Мы с папой на дух ее не переносим.

Поэтому мама и приглашает ее, когда отца нет дома. Эта женщина, кажется, видит смысл жизни в том, чтобы о ком-то сплетничать. Вот и вся ее характеристика. С ней даже невозможно вести диалог в известном смысле, она каждый раз приходит и вываливает на маму тонну ненужных данных, кто с кем сошелся, разошелся, кто с кем переспал.

Запоздало я понимаю, что вскоре и сама попаду в «хроники тети Тани».

– Виталинка, – раскрывает объятия Татьяна.

– Здравствуйте, тетя Таня, – выдавливаю я из себя.

В глубине души у меня настоящее цунами. Была бы я посмелее, я бы ей высказала все. Ей и маме, которая просто стоит, и ждет, когда мы обменяемся любезностями.

Я сыта по горло неприятностями и эти дурацкие церемониальные разговоры выводят меня из себя по щелку пальца.

Вопросы Татьяны не меняются.

Как ты? Как здоровье? Как Дамирчик? Именно так. «Дамирчик». Меня до сих пор воротит от того, как она вешалась на шею моему мужу при каждом удобном случае.

Если учесть, что Дамир (тот Дамир из прошлого, который к женщинам относился уважительно) всегда отвечал ей улыбочками и комплиментами, я, пожалуй, ревновала. Потом, по дороге домой, мы обсуждали это, посмеиваясь над жаждой Татьяны к мужскому вниманию, но это все-таки не было приятным для меня. Никогда.

– Не надумали еще куклу завести?

Словно это так просто.

Я закипаю еще сильнее.

Татьяна, благодаря моей маме, прекрасно знает о моих проблемах, знает, как мы старались. Однако она из раза в раз задает вопрос именно так: не решили ли.

– Знаете, я сегодня так устала, кое-какие вещи маме завезла… – говорю я Татьяне, надеясь, что мама подыграет мне. – Я разберу их там, а вы беседуйте.

Будет здорово, если мама вспомнит, как я не люблю тетю Таню, или ей хотя бы станет любопытно, что же в этой большой черной сумке – и она выпроводит подружку с кислотно-красными волосами из дома.

– Передавай привет Дамирчику, – бросает Татьяна.

«Господи боже мой. Да замолчи ты уже», – думаю я. Но приветливая, хорошо воспитанная девочка Виталина вместо этого разворачивается, улыбается и взмахивает рукой: обязательно передам!

Я вхожу в свою старую комнату и останавливаюсь на пороге.

Пустые коробки, старая гладильная доска, на кровати один матрас, в углу висит гирлянда из паутины. Я делаю глубокий вдох и бросаю сумку на пол. Мои рецепторы улавливают только затхлость и частички пыли. Но мои глаза видят комнату, в которой я провела прекрасных семнадцать лет. В которой я была счастлива еще до встречи с Дамиром.

Позади закрывается дверь, и я слышу, как мама быстрыми шагами идет ко мне.

– Виталина, дочка, какие такие вещи ты мне привезла? – кричит она.

***

Дамир сидит над макаронами с курицей, которые не вызывают ни малейшего аппетита. Тимур поглощает еду с такой жаждой и увлеченностью, что Дамир из последних сил сдерживается, чтобы не рассмеяться. Не прокомментировать это.

В глубине души он хочет чувствовать себя так же, как брат, но не может… Он в полном дерьме, жизнь – дерьмо, работа – дерьмо, а семью, которая вытягивала его на поверхность, он только что развалил.

– Вкусно, правда? – поднимает глаза Тимур.

– Да, нормально.

Они с братом уже обсудили его путешествия, его поездки, погоду за окном, раннюю осень, даже искусственный интеллект проскочил в их разговорах. Сейчас они затихли. Дамир чувствует, что скоро наступит момент Х. Видит себя и брата, словно со стороны. Один не решается рассказать, второй – спросить.

– Так… Что там с Виталиной случилось? – вымучивает вопрос Тимур.

Он откладывает вилку.

Дамир, напротив, делает вид, что ему вдруг захотелось поесть.

Странно признавать, но он ни с кем не обсуждал свою измену.

Не приходилось.

Виталина, судя по всему, не рассказала своим родителям. Дамир ограничился заявлением, что они разводятся – для своих отца и матери. Остальные, с кем он делился новостью, получали от него зарплату, и мнение держали при себе.

Брат – другое дело.

Это и хорошо, и плохо.

– Я ей изменил, – отвечает Дамир. – Я тебе так по телефону и сказал.

Может быть, он только что и собирался сказать правду… Точно, собирался. Стыдно. Проще дальше отпираться, словно «так просто получилось». Дамир на ходу оправдывает себя. И начинает иррационально злиться на брата, который сидит и смотрит почти высокомерно.

– Как это произошло?! – спрашивает брат.

В его словах звучит нечто большее.

«Как ты до такого докатился?»

«Ты ее разлюбил?»

«Ты же никогда так не делал!»

– А ты не знаешь, как это обычно происходит?

– Стоп, – он вытягивает руки вперед над тарелкой. – Мне казалось, что у вас с этим, – он выделяет слово особенным пошлым голосом, – всегда было все норм.

Дамиру становится тошно.

Тошно, что Тимур всерьез думает, будто ему могло не хватать близости с Виталиной или что она не давала ему то, что требовалось в спальне.

Она была прекрасной, всегда.

У них сразу возникла связь, которая чувствовалась и в постели.

Когда Дамир впервые увидел ее обнаженной, его кожа покрылась мурашками предвкушения похлеще, чем ее почти белая, нежная кожа, а когда они, наконец, оказались в постели, горячие и изголодавшиеся от долгих прелюдий в виде свиданий и поцелуев на прощание, он ощутил себя самым счастливым мужчиной.

Но следом ему становится до безумия стыдно, что так он Виталине и сказал…

Будто она вынудила его своей холодностью. Будто она «фригидная». Какой бред. Наверное, та сцена в спальне будет преследовать его до самой смерти. Дамир так сильно себя накрутил, а Виталина появилась настолько стремительно возле них прямо во время… Растерявшись, он сказал жене даже больше, чем планировал, чем требовалось.

Затем пришлось «придерживаться версии».

– Не твое дело, – подводит черту Дамир и опускает глаза в тарелку.

Он знает, что Тимур, естественно, не отступится, и он скажет ему правду – наверное, единственному человеку на земле, который сможет его понять. Но не сейчас. На Дамира снова накатывает разбитость и усталость. В голове все крутятся и крутятся слова, сказанные Виталине. Крутятся ли они и в ее голове?

– И типа все, развод?

– Ну да.

Тимур показательно опускается на спинку стула. Он криво усмехается.

– Что тут, черт возьми, произошло?

Внутри у Дамира что-то щелкает.

– Откуда тебе знать? – саркастически замечает он. – За три года, пока тебя не было, многое могло измениться.

– Только не начинай…

Брат поднимается, идет к столу возле раковины.

Может быть, Тимур и следил за его жизнью. Другое дело, что Дамир многое не рассказывал. Какой смысл было делиться тем, о чем брат догадывался? Никто не поднимал такие темы. Отец продолжал контролировать каждый шаг сына, который остался с ним. И иногда Дамиру казалось, что он делал это с двойным усердием – и за брата, выскользнувшего из его гнезда.

– Удобно, наверное, приезжать на денек-другой, радовать всех своим распрекрасным лицом, но не углубляться в проблемы, – распаляется Дамир, – не задавать сложных вопросов и не брать на себя ответственность… Ни в чем, никогда!

– Разве я не задаю вопросы? Толку с них? Ты не отвечаешь.

– Ты знаешь, о чем я, – сверкает глазами Дамир, сжимая вилку сильнее.

О да, они оба знают. Тимур убежал не только от отца, но и от своего брата, который тогда в нем одном находил опору.

Тимур вздыхает.

– Я не убегал, – говорит. – Ты так считаешь. Ты постоянно об этом говоришь, и, наверное, у меня нет шансов тебя переубедить. Но в моих глазах я не сбе…

– Ты именно это и сделал. Оставил меня одного отдуваться, быть «надеждой» отца…

– Ты сам выбрал такой путь, забыл? – Тимур теперь тоже кричит.

– У меня выбора не осталось.

– Я тут ни при чем, – жестикулирует Тимур, показывая руками на себя, – тебе не оставила выбора гордость, твоя правильность, твое желание во всем следовать указке отца. Да ты просто хотел это, ясно? Хотел быть великим и ужасным гендиректором в холдинге отца.