Все очень мажорно, но потом возникает горечь: лишь немногие правильно поняли мысли «этого ученого», другие же разрывали эти мысли на части, лишая их первоначального единства. Кроче приводит пример: он создал концепцию «лирической интуиции» для того, чтобы объяснить великую поэзию Данте и Шекспира, живопись Рафаэля и Рембрандта. Но эту концепцию, изложенную в «Эстетике», извратили и свели к «модернистским формулам» для того, чтобы оправдать самый нелепый и декадентский романтизм, или «футуризм», который он, Кроче, «не только осуждал в соответствии со своими взглядами, но и лично ненавидел всем своим существом» {90} .
В молодости Кроче был учеником Антонио Лабрио-лы и, хотя сам по-настоящему никогда марксистом не был и даже принимал участие в «ревизии марксизма» (в частности, Сорель находился под сильнейшим влиянием Кроче), был глубоко предан своему учителю. После смерти Лабриолы в феврале 1904 именно Кроче предпринял и осуществил издание его произведений. И в своей «Истории…» Кроче много писал о нем. Например: «Один философ, Антонио Лабриола, принадлежавший к неаполитанской школе, прежде гегельянец, затем антигегельянец, человек живейшего ума и разнообразных интересов, всегда бывший в курсе всех научных проблем, побуждаемый «отвращением» (так он говорил) «к политической развращенности» и не веривший в германскую «этическую идею государства», перешел около 1885 г. от консерватизма Правой к радикализму, а затем и к социализму. Однако он не переводил эти свои политические убеждения в философский план, ибо в то время не знал произведений Маркса. Но около 1890 г. он открыл Маркса и в своих лекциях по философии истории, которые читал в Римском университете, колеблясь между теориями исторических факторов, этнопсихологии, натуралистической концептуальности о типе лингвистики, начал излагать с убежденностью человека, который наконец после долгих и тщательных исканий обрел свою веру — марксистскую философию истории, «исторический материализм», как его выразил учитель и систематизировал Энгельс…» {91} .
Принято считать, что в начале «эры Джолитти» в итальянской культуре наметились две различные тенденции, два направления. С одной стороны — Кроче, с другой — многочисленные искания и эксперименты, свидетельствовавшие о кризисе буржуазной культуры. Когда возникла аристократическая и антидемократическая концепция «искусства для искусства», социалисты не смогли предложить прогрессивной интеллигенции серьезную и целостную культурную платформу. Кроме того, писатели, группировавшиеся, например, вокруг «Реньо», были активнее, нежели литераторы-социалисты, именно в вопросах культуры. Однако в последние годы некоторые итальянские исследователи оспаривают тезис «Кроче и и анти-Кроче». Так, в 1974 г. вышла книга философа Эудженио Гарэна «Итальянские интеллектуалы XX века». Лейтмотивом ее является протест против «попыток проводить четкие демаркационные линии между белым и черным, противопоставляя рационализм и иррационализм, материализм и идеализм, науку и гуманизм» {92} . Это звучит полемически, но отражает процесс, характерный для итальянской общественной мысли нашего времени.
Но Гарэн смело и во многом по-новому сопоставляет (и противопоставляет) мысль Кроче и Грамши. Он считает необходимым «всерьез вернуться к размышлениям Грамши о роли интеллигенции», а также вновь обратиться к роли Бенедетто Кроче, к его «интеллектуальной гегемонии» и ее причинам. В книге подняты важные вопросы о преемственности и взаимосвязях различных периодов в истории итальянской культуры, включая годы фашизма. Хронологически это за рамками нашей темы, но о книге Гарэна мне хотелось упомянуть главным образом потому, что он ставит важный принципиальный вопрос о недостаточности «морализма». Известно, например, что после краха фашизма Кроче не хотел писать о нем потому, что фашизм вызывал у него чувство отвращения. Кроче называл фашизм «моральной болезнью» и утверждал, что эти 20 лет надо «заключить в скобки». Марксисты, естественно, не могут согласиться с этим: ни один исторический период нельзя «заключить в скобки». П. Тольятти писал, что «когда ошибаются в анализе, то ошибаются в политической ориентации» {93} , и Гарэн, напоминая слова Тольятти, замечает: «То, что не доведен до конца беспристрастный, на всех уровнях, также и в плане культуры, анализ, — серьезная вина нашего послевоенного времени. Сначала были слишком склонны к моралистическим осуждениям в соединении со снисходительными компромиссами. Потом возникла склонность к глобальным риторическим и поверхностным «отвержениям». Со страниц Грамши к нам доносится призыв к беспощадным, но точным и серьезным размышлениям» {94} .
Полагаю, что, говоря о «красном» и «черном» в «период Джолитти», мы тоже должны избегать легкого морализирования и поверхностных оценок. Подобно всем другим странам и обществам, итальянское государство и общество развивались и проходили через определенные стадии в соответствии с объективными законами истории. Но во все исторические периоды общественная психология, моральный фактор и личная роль крупных деятелей определяют очень многое. Тольятти настаивал на том, что «фаталистический фактор» в анализе определенного периода и определенной политики неверен, поскольку всегда существует историческая альтернатива. Альтернатива, естественно, предполагает действия людей и те идеи, которыми эти люди руководствуются в своих поступках и решениях. Поэтому для понимания многих фактов надо представлять себе, кто и при каких условиях принимал решения, какие влияния испытывал и кто несет ответственность за те или иные исторические события {95} .
Итак, мы возвращаемся к событиям первого десятилетия XX в. Мы говорили о том, что в 1906 г. была создана первая организация итальянских промышленников. В этой связи упомянем о статье, напечатанной в «Коррьере делла сера» 31 июля 1906 г. Автор статьи — Луиджи Эйнаудп (1874–1961), один из ведущих сотрудников газеты. В будущем, после свержения фашизма, Луиджи Эйнауди станет президентом Итальянской республики, а в начале века он — авторитетный специалист в области экономики. Эйнауди стоял на позициях либеризма, которые итальянский исследователь Гуидо Бальони излагает так: «Позиции либеризма являются основными условиями, на базе которых буржуазия и предпринимательские круги максимально развивают свои способности, свою инициативу, свою богатейшую энергию. Таким образом, эти социальные группы усиливают свою неизменную и естественную роль руководителей в социальном отношении, мозга нации. Эти классы полностью осуществляют такую роль, когда они вынуждены повседневно сталкиваться с проблемами производства, конкуренции, давления со стороны рабочих. Они запасаются опытом, чтобы уметь противостоять зачастую невыполнимым требованиям рабочих масс и их представителей. Важно, как мы знаем, обеспечить этим классам политическую и административную систему, основанную на порядке и на решительной защите традиционных социальных отношений» {96} .
Вполне очевидно, что тезис о «решительной защите традиционных социальных отношений» был отчетливо антиджолиттианским. Что касается позиции газеты в отношении либеризма и протекционизма в целом, то она сложна. Между промышленниками (металлурги и текстильщики), финансировавшими «Коррьере», были разногласия, но Луиджи Альбертини бескомпромиссно проводил в разные периоды ту линию, которую считал правильной.
История итальянской прессы «эры Джолитти» полна сюжетов один другого увлекательнее. В июле 1978 г. по случаю 50-летия со дня смерти «человека из Дронеро» было опубликовано множество материалов, которые в некоторых подробностях дополняют то, что известно из солидных исторических исследований, посвященных периоду «социалистической монархии». В частности, много сведений о взаимоотношениях с ведущими журналистами разных направлений. Всегда интересно, когда сталкиваются сильные, яркие индивидуальности, а кроме противников — Альбертини и Бергамини, были люди, которые верили Джолитти и поддерживали его. Прежде всего это личный друг Джолитти и его постоянный корреспондент Луиджи Ру, а также Альфредо Фрассати. Фрассатп был сначала вице-директором, а потом директором туринской газеты «Стампа». Его называли «критической совестью Джолитти», поскольку «Стампа» поддерживала Джолитти, но с некоторыми оговорками и оттенками мнений.
