назначения. Но он ответил:

— Давай.

— Ты едешь куда-нибудь, когда на пределе, — сказал Антон, когда город остался позади и под колеса легло гладкое полотно трассы.

Сбросив обувь, я подтянула колени к груди и обняла их.

— Что? — спросила рассеянно.

— Я еще помню, как ты вышла из кафе и села на поезд до Москвы. Без вещей и четкого плана.

— Ты же знаешь, что с планами у меня так себе. Если бы я умела продумывать свои действия хотя бы на два шага вперед, то не оказалась бы в итоге в такой ситуации.

— В какой ситуации, Мирослава?

— В шахматах это называют патом, да?

Он вздохнул. Хмыкнул. Заговорил терпеливо и только самую чуточку ехидно.

— Ты плохой игрок. На самом деле у нас еще полно ходов.

— Сегодня я видела своего отца.

— Что? Как?

Кажется, он действительно удивился. Да, милый, я тоже.

— Мама внезапно приоткрыла завесу молчания, — мне так хотелось быть сейчас спокойной и насмешливой. Притвориться, что это всего лишь забавная история. Ну серьезно, мне почти тридцать, не глупо ли переживать из-за того, кого никогда и не было? Но получалось жалко. — Оказалось, я Олеговна, представляешь себе? А мне так нравилось сочетание: Мирослава Мироновна. Есть в нем что-то такое… экстравагантное. А Олеговной кто хочет может быть, в этом нет никакого смысла.

Антон плавно перестроился, съехал с основной дороги и остановил машину на обочине проселочной, ведущей в какую-то деревеньку. Заглушил мотор. Повернулся ко мне.

— Мирослава, — проговорил он обеспокоенно и обхватил мое лицо своими теплыми широкими ладонями.

— Мой отец биолог, — поделилась я грустно. — Скучный-скучный биолог с длинным носом. Я побывала сегодня на его лекции — и ничего особенного. Мое сердце не взорвалось и не облепило ошметками всю аудиторию.

— Ты сказала ему, кто ты?

— Неа. Не думаю, что скажу. Мне кажется, что я не та дочь, о которой мечтает каждый препод, много лет назад перепихнувшийся со своей студенткой.

— Понятно.

Он отстегнул наши ремни безопасности и притянул меня к себе. Обниматься в машине при некоторой ловкости довольно удобно. Ну, удовлетворительно. По десятибалльной системе обнимашек на пятерку. Хорошо, на тройку. Но я все равно с удовольствием прижалась к нему так сильно, как только смогла.

— Мирослава, — прошептал он, целуя меня в волосы, — просто в качестве предложения… Может, дашь ему возможность решить самому?

— Думаешь? А вдруг…

— Ты не можешь отвечать за поступки других людей. Только за свои собственные.

— Легко тебе говорить. А если я ему не понравлюсь? А если понравлюсь, а он мне нет? Для чего все усложнять, если можно сделать вид, что ничего не было?

Антон засмеялся, чуть отстранился, еще несколько раз слепо меня поцеловал.

— Поступай, что хочешь.

— Я могу посмотреть карты…

— Как хочешь, — он вскинул руки, сдаваясь. Пристегнул нас обратно. Завел машину.

— Что это за ответ такой?

— Мирослава, — выруливая обратно на трассу, Антон так сосредоточился на дороге, что говорил малость автоматически, — ты никогда не думала, что я тоже понятия не имею, что с тобой делать?

О.

Я представила себе, как он сидит за столом в своем безликом кабинете и глубокомысленно раздумывает над такой загадкой вселенной, как Мирослава.

Возможно, даже нервно ломает карандаши при этом.

Или, допустим, пишет уравнения.

Или рвет на себе волосы.

Повернувшись к нему всем корпусом, я внимательно уставилась на Антона.

— А что на этот счет говорит твой психолог?

— Если бы психологи помогали в отношениях с женщиной, то они брали бы за свои услуги совсем другие деньги.

— Так, ладно, — устав от своих собственных переживаний, я охотно переключилась на его. — Давай представим, что я тот самый супер-психолог, который одним махом решит все твои проблемы. Вещайте, пациент, что именно вас тревожит в отношениях с такой прекрасной со всех сторон женщиной, как я. То есть, Мирославой Мироновной. Тьфу, Олеговной.

Антон покосился на меня, на что я ответила преданной и серьезной моськой.

— Скажем, мне надоело, что я не могу поцеловать такую прекрасную со всех сторон женщину, как Мирослава Мироновна тьфу Олеговна, там, где мне приспичит. Например, в центре города. Или скажем, мне надоело проникать в ее дом огородами, а автомобиль оставлять у конторы.

— Так соседи же… А… Ну в смысле. Вот ты о чем.

Я покивала китайским болванчиком, не зная, что еще сказать.

— Доктор? — вопросительно-нервно протянул Антон.

— Продолжайте-продолжайте, — пробормотала я, растеряв весь задор.

Он же меня не бросает сейчас?

Было бы обидно оказаться брошенной черт знает где.

Впрочем, от географии степень обидности вряд ли изменилась бы.

— Основная беда в том, что я боюсь говорить об этом, чтобы не напугать тебя, — быстро и решительно продолжил Антон, как будто боялся передумать и хотел опередить сам себя. — Вдруг ты опять прыгнешь в поезд, догоняй тебя потом. Нет, догнать-то не сложно, но проблема в необратимости твоих решений. Р-раз, и уехала. Р-раз, и развелась. Р-раз, и решила, что отец тебе не нужен. А что, если я на тебя надавлю, и ты решишь, что быть со мной слишком сложно, тебе бы кого попроще?