ДеВар откинулся назад и развел руки, признавая свое поражение:

— Моя госпожа, ты права.

Перрунд рассмеялась.

— Не сдавайся так легко. Возражай.

— Не могу. Ты права. Я только радуюсь тому, что, на твой взгляд, мое навязчивое беспокойство достойно одобрения. Моя работа — это моя жизнь, я не бываю свободен от своих обязанностей. И не буду до того дня, пока не получу отставки, или не допущу промашки, или — молю Провидение перенести это в самое отдаленное будущее — пока протектор не умрет своей смертью.

Перрунд опустила глаза на доску.

— В глубокой старости, именно так, — согласилась она и снова подняла взгляд. — И ты чувствуешь, что не заметил чего-то, грозящего сделать смерть протектора не такой естественной?

ДеВар выглядел смущенным. Он снова взял в руку фигуру протектора и сказал тихо, словно обращаясь к ней:

— Его жизни угрожает такая опасность, какой никто здесь и не представляет. Да, он сейчас в гораздо большей опасности, чем думает. — ДеВар посмотрел на госпожу Перрунд, на его лице появилась робкая, неуверенная улыбка. — Или ты скажешь, что и тут все дело в моем навязчивом беспокойстве?

— Не знаю. — Перрунд чуть подалась вперед и тоже понизила голос. — Почему ты считаешь, что люди желают ему смерти?

— Конечно же, люди желают ему смерти, — сказал ДеВар. — Ему хватило мужества, чтобы совершить цареубийство, и дерзости, чтобы создать новую систему правления. Короли и герцоги, которые сначала выступили против протектора, поняли, что он гораздо более опытный политик и полководец, чем они полагали. Его великое искусство и доля везения — вот слагаемые победы. А поддержка со стороны тех, кому он даровал гражданство Тассасена, сделали невозможным прямое противостояние ему в пределах бывшего королевства и всей бывшей империи.

— Где-то здесь должно прозвучать «но» или «однако». Я это чувствую.

— Верно. Но есть такие, кто приветствовал приход УрЛейна к власти, кто всеми способами выражал свой энтузиазм, кто из кожи вон лез, публично оказывая ему поддержку, в глубине души зная при этом, что пребывание УрЛейна у власти ставит их собственную жизнь — или по меньшей мере благополучие — под угрозу. Мои опасения связаны с ними: вероятно, они строят планы относительно нашего протектора. Первые несколько попыток покушения были пресечены, но не без труда. И только твоя отвага смогла предотвратить самую решительную из них.

Перрунд отвернулась, ее здоровая рука прикоснулась к искалеченной.

— Да, — сказала она. — Я говорила твоему предшественнику, что я выполняю его обязанности, так что ему надо бы однажды попытаться выполнить мои. Но он только смеялся в ответ.

ДеВар улыбнулся.

— Начальник стражи ЗеСпиоле сам до сих пор рассказывает эту историю.

— Гм-м. Что ж, поскольку начальник дворцовой стражи ЗеСпиоле столь успешно охраняет дворец, не подпуская к нему предполагаемых убийц, то никто из них не сумеет подобраться к протектору так близко, чтобы возникла необходимость в твоих услугах.

— Возможно. Но они так или иначе вернутся, — спокойно ответил ДеВар. — Я теперь чуть ли не желаю их возвращения. Отсутствие обычных убийц тем более убеждает меня, что есть какой-то особенный убийца, который только и ждет подходящего момента, чтобы нанести удар.

Ему показалось, что вид у Перрунд встревоженный, даже печальный.

— Послушай, ДеВар, — сказала она, — не слишком ли мрачно ты смотришь на вещи? Может быть, покушений на жизнь протектора нет, потому что сейчас никто не желает ему смерти. Зачем исходить из самых безнадежных предположений? Неужели ты никогда не можешь если не расслабиться, то хотя бы остаться довольным ходом событий?

ДеВар глубоко вздохнул и поставил на место фигурку протектора.

— Не бывает такого времени, когда люди моей профессии могли бы расслабиться.

— Говорят, в старину было лучше. Ты так не думаешь, ДеВар?

— Нет, госпожа, не думаю. — Он заглянул ей в глаза. — Я думаю, что про старину рассказывают много вранья.

— Но ведь то были легендарные времена, времена героев! — воскликнула Перрунд, однако по выражению ее лица можно было понять, что говорит она не очень серьезно. — Всё было лучше — все так говорят.

— Некоторые из нас предпочитают легендам историю, госпожа, — веско возразил ДеВар. — А потом бывает, что и все ошибаются.

— Неужели?

— Конечно. Когда-то все считали, что мир плоский.

— Многие до сих пор так считают, — подняла брови Перрунд. — Кому из землепашцев хочется думать, что он может скатиться со своего поля? Да и многим из нас, кто знает истину, тоже трудно ее принять.

— Но дело обстоит именно так. — ДеВар улыбнулся. — Это можно доказать.

Перрунд тоже улыбнулась.

— Втыкая в землю палки?

— А также с помощью теней и математики.

Перрунд чуть склонила голову. Таким способом она соглашалась и возражала одновременно.

— Ты живешь в мире, не знающем сомнений, ДеВар, чтобы не сказать скучном.

— В этом мире живут и все остальные, если только им об этом известно. Дело в том, что лишь немногие из нас живут с открытыми глазами.

Перрунд глубоко вздохнула.

— Что ж, я думаю, те из нас, кто бредет, спотыкаясь, с завязанными глазами, должны быть благодарны людям вроде тебя.

— Я думаю, госпожа, что уж кто-кто, а ты не нуждаешься в поводыре.

— Я всего лишь искалеченная, плохо образованная наложница, ДеВар. Бедная сирота — не попадись она на глаза протектору, ее ждала бы ужасная судьба. — Она повела плечом, отчего шевельнулась и ее иссохшая рука. — К сожалению, потом я попала и под удар, но я рада тому и другому. — Она помолчала, и ДеВар набрал в легкие воздуха, собираясь вставить слово, но тут Перрунд кивнула на доску со словами: — Так ты собираешься ходить или нет?

ДеВар вздохнул и махнул рукой в сторону доски.

— Какой смысл, если я никудышный игрок?

— Ты должен играть, причем играть на выигрыш, даже если знаешь, что тебя ждет поражение. Иначе зачем вообще садиться за доску?

— Ты изменила характер игры, когда сообщила мне о моей слабости.

— Послушай, ДеВар, игра осталась такой, какой и была. — Перрунд внезапно подалась вперед, глаза ее загорелись, когда она не без удовольствия добавила: — Я просто открыла тебе глаза на нее.

ДеВар рассмеялся.

— И в самом деле, ты сделала это, госпожа. — Он наклонился над доской и собрался было сделать ход протектором, но потом откинулся назад и с жестом отчаяния сказал: — Нет, госпожа. Я сдаюсь. Ты выиграла.

В группе наложниц, сидевших у двери, которая вела в остальную часть гарема, вдруг возникло движение. Евнух Стайк поднялся со своего высокого сиденья и поклонился невысокому человеку, быстрым шагом вошедшему в помещение.

— ДеВар! — позвал протектор УрЛейн, натягивая на плечи куртку. — И Перрунд здесь! Моя дорогая! Моя любимая!

Перрунд резко встала, и ДеВар увидел, как с появлением УрЛейна снова ожило ее лицо: глаза расширились, выражение смягчилось, на губах расцвела ослепительная улыбка. ДеВар остановился, и с его лица тоже исчезли все признаки недовольства и раздражения, уступив место облегченной улыбке и профессионально-серьезному виду.