– Если взять пачку пластилина смешать все цвета в один кусок, получится однообразная масса неопределённого цвета. К этому хотят привести мир. Я думаю, что без России с её людьми, с её верой, культурой, мир станет именно такой однообразной массой. Вы, конечно же, очень, очень мешаете западным мечтателям о всемирном царствовании, они знают о силе вашего народа. Вам нужно выжить и остаться собой. У Европы есть чему поучиться, но дух её выветрился под современными кондиционерами, они расслабленны, погрязли в комфорте.

– Душан, вы музыкант по образованию?

– Музыка – увлечение. Историк. Белградский университет

– Вы в Питере ещё будете?

Душан улыбнулся.

– Обязательно. Здесь я встретил прекрасную женщину, которую полюбил. Мне бы хотелось жить в этом городе.

– Замечательно, тогда вот вам мой телефон, буду рад вас видеть своим гостем. И мне хотелось бы поговорить с вами, как с очевидцем событий, о войне… я собираю материал на книгу о войне, вообще о войнах…

– Я хорошо почувствовал, что говорил не с потомственным таксистом, мне легко было с вами общаться, хотя я дома встречал таких потомственных таксистов, которые запросто нос утрут какому-нибудь болтуну с образованием, – улыбаясь, проговорил Душан.

Он достал с заднего сиденья портфель и шапку и, пробормотав: «Момент», достал из портфеля красочную коробку.

– Это вам. Презент. На память о нашей беседе. Это полный комплект CD дисков «Битлз», там есть и уникальные записи, в своё время не вошедшие в диски. Ваш сын непременно выздоровеет, и вы всей семьёй будете слушать хорошую не стареющую музыку.

– О, Душан, – Денисов, покраснел, – что вы! Как-то неудобно. Везу вас за деньги, да ещё и подарок получаю. Это же дорогая штучка. Да у меня, собственно, для таких дисков и проигрывателя нет, – я всё ещё слушаю «винил» и кассеты. Мне бы тоже хотелось что-нибудь вам подарить, – стушевался Денисов.

– Бросьте. Вы деньги за работу получили, а подарок я от сердца дарю. А проигрыватели… что ж, они у вас появятся очень скоро. Все полки в супермаркетах будут ими завалены, цена будет всё время падать, а модификации появляться новые и новые, – улыбаясь, говорил Душан. – Завалят ваш рынок такими игрушками, вы ещё только наступили на порог потребления. Будут у вас огромные супермаркеты и бутики, ночные клубы, банки-капканы, автомобили на любой вкус, пробки на дорогах, платные автодороги и удушающие налоги, инфляции и удорожания, дефолты и банкротства. Я себе это очень хорошо представляю – на Западе живу. Будут внедряться их представления о комфорте, любопытный народ кинется пробовать на вкус всё неизведанное и новенькое, будет летать на моря, в Африку и Европу, брать бездумно кредиты, которыми их крепко повяжут банки. Это всё вам придётся пройти. Как-то, ещё давно, когда моему сыну было лет девять, он спросил у моего отца: «Дед, а, что такое демократия?». Дед ответил: «Это когда всё будет, а купить не за что будет». С наступающим вас Новым Годом, Игорь, и Рождеством. Желаю вам, в первую очередь выздоровления вашему сыну, душевного и физического здоровья вам и жене, мира и любви, а России возрождения и силы прежней под покровом Пречистой Богородицы. И слушайте «Битлз» – музыку, возвращающую нас в счастливую юность и мирную жизнь.

– Спасибо, дорогой Душан, – с покрасневшими глазами произнёс Денисов, – Вам успеха желаю и счастья в новом веке. Непременно мне позвоните, когда будете в Питере.

– На свадьбу мою придёте, Игорь Николаевич?

– С огромным удовольствием! С женой и сыном.

Душан, улыбаясь, протянул руку Денисову, проговорив:

– До встречи на берегах Невы.

Выйдя из машины, он обернулся, помахал ему рукой, и пружинистым шагом двинулся к зданию аэропорта.

Денисов смотрел ему вслед до тех пор, пока Душан не скрылся за дверями аэровокзала. Кто-то постучал в окно машины, он опустил стекло: у машины стоял крепкий мужчина в тулупчике.

– Отец, ехай отсюда, здесь бригадная территория, – просипел он.

– Это мой город, – улыбнулся Денисов.

– Твой, твой, – устало сказал мужчина. – И мой тоже, ехай, отец.

Денисов, продолжая улыбаться, сказал:

– До свиданья, земляк. Удачи тебе.

Тот раздражённо махнул рукой.

– Ехай!

Денисов вставил кассету «Weekend in L. A» Джорджа Бенсона. Из-под пальцев гитариста-виртуоза вылетали стремительные округлые нотки. Скорость игры была феноменальной, пассажи выверены, но прелесть была не только в этом: гитарист свои длинные и быстрые пассажи точно пропевал в унисон с гитарным соло – это создавало великолепное тембровое звучание.

«Как хороша жизнь, когда всё ладится, – думал Денисов, выруливая на шоссе, ведущее в город, – вчера нашёл прекрасного мальчонку Егорку, сегодня беседовал с умным человеком с родственными мыслями. Скоро Новый год, это будет год завершающий наш век. За ним идёт новый век, что он нам несёт? Мы постареем ещё на год, пересечём ещё один отрезок пространства жизни. О, как стремительно бежит неумолимое время! Уже на подлёте к вратам вечности, пора готовится к последнему самому строгому экзамену. Мне бы Егора, Егорушку на ноги поставить, услышать его голос, а после можно и…»

«Господи! Господи милостивый! – зашептал он горячо, – крепко вцепившись в руль. – Господи, услышь меня, исцели моего мальчика и, если так нужно – забери меня, но возврати его к жизни. Улови и услышь, Господи, в бесконечном вое всего мира, в этом скорбном хаосе голосов миллионов людей, мой слабый голос. Стонет мир, стонет! Не слышим мы этот вечный, разноголосый, разноязычный, несущийся в небеса к последней инстанции вой с надеждой и любовью, с обидой, досадой, и ненавистью, с яростью и требовательностью, со смирением и покорностью, со слезами и болью. Несутся к небу просьбы, мир голосит к небу о милости. Как Тебе горько слышат эту разноголосицу людей, вспоминающих о Тебе лишь тогда только, когда это становится нуждой! Прости нас, Господи, и помилуй нас грешных, но и мой голос взывает к тебе, Боже. Прошу Тебя Господи, обрати свой чистый взор на обездвиженное тело моего сына Егора. Яви Свою благодать, вдохни в него жизнь и исцели. Верую, верую, верую в Твоё милосердие, в Тебя, Искупитель!»

Комок подступил к горлу, он не смог сдержать слёз. Он ехал на «автопилоте», мысли его неожиданно перенеслись в далёкое прошлое. Он вспомнил, как давно, ещё в СССР, они ехали на машине с Юга, загорелые, отдохнувшие, полные сил. Егор был такой крепенький, с фигуркой маленького гимнаста, у него начали оформлятся мускулы. Они решили проехать через Военно-Грузинскую дорогу, с заездом в Тбилиси и Баку. Въехали на перевал, когда уже стемнело. Внезапно всё вокруг окутал плотный туман, ехать стало практически невозможно, и они притулились на небольшой площадке, чтобы переждать ночь. Внизу под ними шумела бурная речушка. Мария с Егором спали, а он заснуть не мог, ходил и ходил до рассвета. Ветер разогнал туман, он любовался небом, усыпанным близкими и яркими звёздами, каких никогда не увидеть в холодном небе Питера, в голове складывались прекрасные строки стихотворения, рождённые импульсом вдохновения, ощущением единения с природой и с Богом, чувством радости, что у него есть Мария и сын, а впереди долгая и счастливая жизнь.

«Как же давно было это «прекрасное далёко»! – влились в эти светлые воспоминания, бежавшие пёстрой цветной лентой, другие, чёрно-белые кадры воспоминаний побежавшие в ускоренной перемотке. – И как недолго оно длилось. Всё полетело кувырком с горы: теракты, захваты самолётов, ГКЧП, пальба из танков по Белому Дому, скукожившаяся, как шагреневая кожа, распадающаяся на удельные куски страна, а в ней вдруг Президент, вместо непоколебимого, как казалось, Генерального Секретаря, испытание людей удавкой «шоковой терапии», приватизация, войны в бывших республиках, кровавый Кавказ, Чечня. Запутанные люди перестали понимать, куда идут, что из этого выйдет, всеобщий раздрай, оглупление масс, огульное охаивание прошлого, представляемого новыми хозяевами, как ужасного, дикого периода истории. Мелькали в экранах лица многочисленных спасителей, предлагающих самые неожиданные рецепты спасения, не забывавшие при этом хапнуть из закромов родины какой-нибудь лакомый кусок, которых оставалось ещё невероятно много. Всё трещало по швам, резалось по-живому, появились беженцы, челноки с клетчатыми сумками, проститутки на трассах и на родном Невском, пива – хоть залейся, дети-дички бродили на вокзалах, в новостях бесконечные киллерские отстрелы с контрольным выстрелом в голову, взрывы машин бизнесменов и должников. Иномарки вытесняли наши машины, «Сникерс» обесчестил шоколад «Алёнку», за валюту и педерастию перестали сажать, обменных пунктов валюты стало больше, чем киосков «Союзпечать» и автоматов с газировкой в СССР, появились графья и бароны, дворяне, служившие прежде в оборонных институтах лаборантами, бесконечные рынки – продовольственные и вещевые, сначала на пустырях, позже в Дворцах Культуры и спортивных комплексах, ларьки на каждой автобусной остановке, пивные палатки на набережных и даже у театров, ток-шоу в телевизоре, пошлые юмористические передачи, певцы и певицы, набившие оскомину однотипными песенками, дружно отмечающие свои юбилейные даты всенародно на телевидении, которому власть отдала на откуп культуру. И всё это за короткий срок растеклось зловонной лужей по стране, сместив ориентиры, запутав неглупый грамотный народ. Миллионы людей, одичавших от свалившейся на них свободы, разбрелись по свету в поисках лучшей доли, политики умудрились поссорить межу собой народы-братья, внести раздор и оболгать историю. Свобода, спущенная сверху, принесла людям новые оковы, сделала их рабами новых правил игры. Но свободу ни какой-нибудь орденоносный Пупкин дарует приказом. Свобода дарована нам Господом, как неотъемлемое право человека – Божьего творения. Человек может быть свободным в стране с разными тоталитарными режимами и рабом в стране, где изобилие демократических свобод. Появился класс людей быстро определившийся, где и с кем ему быть. Те, у кого в кабинетах ещё недавно висели портреты Андропова или Горбачёва, повесили портрет нового президента. Они с лёгкостью сменят его на другой портрет и постараются остаться в своих креслах вне зависимости от новых курсов, пойдут любым, который даёт им власть и блага связанные с властью. И они строят новую Вавилонскую башню разноязычья и разномыслия, на глазок, без отвеса, абсолютно не представляя, что из этого получится. Одно уродство меняется на другое ещё более уродливое и страшное своей непредсказуемостью – это называлось идти курсом реформ. Всё профанация, обман, фикция, с лживыми телодвижениями государственных вундеркиндов со спекулятивным мышлением и затаённой ненавистью к своему народу, которая мгновенно проявлялось, как только кто-то начинает говорить правду. И пусть при этом летят в пропасть, не вписавшиеся в крутые повороты люди, у которых «захромала гнедая». Это нормально – дистанцию одолеет сильнейший. Весь мир, говорят реформаторы, так живёт, ничего страшного. Но страшно, так страшно жить без надежды, веры и любви. Наступит ли прилив, покрывающий отмели и скалы? И наступит ли он при моей жизни? Когда приходит прилив, говорят мудрые китайцы, – все лодки всплывают. Не слышно шума прибывающей воды, не слышно, а лодки лежат на боку…»