– Сейчас зайдём к одному моему знакомому. – сказал Владимир. – Может быть я и выпрошу у него ружьишко. У тебя с собой никаких денег нет? – спросил он меня.
Не понимая для чего они ему нужны, я, однако, достал из кармана деньги и отдал товарищу. Когда мы подошли к дому Вовкиного знакомого, он сказал:
– Подожди меня здесь, я зайду один. – Если это был расчёт, то верный. Я действительно не внушал доверия своим видом. Мал, неказист, лицо совсем мальчишеское. Я послушно остался на улице.
Этот вечер был для меня особенным. Я уходил в тайгу и настроен был только на это. Поэтому всё вокруг мне казалось прекрасным. Чистое звёздное небо, сверкающий от уличных фонарей снег и тихий, свежий, морозный воздух.
К моему удивлению ждать мне пришлось недолго. Когда Вовка вышел из дома своего знакомого, у него в руке было ружьё. Он подошёл ко мне, протянул его мне и произнёс спокойным, но показавшимся для меня таким торжественным голосом:
– Возьми, это теперь твоё ружьё. Я купил его на твои деньги!
Можешь ли ты, читатель, представить себе ту радость, которая охватила меня. Вот оно, моё сокровище, моё заветное желание, у меня нет слов, я ликую! Вовка, как же я тебе благодарен, ведь у меня в руках моё собственное ружьё!!! И не беда, что оно старое, всё перебинтованное, зато оно моё! Так мне досталась моя первая в жизни одностволка, бескурковка, шестнадцатый калибр. На первое время Вовка снабдил меня всем необходимым: гильзами, порохом, дробью, капсюлями и даже пулями.
С тех пор, едва не каждый выходной, мы с Владимиром неизменно отправлялись в тайгу, в зимовье, которое стало для нас вторым домом, несмотря на то, что у него не было ни печки, ни крыши. Эти мои первые походы запомнились мне на всю жизнь. Уходили из дома ранним утром и приходили домой глубокой ночью уставшие, разбитые, с пустыми рюкзаками и патронташами, но беспредельно счастливые. И уже на следующий день мечтали о новом походе. И до того мы сдружились с Вовкой, что он стал мне так же дорог, как все мои братья.
Я не случайно пишу только об охоте. Всю вторую половину семидесятого года я только этим и жил. У меня появилось множество новых впечатлений, радостей. У меня появился настоящий друг, разделяющий со мной свои и мои радости. Впервые в жизни я снимал шкуру с белки, убитой Владимиром, в зимовье, при тусклом-тусклом свете, но снял на столько аккуратно, что заслужил похвалу друга. Впервые в жизни видел так много глухарей, их следы на снегу, гонялся за ними, стрелял по ним и конечно же не попадал. Однажды ночью, кстати тогда с нами был Сергей, первый и последний раз, мы спали в зимовье как убитые, ужасно уставшие в пути. Когда же проснулись утром, то увидели свежайшие следы сохатого, который прошёл рядом с зимовьем во время нашего сна. О, как же это было впечатляюще! Нам и в голову не пришло пойти за зверем по следу, тем более мне, начинающему охотнику. Достаточно было увидеть след лесного бродяги.
И вот в декабре 1970 года, я решил завести дневник. Взял тетрадку, ручку, написал на обложке и на первой страничке крупными буквами «ОХОТНИЧИЙ ЖУРНАЛ» и подписался: Лесной Ястреб. С тех пор у «Чёрного медведя» появился таёжный брат – «Лесной Ястреб». Конечно же этим именем меня никто никогда не называл и не называет и даже сам Чёрный Медведь, но в своём дневничке я ни разу не сообщил своё настоящее имя. По дневнику я – Лесной Ястреб. Свою первую запись в «Охотничьем журнале» я произвёл девятого декабря. Сейчас, восемь лет спустя, я с волнением перелистываю странички дневника и по-прежнему с волнением читаю, сто раз перечитанные строки, написанные корявым почерком. Кто-то другой, вероятно, не сал бы читать мой дневник, так скудно, почти по-детски, без всяких приукрас он написан. Но мне он дорог, однажды он побывал со мной в тайге. Тогда я впервые описывал свой очередной поход с Владимиром. Было это в самом начале 1971 года.
У нас построен грандиозный план. Мы идём в тайгу на целых пять суток, с нами идёт собака по кличке Рэм. Вовка взял на работе не то отгулы, не то отпуск без содержания, а у меня начались каникулы. Времени достаточно, что-ж, вперёд путешественники. В тайге снегу по уши, мороз стоит трескучий, как-никак январь на дворе. Всё нам нипочём. Вперёд путешественники! Это голос сердца велит нам покинуть тёплый родительский дом хотя бы на пять дней и пять ночей. И вот мы в тайге. Снова упоительная тишина, снова кристально чистый воздух, снова оттягивает плечи рюкзак, а в мыслях мы летаем в облаках. Эх, сейчас бы рябчика подстрелить – думается нам.
Но большая охота, как мы назвали этот поход, у нас не состоялась. Просто пробегали все пять дней по тайге, тем и довольствовались. Однако стоп! Есть смысл описать эту охоту подробней.
Первую ночь мы провели в среднем зимовье, расположенном в пятнадцати километрах от Усть-Илима. Это была маленькая, старая охотничья избушка, превосходно отапливаемая, вполне пригодная для зимовья. Но, как говориться, в гостях хорошо, а дома лучше, у нас было своё зимовье и ни в коем случае не устраивало это. Утром второго дня мы отправились дальше. До нашего зимовья осталось километров десять. Половину этого пути мы шли по приличной тропинке, видимо часто ходили сюда охотники. В условленном месте мы, как всегда, свернули с тропы и напрямую побрели к ручью. Что это за ручей я долгое время не знал, знал лишь, что идти вдоль него было истинным наказанием. Поваленные деревья, болотные кочки, присыпанные снегом, постоянно попадали под ноги и быстро выматывали силы. Порой я не в состоянии был перелезть через колодину, встречающуюся на пути, усталость слипала глаза, нагоняла тупое равнодушие и казалось, что не будет конца этому утомительному пути. Такими были последние километры нашего перехода. Но едва впереди показалась избушка, к которой мы так стремились, как тут же усталость исчезла. Наконец-то пришли, какая это радость, преодолеть столь длительный и трудный путь, скинуть со спины рюкзак и, блаженно закрыв глаза, сесть прямо на снег и привалиться спиной к зимовью. Не хочется ни чего говорить, ни о чём думать, но это уже не то равнодушие, которое приходит к тебе в пути, это блаженное чувство от одной единственной мысли – мы пришли. И сидел бы так много часов подряд, но зима берёт своё. Постепенно тело теряет тепло, под одежду пробирается мороз, и ты чувствуешь неприятный холодок.
На этот раз мы пересидели. Мороз прочно забрался под одежду, и ни какими усилиями мы не могли разогреться. Кое-как развели костёр, но холод так далеко забрался в душу, что даже огонь плохо действовал, нужна была тёплая избушка. А где же её найти, ведь наше зимовье без крыши, а время быстро клонит к вечеру. И принялись охотники за работу. Откопали из-под снега дранку, заложили побольше костёр, чтобы оттаять землю, сбросили с крыши, или вернее с того называлось крышей, снег, накрыли зимовье дранкой и сверху присыпали оттаявшей землёй. Однако всё это время так и не смогли отогреться. Вконец отчаявшись, мы решили утром следующего дня вернуться в среднее зимовье и провести там оставшиеся дни.
Но как часто бывает, отчаяние приходит и уходит, не оставив следа. Ночью случилось самое чудесное, чего мы желали. Мы разогрелись до самых костей. Чёрный Медведь крепко уснул на нарах, а я взялся поддерживать огонь и заодно сделал первую походную запись в дневнике при свете огня, просачивающегося сквозь щели печи. С потолка, с дранок, капал оттаявший снег. Несколько раз капли попадали на листы дневника. Я их тут же аккуратно стирал рукой и продолжал писать.
Утром ни о каком возвращении в среднее зимовье не было и речи. Мы даже не позавтракали, усердно принялись ремонтировать зимовье. Снова оттаивали землю, накидывали её на крышу, обмазывали глиной печку, в общем делали всё, что могли. Когда же мы закончили работу было уже пять часов вечера. Только тут мы вспомнили, что сегодня ещё не ели. Так и прошел остаток третьего дня похода в приготовлении супа и чая, и лишь вечером мы аппетитно позавтракали, а заодно пообедали и поужинали.
Весь четвёртый день мы пробегали в поисках дичи. Как на зло нам не встретились ни рябчики, ни глухари, ни даже пичуги, и лишь работящие дятлы иногда постукивали клювом о стволы деревьев. Было очень даже досадно, как же так, ведь мы пришли на охоту, на большую охоту. А где же дичь? В кого стрелять? И ведь тащить ноги по глубокому снегу невесть какая радость. Нам часто приходилось останавливаться, отдыхать. В такие минуты мы обычно делились своими впечатлениями, мнениями, разговаривали громко, а однажды Владимир громко чихнул, так громко, как могут немногие, даже эхо прокатилось по тайге. Когда снова воцарилась тишина, мой друг сказал:
