Язык, конечно, оставался сухим. Но это не помешало Тяпке на радостях вылизать всё и всех, кто попадался ей на пути, а потом, на досуге, лизать себе лапы и изображать выкусывание блошек.

Фогель осчастливил мою Тяпку. Уже за это я была ему очень благодарна. Знать бы тогда, что будет потом…

Впрочем, до этого «потом» мне не было дела. Меня увлекла мысль сделать руки для Райнора, что было совсем не просто по многим причинам. Главная — кости.

Это мы с Райнором только так небрежно говорили: да пустяки, ерунда, одна-две кости — и рыбка на крючке. Ничего подобного: эта рыбка плавала в море, даже не приближаясь к нашему берегу.

Мы же понимали, что кости нужны человеческие. Трупы зверей легко двигать, но если заменять собственную руку, если хочется её ощущать как собственную руку… Я профессионально умела двигать тушки животных, и я хорошо знала: как ни настраивайся — будешь ощущать крыло, лапу, копыто. Не кусок человеческой плоти.

А человеческие кости нам были запретны под страхом тюрьмы и освящённого серебряного колье на шее пожизненно. По закону это считалось как раз осквернением могил грязными чарами.

И я только вечером смогла поговорить об этом с Виллеминой.

— Представляешь? — сказала я и отпила тёплого молока. — Это же действующий закон, меня когда-то чуть не арестовали даже за чаячьи кости…

Виллемина не сразу ответила: она щекотала Тяпке нос, потому что Тяпка научилась чихать. Уморительно, я понимаю. И даёт время подумать.

— Аф! — сказала Тяпка.

— Совершенно верно, — сказала Вильма. — Закон действует, но есть поправка, разрешающая использование тел несчастных, не признанных и не погребённых родственниками, тел самоубийц и тел казнённых злодеев и злодеев, умерших в тюрьме, для обучения медиков.

— Мы же не медики, — напомнила я.

Виллемина пожала плечами:

— Какие пустяки! Вы же не собираетесь в действительности осквернять могилы! Сделаем одну крохотную поправочку: напишем, что использование разрешается в научных целях. Почему лишь для обучения медиков? Мало ли кому ещё может понадобиться?

— Хорошо, медикам и некромантам, но ещё-то кому?

Вильма потянулась:

— Ах, душа моя, на всех этих скорбных посиделках родственники и добрые подданные выпили у меня ведро крови, я устала и думаю плохо и медленно… но, быть может, жандармам? Уголовному сыску?

Я удивилась:

— А этим-то зачем?

— Учиться отличать тела несчастных, умерших от болезней, от тел убитых. Или, например, самоубийц от жертв злодеев… да мало ли! Надо посоветоваться с шефом жандармского корпуса. Но это пока не важно. Может, и ещё кому-то потребуется. В общем, мы разрешим всем учёным. В научных и лечебных целях, в специальных местах, при свидетелях… может, ещё при святом наставнике?

— Может, без святош обойдёмся? — спросила я.

— Обойтись можно, но хорошо бы их упомянуть… — Виллемина задумалась. — Пусть так: по возможности — в присутствии святого наставника. Ты права: не всякий святой человек захочет смотреть, как медики вынимают из мертвеца кишки или как некромант поднимает труп. Оставим им путь к отступлению.

В тот момент и мне, и Виллемине это казалось простой болтовнёй. Намёками, мыслями на тему… Некроманты не могут предвидеть будущее, иначе мы отнеслись бы к этой болтовне серьёзнее.

Это была судьбоносная, пафосно говоря, поправка. Если бы Вильма не придумала её тем вечером, история, скорее всего, пошла бы совсем другим путём…

* * *

Наши мессиры миродержцы даже не усомнились ни на секунду. Броук даже улыбнулся сладенько, а Раш записал в блокнот. Просто поняли, что — да, это вправду нужно.

И мы сразу получили ворох рабочего материала.

Пока Виллемина вместе с Малым Советом разбиралась с государственным бюджетом и изыскивала средства для армии, мы с детками и мэтром Фогелем разбирались в старых костях с кладбища Бедных Ангелов. Из безымянных могил, где за государственный счёт хоронили самоубийц, бездомных бродяг и прочих несчастных, у которых не оказывалось родни. Мы с Клаем и Райнором вообще слегка привели это кладбище в порядок. Отвязали от могил и отпустили нескольких страдающих грешников, для чьих душ казённой заупокойной службы оказалось маловато, потопали на мелкую кладбищенскую нечисть, завели дружбу с парочкой симпатичных привидений, которые держались за мир подлунный по доброй воле. Ну и целую кучу костей, на которых остался только смутный, почти незаметный след прошедшей жизни, нагрузили на телегу под парусину и увезли в наш каземат под Дворцом.

Мы собирались двигать науку на свой лад.

Мысли у меня бродили ещё не до конца определённые, но интересные и ужасные. И первая из них была — протезы для Райнора.

Мэтр Фогель мне подсказал очень дельную вещь — и кроме лаборатории с зеркалами, книжными стеллажами и подсвечниками мы устроили в наших казематах небольшой такой заводской цех. Три токарных станка, один — по металлу, два — по дереву, к ним — три громадных стеллажа с резцами и прочим токарным инструментом. Верстаки. Фрезерный станок. Тигель, где можно греть и отливать всякое. А в камере пыток, где была прямо-таки отличная вытяжка, мы установили горн и печь для обжига фарфора: древние строили отлично, нам оставалось только умеючи использовать их помещения. Теперь нам никакая работа была не страшна, можно было построить хоть сказочный летучий корабль, зная, как подойти к этому делу. Протезы, хоть и требовали изрядной технической базы, всё-таки были попроще. Но я уже думала, что протезы — только шаг в нужном направлении. Я собиралась связать древние методы некромантов с современными технологиями двойным морским узлом.

В создании протезов для Райнора поучаствовали все. Общее ощущение: мы делаем что-то очень важное, надо научиться это делать, пригодится, и не раз пригодится. Мы с мэтром Фогелем чертили и переделывали чертежи снова, сам Райнор крутился рядом и давал советы, Вильма приходила, как только освободится, оставалась и давала советы, мессир Сейл притащил несколько анатомических атласов — наш, междугорский, ассурийский и из Святой Земли — и тоже давал советы. Тяпка вставала у нашего рабочего стола на ножки и заглядывала: только что не говорила, а то и она дала бы дельный совет. И в конце концов кое-что у нас получилось.

Крепилась эта конструкция ремнями. Состояла, как и тельце Тяпки, из бронзы, костей и дерева: для удобства Райнора мы взяли плечевые, локтевые и лучевые кости из одного скелета, а суставы устроили в точности как в Тяпкиных лапах — на шарнирах. Фогель показал нам удивительный новейший материал каучук, очень упругий — и мы сделали из него прокладки, чтобы ход сустава был как можно естественнее и чтобы трение уменьшить.

Самое трудное, конечно, было — сделать хорошие кисти. Но я знала, как делаются руки у больших автоматонов, — и мы собрали каждую кисть из мелких деталей, соорудив крохотные шарниры на каждом пальце. Идеально было бы, конечно, из косточек их собрать, только у того скелета, который мы разобрали для протеза, половины мелких косточек просто не было: потерялись. Поэтому мы распилили его же ребро на тоненькие костяные стерженьки, вставили их в каждую фалангу каждого пальца, а на подушечки наклеили каучуковые прокладки.

Руки вышли совершенно фантастические — Тяпка оценила, всё их обнюхивала, тыкала носом, лизала и даже попробовала на зуб. Райнор их даже на рабочем столе очень легко двигал, а когда мы их на него надели, а сверху — куртку с рукавами, издали оказалось вообще не заметно, что с ним что-то не так.

— Мои! — объявил Райнор, сияя, как надраенный медный таз. — Как свои! Мужик упокоился на лоне Господнем, царство ему небесное, за его такое благодеяние ему сорок грехов простится.

— Самоубийца? — спросила Вильма.

— Пропойца, — сказал Райнор, крутя искусственными пальцами деревянный шарик. — Три года назад упал и замёрз. Слабый, беззлобный, безвольный лентяй… Это не он мне сказал, просто чувствую. Без меня правильно ушёл, но я ещё сказал ему доброе слово. Благодарен ему очень.