– Зато характеры у нас похожие, – тонко улыбается сестра, не поймешь, шутит она или серьезно.

– Как интересно! – Таня подперла щеку кулачком, а в глазах смешинки, – окончим школу, разъедемся кто куда. Вот бы узнать, кто из нас кем станет.

– Валерка будет математиком. Он на школьных олимпиадах всегда первое место завоевывает и даже в область ездил. Он у нас в маму – усидчивый.

– Наташа поступит в физкультурный институт, – в тон сестре отозвался Валерка, – мастер спорта – Наталья Козлова! Каково?

– Ну, а я не знаю, кем буду. У меня с английским хорошо получается. Может быть поступлю в иняз, или МИМО. Буду экономистом в области внешних сношений. Вообще мне хочется объездить все страны. Я у нас во многих местах была: и в Москве, и на Севере, там мой папа служил, а теперь вот здесь. А скоро, может быть, мы поедем на Дальний Восток. Папа говорил, что его обещают перевести.

Ах, как хорошо было сидеть вот так, за столом, рядом с ней и ни о чем не думать, и не бояться, что можешь сказать что-то не так, и смотреть на нее. Теперь, каждый раз, когда Таня приходила к Наташке, Валерка без спросу заявлялся в комнату к сестре. Но, к сожалению, так было всего несколько раз.

Теплый летний вечер опустился над казахской степью. Дышать стало намного легче и поэтому свободное от службы народонаселение городка буквально высыпало на природу. По бетонной дорожке, проложенной вдоль высокого берега реки, прогуливаются трое подростков: две девушки и парень. Особенного выбора для маршрутов здесь не было. Полсотни домов, образующих городок, можно было обойти по периметру за полчаса. Несколько выложенных бетонными плитами дорожек, оканчивающихся крутыми и мелкими ступенями к пляжу и одна вдоль берега, проложенная совсем недавно, как и большинство сооружений подобного рода солдатиками. По застывающему бетону писали палочками: «Ашхабад», «Ташкент», «Кишинев» – кто откуда приехал, и объединяющее всех: «демба». Проложили и разъехались, а по дорожкам ходят те, для кого они предназначались, и читают названия чужих городов.

– Конечно, наша мама, – мудрая женщина, – рассуждает Наташа, – и еще она просто моральный авторитет семьи. Да, да именно моральный авторитет. Однако жить с такой высокоморальной мамой порой бывает ох как не просто остальным членам семьи. Но именно из-за своего нравственного превосходства такие люди часто просто не могут понять и принять других, скажем так, не таких высокоморальных.

– Наташка, ну что ты несешь. Какая тебя муха укусила? – пытается урезонить сестру Валерка, – мама у нас действительно очень умный человек, и семья у нас нормальная, дружная.

Но его сестра уже, кажется, что называется, вошла в раж.

– А я, что, по-твоему, глупая? Не вижу, как живут люди в нашем городке? У нас нормальная семья, говоришь? А ты знаешь, как называют за глаза нашего папочку?

– Ничего не знаю.

– «Битый летчик» его называют, вот как!

– Что за ерунда! Причем здесь «сбитый летчик»? Ведь отец не летчик, а технарь.

– Ну, ты, так же, как и наша мама, не только слепой, но и глухой. Я ведь сказала не сбитый, а битый. Потому что били его неоднократно за пристрастие к чужим женам. А «летчик» – это так, для красного словца. Юмор у них такой.

– Ох, и злая же ты, Наташка. Верно говорят про таких как ты: «Ради красного словца не пожалеет и отца». Отец у нас и вправду, очень красивый, а тебя он, знаешь, как любит?

– Да, знаю, любит. Он, вообще, таких как я, синеглазых, любит. Поэтому и старается умножить их количество в нашем гарнизоне.

– Наташка, окстись, ну что за бред ты несешь? Я что-то еще никого из синеглазых кроме тебя и отца в гарнизоне пока не встречал.

– Ну, так встретишь еще. А что касается тебя братишка, так это не удивительно, что ты ничего не замечаешь. Ведь ты у нас вслед за мамой очень высокоморальный. Правда, я на днях, убирая у тебя в берлоге, с интересом прочла в одной тетрадке очень занимательные мысли о том, как ты с одной известной нам особой во сне по воздуху летаешь.

И, увидев в сгущающейся темноте, как брат начинает в ярости сжимать кулаки, добавила:

–Но может, ты сам об этих полетах во сне расскажешь?

– Ну-ка, Валерка, что ты там такого наговорил вчера девочкам? Наташка мне все уши прожужжала, – деланно равнодушным тоном спросила Ольга Павловна.

Был вечер: уже не день, но еще и не ночь. На западе догорала заря, а противоположная сторона неба казалась почти черной. В квартирах уже начали зажигаться огни. Это было время задушевных бесед матери с сыном. Оба они были домоседами, потому, что Наташка вечно пропадала у кого-нибудь у подруг, а отец, как правило, был еще на аэродроме.

Ольга Павловна чувствовала, что как раз такой разговор должен произойти у них сегодня. Они были одной с ним породы и любили откровенные тихие беседы, все проясняющие до самой глубинки, после которых так хорошо и легко становится на душе и начинаешь думать, что есть на свете человек, который любит тебя, и думает и понимает мир так же, как и ты.

Но, несмотря на это, какая-то смутная тревога не покидала Ольгу Павловну весь день. Она знала, что не просто так, и не с бухты-барахты завел Валерка этот бессмысленный с точки зрения дочери разговор, а есть нечто, заставляющее его долго, может быть, мучительно долго искать выход и думать. Она знала сына в такие минуты, помнила его отсутствующий взгляд и напряженное, почти злое выражение лица. Она чувствовала натуру сына, потому, что сама была такая и знала, что, если что-то взбредет ему в голову, – он не остановится на полпути, а пройдет его до конца.

Они оба ничего не умели делать вполсилы и вот за эту душевную прямоту и бескомпромиссность особенно любила сына Ольга Павловна. Любила, но и даже побаивалась одновременно, как будто чувствовала, что однажды подобное решение сына может стать роковым для них обоих. Нет, их отношения никогда не были чересчур благодушными. Они были как полет двух птиц: они вместе пока в такт машут крыльями и одинаково рвутся вверх.

– Выкладывай, что там у тебя стряслось? – торопит она, пытаясь шуткой развеять напряженное молчание сына.

– Да ничего, мам, просто мне приснилось, будто мы летали над лугом, а потом над рекой. И так хорошо это было, я до сих пор помню это чувство.

– Значит, ты растешь. Это всегда так: когда растешь ночью, кажется, что летаешь. И я тоже летала в детстве.

– Да я не об этом, мама! – упрямо мотает он головой. Его уже не устраивает подсказанный матерью выход, – я представил, что когда-нибудь люди научатся летать. Просто так, понимаешь, не на самолетах или ракетах, а просто так – подумал и полетел.

– Ну, ну, – подбадривает его Ольга Павловна, а он уже и сам загорелся, и куда только делась его всегдашняя стеснительность и угловатость.

– Ты, конечно, подумаешь, что это просто детская фантазия, и, возможно, будешь права. Но не это главное в моем сне. Я думал вот о чем. Что делают люди с Землей? Разрушают горы, рубят леса, загрязняют океан – природа меняется, и никто пока не знает, что будет с нашей планетой через несколько столетий.

Современному человечеству, для того, чтобы оно развивалось, необходимы уголь, нефть, газ, металлы, ну, а что произойдет, когда все полезные ископаемые будут добыты? Начнут сверлить Землю насквозь или летать на другие планеты. А когда и там все кончится?

Все это ты знаешь – читала – и я тебе ничего нового не сказал, а повторил вот зачем: а что, если выбранный человечеством путь развития приведет к тупику, кризису цивилизации? Ты меня спросишь: а где же выход? Что же предстоит людям в будущем? Возвращаться в пещеры и каменному топору? Нет, ни в пещеры и ни к топору, хотя может быть и это, но уже людям не глупым, а умным, научившимся управлять природой.

Но каким же образом управлять? Опять с помощью техники? Ведь, если подумать, то окажется, что и нефть, и газ и уголь нужны для производства техники: машин, производящих новые машины и так без конца. Создавая технику человек не стал ее хозяином. Больше того, он создал себе господина, очередное божество.