Глаза доктора нервно забегали, что не утаилось от интенданта жандармерии. Но собеседник тут же взял себя в руки.

– Сердечный приступ, – заявил Климент де Пероль, в его голосе как будто сквозила досада. – Месье, буду откровенен, я не совсем понимаю, по какой причине должен отвечать на эти вопросы еще раз. Меня уже допрашивали. – Он кивнул в сторону папки с делом. – К чему одни и те же вопросы? Вы же должны были ознакомиться с материалами дела прежде, чем прийти сюда и отнимать драгоценное время у меня и моих пациентов. Или я уже совсем не понимаю, как работает современная жандармерия.

– Кто проводил вскрытие тела мадемуазель Лебон? – Эдриан сделал вид, что пропустил возмущение доктора мимо ушей, однако необходимые пометки сделал в полном объеме.

Климент де Пероль с досадой вздохнул.

– Я.

– Вы исследовали внутренние органы?

– Разумеется. Я же должен был установить причину смерти.

– Как вы бальзамировали тело? – мягко спросил интендант, наблюдая за реакцией доктора. Тот сидел невозмутимо. Даже слишком невозмутимо, будто каменное изваяние. «Расслабленные люди так не сидят. Кажется, его сковало страхом».

Доктор картинно закатил глаза.

– Обработал раствором, а внутренние органы поместил в специальные сосуды с жидкостью.

– Замечательно. – Положив перо, Эдриан откинулся на спинку стула. Собеседник выглядел чрезмерно раздраженным.

«Переигрываешь, – подумал интендант. – Интересно, как же ты отреагируешь на следующий вопрос?»

– Тогда потрудитесь объяснить, почему в сосудах была смесь из муки, зерен и крови вместо органов?

Доктор нахмурился.

«А теперь явно не дотягиваешь даже до шута в балагане. Ты даже не удивился», – пронеслось в голове у Эдриана.

– Я правильно услышал? – Климент де Пероль скривился, видимо вспомнив о «верной реакции». – Мука, зерна…

– Да, все правильно. Мука, зерна и кровь. Вес был подобран идеально. Я все сопоставил по вашим данным в протоколе. Печень, сердце… Сосуды с ними весили ровно столько, сколько полагалось. Тот, кто насыпал туда смесь, не ошибся ни на одну унцию.

– Я не знаю, как такое могло произойти, – с легкостью отмахнулся Климент де Пероль.

«Опять наигранно».

– Дело в том, что так искусно совершить подлог мог только тот, кто знал данные. Вдобавок сосуды были опечатаны. Никто не мог совершить этого по дороге. Значит, изначально в сосуд положили смесь…

Эдриан подался вперед, изучающе глядя на доктора. Тот не мог спокойно сидеть на месте. Ерзал, водил нижней челюстью из стороны в сторону, стучал пальцами по столешнице, глядел в окно… Ему явно не хотелось продолжать разговор. Но интендант настойчиво буравил его взглядом, чувствуя, что скоро получит ответы.

– Вы в чем-то меня обвиняете? – наконец выдал Климент де Пероль, с обидой посмотрев на интенданта.

«О! Ты решил перейти в нападение».

– Нет. – Эдриан пожал плечами так, будто говорил, что совершенно не понимает, как доктору пришла в голову такая мысль. – Я только хочу понять, как так вышло, что вы поместили органы в сосуды, но… следствие подтверждает, что этого не было… Кто-то врет, и я склонен думать, что вряд ли столичный университет в лице лучших умов королевства ошибается.

Интендант ухмыльнулся, пристально вглядываясь в бледное лицо собеседника. Он наблюдал, как мечется взгляд доктора, как дрожат его руки, а подбородок дергается.

– Я проводил вскрытие не один. Мне помогал месье Люсьен де Варанте, консультант госпиталя.

– Почему о нем нет ни слова в протоколе?

– Боюсь, моя вина. Я не стал вписывать мальчика в документ, потому… Потому что… – Он тяжко вздохнул. – Месье Варанте – молодой специалист. Недавно окончил академию. Ему нужно набираться опыта, и я допустил его вопреки предписанию министерства о невозможности допуска мужчин младше двадцати пяти к вскрытию женщин. Ну, знаете, у нас нечасто случаются смерти, требующие изучения тела. Поэтому я решил предложить ему использовать эту возможность для практики. Хотя… это было опрометчиво с моей стороны.

– Да, нарушение предписания министерства может лишить вас лицензии, – прищурился интендант.

– Ой, я вас умоляю, – всплеснул руками доктор. – Это такая мелочь! Максимум, что меня ждет за такой проступок, – грозное письмо из министерства. Тут дело в другом: Люсьен был влюблен в Колетт. Я не знаю, сколь взаимно было это чувство…

– Хотите сказать, что от несчастной любви месье Варанте присвоил органы возлюбленной?

«Совсем рехнулся? Ты допустил юношу к вскрытию его возлюбленной, чтобы он набрался опыта? Либо ты очень туп, либо врешь первое, что приходит в голову», – подумал интендант.

– Ничего не хочу говорить по этому поводу, – покачал головой Климент де Пероль. – Я оставил Люсьена зашивать тело и помещать органы в сосуды, так как у меня был срочный вызов в шато Вуарон. К губернатору.

– Хорошо. – Эдриан черкнул пару строк в бумагах. – Знаете, в этом свете ваше нарушение становится вовсе не пустяком.

– У меня нет более ответственных помощников, кроме Люсьена. К тому же я уверен, что он не совершал… кражу, и говорю это лишь с целью быть искренним с вами. Надеюсь, что впредь вы будете больше верить мне и моим словам.

Интендант ничего не ответил, а лишь загадочно улыбнулся. «Земля разверзнется и поглотит все королевство прежде, чем я начну верить такому скользкому червяку, как ты», – пронеслось у него в голове.

– Где я могу пообщаться с месье Люсьеном де Варанте?

– Он в отъезде. В родной деревне. Авинь. Это на западе от Сент-Пьера, – не моргнув глазом, выпалил доктор.

Интендант одарил его оценивающим взглядом. «Валишь вину на своего помощника, которого сейчас и в городе-то нет? Ну-ну, мне даже интересно, что ты мне расскажешь, когда он опровергнет твои слова. Будешь утверждать, что Люсьен врет?»

Стефани крепко спала, свернувшись калачиком на больничной койке. Ее сон был так сладок, что она совершенно не замечала неудобств, из-за которых в иной раз не смогла бы сомкнуть глаз. Ни скрип кровати, ни бугристый матрац не могли прервать ночных грез.

Девушке снился лес. Могучие сосны с раскидистыми ветвями возвышались над нею, как высеченные из камня обелиски всех Первых Святых. В нос ударял терпкий запах хвои, сырости и чего-то жареного. Царил полумрак. Лунное свечение едва пробивалось сквозь пышные кроны, указывая на узкую тропку меж широкими стволами. В земле утопали темно-серые валуны, поверхность которых слабо виднелась через лесную подстилку.

Неся в руках корзинку с чем-то съестным, Стефани ловко перепрыгивала с камня на камень. В детстве ей нравилось заниматься подобным на пляже возле шато. Вот и сейчас, в этом мимолетном сне, она вновь стала ребенком. Маленькой, задорной девочкой без предубеждений и кучи вопросов о том, как жить эту жизнь.

Детский ярко-алый плащ, как флаг, мелькал среди густой зелени. Под ногами шуршали иголки, скрипела мелкая каменистая крошка, и эти звуки вызывали у девочки безграничную радость. Вековые сосны слегка раскачивались от дуновений ветра, словно кланяясь нежданной гостье.

Совершив очередной прыжок, Стефани пнула носком сапога шишку и рассмеялась. До того громко и беспечно, что удивилась сама себе. Смех разлился эхом под лесным сводом и скрылся в зеленой чаще.

Девочка продолжила путь. Вскоре показалось три больших валуна, будто кто-то специально их поставил в ряд по размеру. Большой, чуть меньше и самый маленький. Она ненадолго задержала на них взгляд, только чтобы рассмотреть витиеватый рисунок на поверхности. Затем пошла дальше.

Неожиданно поднялся сильный ветер, который дул в лицо с такой силой, что Стефани стало тяжело дышать. Нос закладывало, а в рот летели листья, иголки и мелкая пыль, что поднялась от сильных порывов. Деревья ходили ходуном, ветви трещали и ударялись друг о друга, посыпая дорожку мелкими сучьями. Девочка хваталась за край плаща, чтобы прикрыть лицо. Стало страшно, что она задохнется или же дерево упадет и раздавит хрупкое тело. В голове навязчиво мелькала картинка, как широкий ствол раскалывает череп, словно тиски – грецкий орех. Будет ли ей больно или смерть наступит мгновенно? А что, если ствол упадет не на голову, а на ногу, к примеру? Тогда ей придется еще долго мучиться от невыносимой боли, прежде чем она умрет от потери крови.