Турати не проявил особой проницательности в оценке неаполитанской группы: он считал, что это лишь вспышка старых анархистских настроений. Между тем неаполитанские социалисты, нередко отличавшиеся безупречным личным мужеством, выступали во имя общественной морали. Условия Юга определяли не только их принципиальные, теоретические взгляды, но и их психологию. В их взглядах было немало абстрактного, но по-своему они были последовательны. Турати не попытался понять, какими объективными причинами объяснялся успех новой фракции, и сводил все к личным вопросам. Эта политическая близорукость позднее привела к серьезным последствиям. Постепенно неаполитанцы стали распространять свое влияние и на Северную Италию, в частности на крупнейшую классовую организацию— миланскую Палату труда. В Милане они блокировались с Ладзари, поскольку в тот момент у него были серьезные разногласия с Турати. В миланской социалистической федерации дело зашло очень далеко. После бурных прений Турати и большая группа его единомышленников вышли из федерации и основали Миланский социалистический союз с печатным органом «Лотта ди классе» («Борьба классов»).
Прокаччи считает, что в это время произошла вспышка старых операистских [9] настроений. Ладзари и другие, встав в оппозицию Турати, хотели тем самым показать, что рабочие вполне могут обойтись без интеллигентов. Руководство партии пыталось найти компромисс, но Турати был непреклонен и в знак протеста отказался и от своего парламентского мандата. Лишь позднее обе миланские социалистические секции воссоединились и образовали общую федерацию, причем большинство в ее руководстве составили реформисты. Турати был триумфально переизбран в парламент. Интересно, что позицию Турати по поводу голосования 22 июня поддержал Антонио Лабриола. Он трижды выступил в печати, заявляя: «Депутатам-социалистам невозможно было не голосовать за правительство, которое, как бы то ни было, предоставляло рабочим свободу агитации, организаций, политической и профсоюзной борьбы. Не входя в состав министерства, а ограничиваясь одобрением его либеральной политики, социалисты не совершили никакого акта оппортунизма» {43} . Но выступления «первого итальянского марксиста», поддержавшего Турати, остались почти незамеченными. В результате серьезных внутрипартийных дискуссий, а также личных конфликтов создалось трудное положение: «Единственный человек в Социалистической партии, обладавший подлинным престижем и политическими способностями, — Филиппо Турати видел, как его авторитет все больше оспаривался и как ряды его сторонников уменьшались» {44} . Непосредственно перед съездом в Имоле, 1 сентября 1902 г., Турати дал газете «Пунголо» («Стимул») интервью, в котором изложил позицию и тактику реформистов. Он заявил, что решающую роль в политике Социалистической партии играют факты, а не теория, построенная a priori, и что партия является «критической и экспериментирующей». Борьба течений — нечто искусственное, вызванное персональными моментами, а реформизм есть подлинное выражение социализма. Политика реформ — единственное средство для осуществления революции, все проявления «экстремизма» осуждались.
Один из лучших биографов Турати, Франко Каталано, считает, что к этому моменту взгляды Турати претерпели эволюцию: «Неукоснительное проведение реформ, одна за другой, выливающееся в непрерывный процесс, не оставляло более никакого повода для революционного взрыва. Таким образом Турати постепенно пришел к отрицанию революционного характера партии, хотя и объявлял его необходимым и неотъемлемым моментом внутренней социалистической диалектики» {45} . Здесь Каталано подошел к самой сути вопроса. В самом деле, в концепции эволюционного социализма волевой момент в революции фактически отрицается, что неизбежно приводит к «фаталистической» идее всего социалистического движения.
На съезде в Имоле в сентябре 1902 г. произошло резкое столкновение течений внутри партии — реформистов и «левых», «непримиримых», хотя и те и другие выступали за единство партии. «Левые» были союзом нескольких групп, прежде всего Артуро Лабриолы и Ферри. Присоединение Ферри отнюдь не способствовало прояснению идейных позиций, так как он «увидел в возникшем споре прежде всего удобную возможность вырвать из рук Турати скипетр, встав во главе одного из течений» {46} . Формула Турати — «деятельность партии является реформистской, поскольку она революционна, и революционной, поскольку она реформистская», — звучала не слишком убедительно, хотя и импозантно. Турати защищал сотрудничество с правительством Дзанарделли — Джолитти, привел данные о значительном росте рабочего движения и отверг обвинение в том, будто парламентарии-социалисты «занимаются дворцовыми интригами». Он заявил, что Артуро Лабриола — не социалист, а сторонник мелкобуржуазной демократии.
Манакорда считает, что «обе души итальянского социализма», т. е. два течения в партии, резко проявившиеся на съезде в Имоле, находят свое историческое оправдание в структуре итальянского общества, которую породила национальная буржуазная революция. События конца XIX — начала XX в. выдвинули альтернативу: либо поддержать продвижение прогрессивной буржуазии, способствуя демократическому развитию в пределах, которые она могла гарантировать, либо ставить целью демократическую революцию на базе союза всех трудящихся классов. Первая альтернатива одержала в Имоле верх, но вторая не потеряла от этого своего значения. «Однако она не обладала достаточной силой, чтобы объединить все группы «революционеров», создать левое крыло Социалистической партии и превратиться, таким образом, в национальном масштабе в постоянную диалектическую альтернативу реформизму» {47} .
Получив большинство голосов на съезде в Имоле, Турати полагал, что партия как бы дала ему мандат на дальнейшее сотрудничество с правительством. По что тем временем делало это правительство, на которое возлагалось столько надежд? К великому разочарованию реформистов, поведение правительства становилось все более двусмысленным. В конце 1902 — начале 1903 г. происходят выступления трудящихся в городе и деревне. Правительство лавировало: оно шло на минимальные уступки, чтобы успокоить народ, но в то же время старалось ни в коем случае не задевать интересы промышленников и аграриев. Иногда происходили схватки бастующих с войсками. После одного из столкновений, когда были убитые, Турати 31 марта 1903 г, произнес очень резкую речь в парламенте. Это был настоящий обвинительный акт против Дзанарделли и еще нескольких министров. Но для Джолитти было сделано исключение: Турати призывал его порвать старые связи, сделать шаг вперед и т. д. Хотя социалисты голосовали против доверия правительству, оно собрало большинство голосов и осталось у власти, а Джолитти ушел с поста министра внутренних дел.
Но вскоре заболел Дзанарделли, и, как мы уже знаем, король поручил Джолитти сформировать новый кабинет. Джолитти намеревался сделать его левым и предложил Турати войти в правительство. Об этом своем шаге Джолитти сообщил в конфиденциальном письме либералу Карло Ромусси, прося его посредничать в переговорах. Ромусси писал премьеру: «Турати, с которым я имел сегодня длинный разговор, решительно заявил, что не может войти в кабинет… Тщетно я говорил ему о Мильеране, обо всем добре, которое можно было бы сделать, о нашей поддержке» {48} . Новый кабинет оказался весьма умеренным, если не откровенно правым. Программная речь Джолитти отразила это поправение. Создалось впечатление, что реформы будут проводиться, но крайне осторожно и что Джолитти намерен лавировать. Есть много свидетельств того, что Турати и его единомышленники были обескуражены: почему «человек завтрашнего дня» так странно ведет себя в решающий час своей политической карьеры?
Но теперь, в исторической ретроспекции, многое становится более понятным: Турати решительно отказался «стать итальянским Мильераном». и потому, что это противоречило его личным убеждениям, и потому, что Социалистическая партия в массе своей никогда не приняла бы и не оправдала этого шага. Но политическая арифметика предполагает определенные правила парламентской игры: Джолитти не мог сформировать левый кабинет и у него не оказалось никакой иной альтернативы, как создать кабинет умеренный.
