Там была и копия карты Мартина Бехайма [30] , с клиньями, представленная английскому королю Генриху VIII, как предполагаемое веское доказательство первоначального открытия Австралии; вот только Генриха не заинтересовало открытие Австралии (его гораздо сильнее интересовали открытия того, что он называл «милочками» Анны Болейн [31] ), да и никого больше в Скифии, Паннонии, Трансбалкании, как и в Великой или Малой Византии. Как она попала сюда? Да чёрт его знает; там, где карту не покрывала паутина, её засидели мухи. Там были старинные глобусы, чуть ли сочащиеся пеной гибельных морей позабытых волшебных царств, и тут и там висели диковинные черепа туров, зубров, диких венедских мулов и — быть может, быть может — единорога: если это не единорог, тогда что ? носорог, орикс [32] или нарвал? Чепуха. Что делать черепу носорога, орикса или нарвала на стене древнего шлосса Скифии-Паннонии-Трансбалкании? Ха! Вот так-то!
— Можешь забрать половину моего царства, — усаживаясь, заявил князь Попофф, — но мой стул ты не получишь. Пододвинь другой. — И, пока его гость пододвигал другой стул, князь открыл маленький эбеновый сундучок, вынул оттуда что-то, завёрнутое в немного запачканный белый аксамит и извлёк из свёртка блестящий чёрный камень. Возможно, доктор Ди считал это углём, возможно Эдвард Келли считал это углём и, возможно, Хорас Уолпол [33] считал это углём; но доктор Энгельберт Эстерхази не считал это углём. Князь Попофф очень осторожно взял вещь в руки; и, пояснив: — Это держат вот так , — стал держать это вот так .
Через несколько мгновений он добавил: — Не обязательно, но помогает — повторять то, что произносил епископ Альберт из Ратисбоны [34] — а, ладно, пусть из Регенсбурга — которого называли «Великим» — Альберта, я хочу сказать, не город… — и он повторил несколько фраз на том, что некоторые могли бы счесть весьма вульгарной латынью швабского пошиба; с другой стороны, иные могли бы посчитать её «человеческой» и ничуть не вульгарной.
Эстерхази внимательно всматривался, иногда даже прищуриваясь, он повторял фразы настолько хорошо, как запомнил (а запомнил он довольно хорошо); а затем…
— Гм, — промычал князь Йохан. Сверху на поверхности камня, явно некогда тщательно отшлифованной и до сих пор остающейся довольно блестящей, если не сказать сверкающей, внезапно показалось лицо. Человеческое лицо.
Поначалу Эстерхази никак не удавалось его рассмотреть. Казалось, лицо скользило по камню — или, быть может, так виделось доктору — словно оттиск на шёлковом лоскуте, который двигался, мелькал, под необычным углом, так что лицо можно было распознать лицо не лучше, чем недавно увиденный портрет. Тем не менее, как видно, князь Йохан испытывал меньше затруднений. Но и опыта у него было побольше. — Кто этот сущий ребёнок, с мужчину ростом и, полагаю, возрастом тоже? — спросил он. Разумеется, Эстерхази не сумел ответить, хотя попытался вернуть изображение в фокус, ибо хозяин держал камень немного косо.
— Должно быть, это важная персона, — продолжал князь, уставившись на поверхность камня, — иначе, с чего бы Псалманаццару его показывать?
— Псалманаццару?
— Да. Псалманаццар. Это имя камня. У кораблей же есть имена, так ведь? И у зри-камней тоже. Зри-камень моего дяди-кузена, барона Большого Бориса, зовётся Агаг [35] , потому что он тонко действует. Метафора, разумеется. Ну, что касается этого юнца, я вижу на его лице явную пылкость… просто смазливый тип? нет: вот ещё… вижу перемешанные страсть и решимость, и колебание…. Скажи мне, учёный муж, кто же это?
И Эстерхази ещё раз глянул в зри-камень и ещё раз на мгновение увидел лицо, прежде, чем его унесло течением, и тут же громко вскрикнул и ответил: — О Боже! О Сын Божий и Человеческий! Это же Август Сальвадор, Коронный Наследник! О!
В последовавшем недолгом молчании доктор заметил, что комната пропахла плесенью. Затем Эстерхази спросил: — Что он делает здесь ? Я имею в виду — там ? И он близко — или далеко?
Горный мудрец изрёк: — Ни далеко, ни близко. И приближается сюда. Что?…
Эстерхази ответил, что скоро они увидят это « что ». И: — Как быстро я могу отправить сообщение в ближайшей телеграфной конторе? — спросил он.
— Напиши. И увидим, как быстро. — отвечал князь Попофф. Он подвёл Эстерхази к другому столу, убедился, что бумага там пригодная, чернила не слишком вязкие, имеется ручка со стальным пером, которое он быстро лизнул, проверяя, удержит ли оно чернила и толчёная кость каракатицы, чтобы просушить написанное. Потом он зарявкал, призывая посыльного. К тому времени, как Эстерхази дописал сообщение и стряхнул с бумаги порошок —
ФОН ШТРУМПФУ. ДЕПАРТАМЕНТ КОРОЛЕВСКОЙ КАЗНЫ, гласило оно. СОБЛАГОВОЛИТЕ СООБЩИТЬ МЕСТОНАХОЖДЕНИЕ Е. В. КОРОННОГО НАСЛЕДНИКА. Э. ЭСТЕРХАЗИ —
— кто-то уже ждал, чтобы принять послание здоровенной и косматой ручищей. Горный пони, осёдланный, взнузданный и лишь чуть-чуть более косматый, ждал во дворике, чтобы везти посыльного.
— Дождись ответа, — проинструктировал его Попофф. — И, констебль — если кто-нибудь попытается остаться в конторе, чтобы подсмотреть это сообщение или ответ, убеди его или их этого не делать, понимаешь ? И всё это под незримой печатью молчания; иди !
По дороге в спешке процокали копыта. Затем: — А пока мы ждём, — промолвил князь; — покажу-ка я тебе, как держать зри-камень, чтобы лучше с него читать — это, словно держать медицинский градусник.
— Аксиллярно [36] — не вижу затруднений. — отзывается Эстерхази. — Орально — вижу маленькое затруднение. Ректально…
— Ха! — откликается князь Йохан. — Итак… иногда нужно сначала встряхнуть его…
ИМПЕРСКИЙ ПРИКАЗ — начинался ответ. НЕ ПРОПУСКАЙТЕ, ПОВТОРЯЮ, НЕ ПРОПУСКАЙТЕ ВЫСОКУЮ ПЕРСОНУ, О КОТОРОЙ ВЫ ЗАПРАШИВАЛИ. ОСОБЫЕ ПОДРОБНОСТИ ОСОБЫМ ПОЕЗДОМ. ЦЕЛУЮ, ФОН ШТРУМПФ.
— «Целую»? — не поверил князь. — Целую ?
— Вне сомнения, это сокращённая телеграфная идиома и, разумеется, она означает «ЦЕЛУЮ ВАШИ РУЧКИ И НОЖКИ» и так далее.
— А, ну конечно, весьма надлежаще, — промолвил князь. — Ну, констебль говорит, что отправил наблюдателей на железную дорогу в Цлинк и дал им инструкции, что, если особый поезд подъедет и не остановится , они должны выстрелить по машинисту с кочегаром шрапнелью. Кроме того, мы завалим рельсы брёвнами милей дальше, прямо перед тем, что мы зовём Мостом Ущелья Мертвеца…
— Да уж, понимаю, почему вы это делаете, — пробормотал гость.
— А пока мы ждём этого , давай-ка попробуем немного щековины с прошлонедельного кабана, а пока ждём её, давай-ка попробуем по кружечке кофе Мокха, с каким-то я-май-кайским ромом. А?
— Попробуем. — согласился Эстерхази.
Как оказалось, «особые подробности особым поездом» заключались не в каком-либо письменном документе, но в сведениях, хранившихся у двух выдающихся персон; поскольку тот же особый поезд доставил и их экипаж с лошадьми, в конце концов въехавший во двор замка. Там они и вышли из кареты. Они знали Эстерхази. Эстерхази знал их. Он представил новоприбывших остальным.
— Князь, — произнёс доктор, — позвольте представить вам фон Штрумпфа — резерв-капитана, сержанта-камергера, церемонимейстера Палаты Пэров и исполняющего обязанности Казначея Департамента Королевской Казны; капитан — мой благородный хозяин, Его Могущество, князь Йохан Попофф. — Обе персоны заявили, что они восхищены ; и Эстерхази перешёл к представлению дружин-майора Штруввельпейтера, Главного Секретаря Министерства Иностранных Дел. По исключительному совпадению оные персоны тоже оказались восхищены . Не стоило и говорить, что члены Королевской и Императорской Фамилии выше того, чтобы официально подчиняться любым Правительственными Департаментам. (Пересёкший Ирландское море, чтобы подписать смертный приговор Карлу I, вынесенный так называемым Высоким судом Парламента, полковник Геркулес Ханкс [37] — да, именно такой [38] — прямо заявил Кромвелю: — Милорд генерал, две вещи несомненны. Первое — этот суд не может судить людей. Второе — ни один суд не может судить короля. — Кромвель, не имевший обыкновения придерживаться этикета, ответил: — Ну и сварливый же и упрямый ты малый, полковник Ханкс. Иди-ка ты отсюда. — Келейно Кромвель признал, что, возможно, формально Ханкс был прав. Но всё равно отрубил голову королю Карлу. Вот так уж.). Однако королевско-имперские толстосумы С.-П.-Т. являлись такими типами, каких ещё поискать. Поэтому тому, что корректно именовали Департаментом Королевской Казны, были предоставлены действительно немалые полномочия.
