Аленке было три месяца, когда мама вдруг сгорела за две недели. Следующим утром я обнаружила, что не могу накормить грудным молоком собственную дочь, потому что оно пропало — единственный раз, когда я и правда испугалась. Я даже не представляла, что такое может случиться.

Потом нас с Аленкой выселили из маминой квартиры, размахивая перед глазами какими-то бумажками. Оказалось, что квартира принадлежала маминой двоюродной сестре с севера, что умерла годом раньше, и теперь в наследство вступили ее дети, которым было плевать на нас и которым нужны были только деньги.

Мне казалось, что хуже быть не может, а хуже и не было. В какой-то момент все закончилось. Я съехалась с подружкой Олесей, с которой мы познакомились в роддоме, тоже матерью-одиночкой. Стали посменно работать и по очереди сидеть с детьми.

Еще во время беременности я работала в отеле «Примавера» в курортной части города помощником бухгалтера. Деньги были небольшие, но там можно было жить всю неделю, а к маме возвращаться на выходные. Мне нравилась эта работа. А когда вышла в декрет, стала помогать на дому.

После родов, когда не стало мамы и жилья, я пришла к бывшей начальнице, и она меня приняла.

Я не знаю, как сошлись звезды на небе, что мне так повезло, но мы с Олесей начали работать в «Примавере». Ей дали должность официантки и поставили нам смены по очереди.

Когда одна из девочек-администраторов вышла в декрет, мне предложили занять ее место, и я согласилась из-за более высокой зарплаты. Пришлось сменить очки на линзы, купить косметику, которой я особо раньше не пользовалась и сходить в салон, чтобы оживить волосы.

Я от природы блондинка, но лет с шестнадцати красила волосы в каштановый, чтобы быть как Блэр Уолдорф из «Сплетницы», а потом уже по привычке. Правда, королевой улья, как Блэр, я не стала ни в школе, ни в универе, скорее, превратилась в мышку в квадрате.

И вот я снова привыкаю к тому, что блондинка. На блондинок, оказывается, оборачиваются мужчины. И когда ты не в толстовке, а в платье, пусть и форменном, окружающие тебя замечают.

И я надеюсь благодаря всем этим изменениям Гончаров Руслан Игоревич меня не узнает. Как же я надеюсь!

Я не боюсь, что он что-то сделает, даже не уверена, что дочь его вообще интересует. Нет. Я так не думаю. Но я боюсь, что опять сделаю себе больно. Аленке нужна счастливая мамочка, а не грустное зомби, что была у нее в первые полгода жизни.

Сначала я жалела себя из-за разбитого сердца, потом из-за потеря мамы. Сейчас я только начинаю жить. И хочу делать это только с мой дочкой, по иронии судьбы его маленькой копией.

Темноволосая, зеленоглазая принцесса. Она похожа на крошечную Скарлетт О’Хара. Я покупаю ей зеленые платья, оттеняя ими белую кожу и яркие глаза в обрамлении черных ресниц.

Я могу позволить себе баловать и любить моего ребенка, и Гончаров мне не нужен. У меня уже все хорошо. А к нему я остыла. Почти.

И все равно поглядываю в сторону «Примаверы», вдруг он выйдет и... господи, как же я тщеславна.

Да, я бы хотела, чтобы он меня увидел вот такую. В белом летнем платье на тонких бретельках, с распущенными волосами, но самое главное с коляской, в которой хохочут Аленка и Олесин сын, Артур.

Он такой же темненький, как Алена, только глаза карие. И в двойной коляске они кажутся близнецами с темными макушками.

Мы прогуливаемся по набережной, и перед нами идет девочка, пускающая мыльные пузыри, а дети заливаются смехом, когда шары залетают к ним в коляску.

— Вам тоже пузыри нужны? — спрашиваю малышей и ищу, где это чудо продают.

На набережной целая толпа народу, все время приходится останавливаться и пропускать кого-то или огибать прохожих, застывших посреди дороги, чтобы поболтать. Прийти сюда было не лучшей идеей, Артур точно не уснет в такой шумихе, а Аленка не уснет, пока не спит Артур.

— Сейчас пойдем обратно, да? — я по привычке болтаю с детьми, которые гулят на своем, стягивают кепки, сандали, носки. — У-у-у-у, самокат проехал, да? Са-мо-кат, — дети во все глаза смотрят на жужжащий электросамокат.

По набережной такие разъезжают все время, и я их уже побаиваюсь. Скорость иногда бешеная.

— Девушка! Осторожнее! — вопит кто-то в спину как раз в этот момент, и я глазами ищу, какой девушке кричат, останавливаюсь, оборачиваюсь и понимаю, что… боже мой, это мне!

На меня летит тот самый самокат, а точнее, летит он прямо в коляску. Я ничего не успеваю сделать и просто отталкиваю ее с дороги, а машина-убийца катит в мою сторону слишком быстро.

— Хватайте детей! — вопит кто-то, пока я ничего не понимаю.

Каких детей?

Моих детей?

Я лечу на асфальт, бок, который задевает самокатчик, разрывает острая боль. Я не могу разогнуться, колени стерты в кровь, а коляска с моими детьми летит прямо к лестнице, ведущей к воде.

— Дети! Детей хватайте! — снова кричит кто-то.

Кто-то бросается ко мне, кто-то бежит к коляске, а я визжу и отталкиваюсь саднящими коленками, чтобы успеть схватиться за ручку коляски и удержать ее, но за меня это делает кто-то другой. Ноги от облегчения становятся ватными, и я снова оседаю на землю, из последних сил пытаясь сдержать рыдания. Детям меня такой видеть совсем ни к чему.

— Девушка, вы как? — мне помогают собрать разлетевшиеся по брусчатке вещи, привозят коляску, в которой от слез надрываются и Артур, и Аленка.

Мне нужно успокоить их обоих, но я даже встать не могу. Чуть привстав, спешу отстегнуть сначала одного, потом другую. Артур ловчее и сам вылезает, а потом виснет у меня на шее, пока Аленка тянет ко мне руки. Мой спаситель, за которым я краем глаза наблюдаю, тут же помогает вылезти Аленке. Сначала хочет протянуть ее мне, но вместо этого прямо в светлых брюках садится рядом на брусчатку. Аленка не ручная и с чужим человеком точно не перестанет плакать, так что я пытаюсь перенести Артура на одну руку, чтобы взять ее другой, но локоть простреливает. Видимо, ушибла, когда падала.

— Вот мама, малышка, она тут, но не может тебя взять, смотри, она ударилась.

— Она так не успокои… — начинаю я и не договариваю. Сердце пропускает удар. Потому что то, чей голос успокаивает мою дочь, приводит меня в ужас.

Это он. Он!

Я щурюсь от солнца, приставляю руку ко лбу козырьком и тихо скулю. Руслан сидит на коленях с Аленкой на руках, а она внимательно — и главное молча — смотрит на него, глаза в глаза, совсем как взрослая. И он улыбается ей, попав под чары. Аленка — настоящая Шамаханская царица, которая одним прицельным выстрелом зеленых глаз влюбляет в себя людей.

— Ну что? Все не так страшно? Посидишь со мной, да? — спрашивает он, а Аленка говорит ему четкое «Да».

Руслан улыбается еще шире, так что на его щеках появляются ямочки, которые можно увидеть так редко. И в следующий миг опять слышу это чертово «Что с вами, девушка? Осторожнее!».

Кажется, я теряю сознание. Прямо на улице и с двумя детьми.

Глава 3

Руслан

Девчонка кренится влево, и я с трудом успеваю ее поймать. Тут же нас окружает толпа. Посторонние люди помогают уложить ее на землю, пока я держу на руках ее дочь, которая продолжает смотреть на меня своими серьезными зелеными, как чистый изумруд, глазами. Кто-то зовет спасателей с пляжа, кто-то уже размахивает газетой над девчонкой и брызгает той на лицо водой. Откуда-то появляется женщина преклонных лет с нашатырем — кто вообще с собой носит нашатырь? Девчонка вроде бы и приходит в себя, но продолжает бормотать что-то несвязное со спутанным сознанием.

Скоро в ней признают администратора из отеля, в котором я остановился, и я наконец выдыхаю. Теперь ясно, откуда у меня стойкое чувство, что я ее где-то встречал. Уже голову сломал, пока наблюдал, как она в своем воздушном платье летящей походкой разгуливала по пляжу. Уверяю себя, что засмотрелся прежде всего на двойняшек в коляске, да, на них. Рядом с детьми в последнее время я становлюсь слишком сентиментальным для мужика тридцати пяти лет.