– Меня зовут брат Лазар. – Он разложил записи. – Порой твои земляки называют меня Ла ле. Можно и так.

Айше хмыкнула.

– Лале – это женское имя.

– Ла ле, – исправил он и поднял глаза. – Тебя ведь уже допрашивали, верно?

Она приподняла волосы и показала ему рубец на шее сбоку. Спустила рукав рубахи-камизы, обнажая засечки над ключицами и на маленькой круглой груди с тёмным соском.

– Другие жрецы ничего не добились. – Не поправляя одежду, бросила раздражённо: – Я не боюсь вашего железа, ты видишь. Чего ты от меня хочешь?

Его она тоже наверняка не боялась, но любопытно, вызывал ли у неё страх кто-то из прежних дознавателей. Или снова – нет?

Лазар перевёл на бумаги тяжёлый взгляд.

– Оденься, ханым, – сказал он. – Я не буду тебя трогать. Я хочу с тобой говорить.

Он возненавидел себя за смущение, которое испытал при виде её тела, и за мгновенное плотское ёканье внутри. Даже несмотря на свежие шрамы, оставленные его братьями, – Лазара никогда не привлекала человеческая жестокость; но ему было двадцать три года, и сейчас в нём мало что осталось от обаятельного юноши, который без труда находил общий язык с господарскими девушками. Кто-то бы наверняка лучше справился с увечьями, монашеством и побегом из родной страны – но не Лазар.

– О чём говорить? – Айше тряхнула головой. – Меня схватили, потому что я живу без мужа и лечу людей. А ещё я грамотна. Этого достаточно для вас, чтобы обвинить меня в колдовстве. Но раз ты лекарь, то должен понимать: нельзя считать ересью всё, чего не знаешь. В моих мазях и снадобьях нет ни капли колдовства.

Красиво, оценил Лазар. Красиво и точно – башильеры часто обвиняли в колдовстве безмужних врачевательниц, имеющих дурную славу.

Он развернул записи прежних дознавателей, хотя выучил их почти наизусть, и сделал вид, что увлечён ими. На Айше поглядывал только краем глаза – та поправила камизу, укрылась.

Протоколы рассказывали о лекарке Айше из Хургитана, и по ним для любого мыслящего человека, не ослеплённого ненавистью ко всему инородному, вырисовывалась простая картина: Айше исцеляла людей примочками и отварами, а не волшбой. Её не трогало чёрное железо (с пометкой: ни поверхностные слои кожи, ни глубокие), не жёг чистый огонь. Даже под давлением Айше продолжала называть себя простой потомственной врачевательницей. В её рабочих записях нельзя было разобраться, потому что, как убеждала сама Айше, она зашифровала их старым семейным способом – чтобы сохранить тайны мастерства, – но охотно сама зачитала выдержки башильерам, и достопочтенные братья не сумели поймать её на неуверенности или лжи.

Но всё же из всех хал-азарцев, брошенных в подземелья прежними дознавателями, Лазар пришёл только к ней. Он изучил все протоколы и все записи Айше, которые только смог достать.

– Кто-то учил тебя лекарскому искусству, кроме женщин твоей семьи?

– Нет, – ответила Айше. – А тебе нравится дознавательская служба, жрец? Многих ты опросил?

По-прежнему не вчитываясь, Лазар перевернул страницу.

– Ты первая.

– О. – Айше выдохнула с усмешкой. – Надо же… – Она вальяжно высунула руки в зазор между прутьями. – Это скучное дело. Не лучше бы пойти и порадоваться солнцу, пока и тебя не пожрала хворь? Нет-нет, я не настаиваю… Мне нравится, что сейчас пришёл ты, а не тот жестокий ублюдок, что был раньше.

Она погладила одну руку о другую, приподнимая рукав и небрежно подставляя глазам Лазара запястье, предплечье и локоть.

– Что ты хочешь, чтобы я тебе рассказала?

Лазар представил, как всё должно было выглядеть со стороны: – молодой башильер, играющий в дознавателя, потому что иных дознавателей не осталось, и убедительная лекарка, сама управляющая допросом. Недаром она то посмеивалась, то скалилась и смущала – что ж. Пускай. Лазар пришёл к ней не потому, что ему требовались ответы. Нет, ему было достаточно на неё посмотреть – и если он мог увидеть больше, всего лишь раздув своё мимолётное смятение до образа неловкого простака, тем лучше.

Айше сплела пальцы, скучающе прислонилась лбом к прутьям.

– Что вообще мне нужно сделать, чтобы меня перестали обвинять в колдовстве?

– Тебя не просто обвиняют в колдовстве, ханым, – проговорил Лазар вкрадчиво. – Тебя обвиняют в том, что ты наслала мор.

Свет лампад зарябил на её лице.

– Как я могу наслать мор, если я не чародейка? – Айше слегка скривилась. – Так сказало ваше железо.

Лазар скупо улыбнулся.

– Если про чародеев-дахмарзу знает чужак вроде меня, то и ты знаешь.

Айше даже не дрогнула.

– Эта каста чародеев, – сказала она равнодушно, – обитает в пустынях. Их изгнали из общин и лишили права колдовать – за преступления против своего народа.

«Дахмарзу» значило «искупление».

– Да. – Лазар кивнул. – А ещё есть те, кто сам отрезает от своей души лоскут с колдовским умением, чтобы не попасться чужакам с чёрным железом.

Он постучал пальцами по столешнице.

– Я знаю это, ханым. – Чуть подался вперёд. – И я знаю, что ты – дахмарзу.

Сказал – и впился в неё взглядом.

Повисла тишина. Только пламя трещало в лампадках.

– Ты говоришь глупости. – Айше осторожно вернула руки в клетку и вновь поднялась на колени. Она оттолкнулась от прутьев и прильнула к ним опять – с медовой улыбкой и змеиным изяществом. – Так можно обвинить любого. Посмотри: я обычная женщина.

Она прижалась к прутьям ещё теснее, грудью и животом. Склонила голову набок: волосы соскользнули, обнажая шею.

– Я просто глупая хал-азарка, которая хочет выйти на волю. – Снова игриво отдалилась, цепляясь за прутья выпрямленными руками. – А чего хочешь ты?

Надо же, подумал Лазар. Он предполагал, что Айше Хасамин – выдающаяся чародейка, и если это она наслала мор, то она яростно ненавидела любых чужаков, пришедших на её землю, – Лазар не мог её за это осуждать. Но сейчас она так притворялась насмешливой и благосклонной, надеясь соблазнить его и получить свободу (хотя наверняка один его башильерский вид вызывал у неё тошноту), что Лазар позавидовал её мастерству. Ему бы так преуспеть в притворстве! Не переживал бы, что разоблачат.

– Перестань. – Лазар посмотрел ей в глаза. – Я понимаю, что такой чародейки, как ты, не сыскать не то что в Хургитане – во всей округе. Нужно быть исключительной, чтобы превратить себя в дахмарзу и сотворить мор. Мне жаль, что сейчас ты вынуждена вести себя… так. – Он пододвинул к себе записи Айше. – Но не стоит. Хотя бы из уважения к своему искусству.

Айше замерла.

Её лицо словно окаменело.

– Как ты сказал? – Она сощурилась. – Искусству?

Лазар сделал вид, что пропустил это мимо ушей. Прочистил горло. За три года в Хал-Азаре он научился сносно обращаться с языком – читал хал-азарские тексты, говорил с местными, – но всё же до свободного владения ему было далеко. Поэтому свою обвинительную речь он заготовил заранее – чтобы она лилась потоком, а не прерывалась на каждом сложном обороте.

– Прежние дознаватели забрали твои рабочие записи. Удивлён, что они не нашли книги, но похоже, ты постаралась. – Лазар разворачивал прошитые между собой листы пергамента. – Я не успел расшифровать их все, только часть. Кажется, твой семейный шифр основан на тайнописи Алифа из Гайяссы – Алифа Чернокнижника, родоначальника одного из подходов хал-азарского чародейства. А здесь…

Лазар постучал ногтем по листу. Хотел бы показать Айше, но понял, что не удержит единственной рукой её объёмную тетрадь. Да и не увидела бы она в полумраке такую крошечную фигурку.

– Здесь даже знак Алифа: птичья голова, вписанная в многоугольник. Хотя, по-видимому, знак пытались стереть, но лишь чернила размазали.

Он оторвался от страницы и посмотрел на Айше.

– Да и сама задумка карательного мора… Прости моё произношение, ханым, но это ведь фар-а-аулат: на современный лад – усмиряющая болезнь. Замысел, о котором полсотни лет назад Алиф Чернокнижник написал в «Каноне о чарах» во время нашествия на Хал-Азар племён джадуков. Я бы решил, что ты его последовательница, как и все женщины твоей семьи.