— Чудаки вы! — говорил наш разбойник врачам. — Жалко вам, что ли, если в моем теле немного железа останется? Крепче на ногах держаться буду…
И вот он, наконец, дома. Колония еще сладко спит. На дворе свежо и так тихо, что, кажется, можно услышать, как скрипит жук, ползая по прошлогодним пожелтевшим листьям.
Шмая достает из кармана кисет, свертывает цигарку, хочет закурить, как вдруг слышит стук колес и видит, что к его палисаднику подъезжает бричка, с которой слезают Авром-Эзра и Хацкель.
— Доброе утро! С возвращением тебя, дорогой сосед! Как поживаешь? Как здоровье? — участливо спрашивает Авром-Эзра, протягивая кровельщику руку. Но Шмая, делая вид, что не замечает этого, отворачивается в сторону.
Сконфуженный Авром-Эзра сунул руку в карман длинного пиджака, сказав при этом:
— Хороша нынче погодка, не правда ли? Золото, а не погода. Это ты нам привез такую!..
Шмая-разбойник сердито взглянул на непрошеных гостей:
— Не знаю, погодой не торгую…
Он поднялся, сделал несколько шагов вдоль завалинки и снова опустился на прежнее место.
— Да тебе, голубчик, верно, еще трудно ходить… Все еще не можешь прийти в себя после Врангеля, холера ему в бок?.. Сколько наших ребят он погубил!.. Боже, боже…
Кровельщик молча пожал плечами. Тогда рядом с ним уселся Хацкель. Наряженный по-праздничному, в новом картузе и хромовых сапогах, он выглядел преуспевающим дельцом. Подмигнув Шмае, он с улыбочкой сказал:
— Ты что ж, земляк, уже своих не узнаешь? Хоть Фрунзе и дал тебе золотой орден, но господа бога ты еще за бороду не схватил… — Помолчав, он добавил: — А я думал, разбойник, что ты еще спишь. Жена соскучилась, молодая, кровь еще играет…
— Ну ты, невежа, прикуси язык! Не больно-то расходись, не на ярмарке! — рассердился Авром-Эзра на своего зятя. — Грубиян этакий!.. Разве так с красным героем разговаривают?..
Шмая-разбойник молча курил, будто все это к нему никакого касательства не имело.
Авром-Эзра вынул из кармана коробку папирос «Сальве» и предложил соседу:
— Брось, Шмая, эти корешки! Закури мои. Пожалей свое сердце и легкие! Послушай меня, закури настоящую папироску…
— Спасибо за ласку! — отрезал Шмая, глядя в сторону.
— Странный ты человек. Шмая! — заволновался Авром-Эзра. — Почему ты сердишься? Мало того, что вы тогда нас без ножа зарезали, забрали лучших лошадей, а обратно даже подков не привезли, так еще дуешься! Как индюк все равно…
Шмая резко поднялся с места, подошел к калитке и стал возиться с засовом, но Авром-Эзра, улыбаясь, подошел и положил руку ему на плечо:
— Ну хватит, Шмая, хватит! Кто старое помянет, тому глаз вон! Мы тебе все прощаем… Пострадал, несчастный… Слава богу, что хоть вернулся живой. — И, указав на бричку, добавил: — Мы привезли тебе мешочек муки, немного мяса, картошечки. Бери и поправляйся. Ведь ты на человека не похож, одна тень осталась…
В доме у Шмаи не было ни горсточки муки, а о мясе и говорить нечего, но он и глаз не поднял на бричку, повернулся спиной к непрошеному гостю.
— Эй, братец, брось-ка свои солдатские штучки! — вмешался Хацкель. — Подумаешь, экая шишка! Ты не крути, бери продукты и еще спасибо скажи! Не забывай, что Рейзл у тебя такая бабенка, которая может пять молодых девчат за пояс заткнуть… Ей нужен крепкий мужчина, а без харчей ты осрамишься перед нею! — хитро подмигивая, рассмеялся он.
Наш разбойник насилу сдержался. Но увидев, что Авром-Эзра уже тащит мешки к его порогу, гневно крикнул:
— Забирайте свое добро! Мне не нужны ваши подачки! Тоже мне благодетели нашлись…
На шум выбежала Рейзл и, увидев нежданных и непрошеных гостей, испугалась:
— Что случилось? Что за крик?
— Ничего, пустяки! — примирительно отозвался Авром-Эзра и, обращаясь к ней, продолжал: — Возьми, дочка, тащи все в дом. Это вам от меня… Разбогатеете когда-нибудь, отдадите. Если нет, тоже не беда. Где наше не пропадало!.. Ведь мы же свои люди, соседи. Пусть будет уже конец нашим ссорам, давайте жить в мире… Мы вам сделаем добро, вы — нам, легче все-таки будет. А время нынче трудное… Забирай все быстрее, корми своего мужа и детей… Да, для наследника своего можешь брать у меня молоко, пусть пьет на здоровье…
Рейзл стояла в недоумении, поглядывая то на мешки, то на мрачного, насупившегося мужа, и не знала, что делать.
— Чего ты еще раздумываешь? Тащи, чернявая, все в дом и свари что-нибудь своему солдату и детям. Ведь я-то хорошо знаю, что у вас в доме хоть шаром покати.
Рейзл подошла, взялась было за мешок, но Шмая раздраженно крикнул:
— Не тронь! Не нужна нам их милостыня, Рейзл! Не притрагивайся к этим паскудным мешкам!..
— Это не милостыня, Шая, мы им все вернем… Только ты на ноги станешь…
— И слушать не хочу! Ты уже, кажется, все забыла? А почему они тебе не хотели одолжить ведерко картошки, когда я был под Перекопом? Мальчики у них скот пасли, а для малыша молока не хотели дать. Кричали: «Не хотим выкормить на свою голову нового разбойника!..» Пока я жив, обойдемся без них. Их кусок станет мне поперек горла. Ведь это ваши слезы! Ничего, без хлеба сидеть не будем…
Рейзл грустно посмотрела на мешки, сиротливо лежавшие возле брички, и молчала, так как хорошо знала, что все ее уговоры ни к чему не приведут.
— С ума сошел!.. Ему теперь и слова нельзя сказать! — пожимая плечами, тяжелой, медвежьей походкой подошел к ней Авром-Эзра. — Люди зверями становятся… Ведь ты хорошо знаешь, Рейзл, председателя сельсовета Овруцкого? И ты, Шмая, его знаешь. Скажи, пожалуйста, дорогой, чего он ко мне пристал, как банный лист? Последнюю рубаху с меня снять хочет? Понимаешь, посреди ночи посылает за мной. Слыханное ли это дело? Приспичило ему! Требует, чтобы я дал хлеб для демобилизованных солдат и вдов… То подавай ему семена для бедняков, то сено для воинской части… Чего доброго, еще потребует, чтоб я жену свою отдал… Вот злодей на мою голову навязался! Хуже батьки Махно. Каждый раз что-нибудь новое выдумывает… Понимаешь, когда был голод, некоторые колонисты ленились обрабатывать свою землю… Ну, я ее у них откупил, дал им хлеба, денег… А теперь наш начальник требует, чтобы я вернул им эту землю. Разве это справедливо? Как же можно требовать обратно то, что я купил за свои кровные деньги, за свой хлеб? Известно ведь: что с воза упало, то пропало. Это и маленький ребенок знает…
Жить он нам не дает, изверг. Уж я пробовал с ним и так и этак — все, как горох об стенку. Затвердил, как попугай: «Вы должны подчиняться Советской власти, иначе хуже будет!» Ах ты господи, и почему это ему на фронте только одну ногу оторвало?!
— А чего вы, собственно, от меня хотите? — со злостью перебил его Шмая. — Зачем явились?
— Проведать тебя приехали… С благополучным возвращением поздравить. Ну, а к слову пришлось, вот и рассказываю… Ведь вы с ним, как говорится, закадычные друзья. Одно твое слово, и он нас оставит в покое. А что для тебя значит одно слово? Ты ведь любишь много говорить. Вот я и прошу: скажи ему одно слово! Тебя он послушает… Теперь, когда тебе нацепили, как это называется, большой орден, так ты же для них шишка!..
— Вчера он снова вызвал нас в Совет, председатель твой безногий, — вмешался в разговор Хацкель. — Что случилось? Что опять? А вот что: мало того, что он заставляет нас вернуть колонистам нашу землю, так еще хочет, чтобы мы дали семян, а в придачу — волов и лошадей для работы. Дай, значит, ключи от шкафа да еще покажи, где деньги лежат! Я начал говорить ему, что это настоящий грабеж, а он на меня костылями замахнулся. Если б не мой тесть, он бы, ей-богу, мне череп размозжил! Ну, видали такого идиота? Будь человеком, разбойник, поговори с ним…
— Так вот, оказывается, зачем вы сюда пожаловали? — вспылил Шмая. — Ну-ка, катитесь отсюда ко всем чертям собачьим с вашими мешками! Вон отсюда, чтоб я вас здесь не видел!
— Послушай меня, разбойник, не горячись! — умолял Авром-Эзра. — Давай жить в мире. Скажи твоему Овруцкому, пусть перестанет нам голову морочить. Говорят ведь: не плюй в колодец… Авось и тебе от нас что-нибудь понадобится…
