— Кабы интендантство подкинуло нам немного теплой одежки, портяночек хотя бы… Днем еще так-сяк, а ночью зуб на зуб не попадает…
— Может, вы, товарищ, ближе к начальству стоите… Не знаете ли, не слыхали, скоро мы этого Врангеля в море утопим?
— Да, не мешало бы поскорее дать ему по морде, этому проклятому барону, — уже смелее вмешался в разговор кровельщик. — Тогда бы к женкам поехали. Под их крылышком куда теплее, чем здесь…
— Это и без тебя известно! Михаил Васильевич Фрунзе, наш командарм, писал в своей листовке, что дорога домой лежит через Крым… Вот, стало быть, и надо стараться быстрее освободить его…
— Нелегкая работенка… Вся Европа, вся Антанта собралась в Крыму. У них там пушек и танков чертова тьма…
— Ничего, приедет Фрунзе, он им покажет, где раки зимуют!..
— Точно! Это как пить дать. Ленин дал Михаилу Васильевичу строгий приказ, — подойдя к костру, сказал худощавый, длинноногий красноармеец так, будто сам был при том, как Ленин отдавал этот приказ. — Велел покончить с Врангелем, дать этому барону по зубам так, чтобы он десятому заказал нос к нам, в Советскую Россию, совать.
— Видали, сколько кавалерии прошло, пушек, броневиков? Не с голыми руками Михаил Васильевич придет сюда… Стратегия! Ничего, скоро будет порядок, — уверенно сказал Шмая.
— Ага, порядок… — недовольно проворчал солдат, лежавший все время спиной к костру, — а через Сиваш как Фрунзе нас переведет? Коварный он, этот Сиваш! Река не река, море не море, болото не болото. Одни черти, видать, там водятся… Чумаки только сюда когда-то ездили на волах за солью…
— Ладно! Не хнычь! Товарищ Фрунзе все это обмозгует, как положено. Ты, верно, думаешь, что он из тех стратегов, что, не зная броду, полезут в воду?..
— Опять ты со своими шуточками, разбойник! Если ты такой умный, тогда растолкуй, браток, как наш командарм перебросит войска через Сиваш?..
— Ну, как тебе это растолковать? — Поднялся кровельщик с места, расправил плечи и, попросив у соседа махорки, продолжал: — Конечно, что и говорить, переправиться через это Гнилое море — не шутейное дело… Легче сто крыш залатать, чем переправиться под огнем через Сиваш… Эх, если б я мог посоветовать кое-что нашему Михаилу Васильевичу! Если б он меня в помощники взял, командарм…
Солдаты дружно расхохотались. А наш Шмая-разбойник прикурил у костра, глубоко затянулся терпким дымом цигарки, посмотрел в сторону Сиваша и, пряча в усы улыбку, продолжал:
— Вот расскажу кое-что, слушайте внимательно. Нам, когда мы еще мальчишками были, старые люди поведали, как Моисей-пророк евреев из египетской неволи освобождал, как он их вел через пустыню… Правда, шли не так, как мы сейчас топаем — форсированным маршем. Всего-навсего сорок лет тогда шли… Приблизились как-то вот к такому морю, Мертвым оно называлось, и задумались: как его перейти? Ломает себе голову Моисей-пророк, а придумать, хоть караул кричи, не может ничего толкового. Разозлился тогда старик, да как рубанет своим посохом-булавой по воде и… расколол море. Расступилось. Короче говоря, все его ребята перешли благополучно на ту сторону, даже пятки не замочили и насморка никто из них не схватил… Вот бы нашему товарищу Фрунзе хоть бы на время такую булаву заиметь. Рассек бы он Сиваш…
— Наш Шмая-разбойник придумает!.. Одна умора с ним! — рассмеялись красноармейцы.
Незнакомец тоже не смог сдержаться и от души расхохотался. Потом поднялся с места, чтобы возвратить забавному солдату котелок с кашей, и подошел ближе к костру. Пламя на какое-то мгновение осветило открытое, волевое лицо незнакомца, его длинную, хорошо пригнанную шинель, высокую папаху. Все замолкли, пытливо рассматривая его. «Не иначе, кто-то из начальства… Кто это может быть?» — подумал каждый из красноармейцев.
— Как вы сказали — разбойник? — спросил незнакомец, глядя на смущенного солдата, который так и застыл с котелком в руках. — Что это за разбойники у вас завелись?..
— Да вы их не слушайте, товарищ начальник, — не знаю в точности, кто вы и как вас величать, — не сразу ответил Шмая и стал вытирать пучком соломы свой котелок. — Делать хлопцам нечего, вот и болтают всякий вздор… Это меня давно так прозвали. Прилепили прозвище, и оно от меня всю жизнь не отстает…
— Ах вот оно что! — еще громче рассмеялся незнакомец. — А я уже, грешным делом, подумал, что это настоящий разбойник меня такой вкусной кашей угощал… Ну, теперь я спокоен…
Все молча смотрели на него. А он отошел от костра и после недолгой паузы сказал:
— Так ты что же, советуешь булавой рассекать Сиваш? Если бы существовала такая булава, было бы неплохо. Но мы постараемся без булавы форсировать Сиваш и штурмовать Перекоп… Как ты думаешь, возьмем?
— А как же! — оживился кровельщик. — Конечно, возьмем! Только бы скорее товарищ Фрунзе приезжал…
Незнакомец, с трудом скрывая улыбку, прервал его:
— Фрунзе-то приедет, но не в этом дело. Фрунзе — не бог. Нужно, чтобы все дружно взялись, нажали. Тогда и сбросим черного барона в Черное море…
Незнакомец посмотрел вдаль, но потом перевел взгляд на кровельщика, не сводившего с него удивленных глаз.
— Да, хороша каша, давно такой не ел, — сказал он как бы про себя. — Значит, разбойником прозвали тебя? А как же тебя по-настоящему звать?
— Спивак, Шая Спивак… Николаевский солдат, вернее, ефрейтор… — отчеканил тот, вытянувшись в струнку и спрятав за спину котелок. Неудобно, казалось ему, драить посуду перед таким человеком.
— Спивак?.. Спивак… — тихонько повторил незнакомец, будто желая запомнить это имя. — Что ж, очень хорошо, товарищ Спивак… Стало быть, вместе будем теперь воевать? Но я хотел бы тебя просить, когда будем в Крыму, зайти ко мне. Сваришь такую же кашу, какой ты меня сегодня угощал. Обещаешь?
— Что ж, это можно, это дело несложное, — просиял Шмая, обрадованный возможностью сделать человеку приятное. — Если б еще молочка разжиться, сахарку, тогда каша вышла бы царская. У меня ведь, кроме воды и соли, ничего не было… — И, подумав минутку, спохватился: — А где ж я вас там найду?
— Найдешь… — улыбаясь, ответил тот. — Спросишь Фрунзе, и тебе покажут…
Наш разбойник опешил, даже рот разинул… Но, увидев протянутую руку, сразу повеселел.
— Будем знакомы… Фрунзе…
— Фрунзе? — промямлил кровельщик, все еще не веря, что перед ним стоит прославленный командарм. Он не представлял себе, что это такой простой и доступный человек.
Через несколько минут, попрощавшись с солдатами, Михаил Васильевич Фрунзе направился в степь к догорающим кострам, вокруг которых спали усталые бойцы.
— Фрунзе?!
— Командарм, оказывается, сидел рядышком, а мы шутили, смеялись и не знали, кто к нам подсел… Ах, остолопы!..
— Ну и опростоволосился же ты, разбойник! И смех и грех…
Ошарашенный Шмая стоял на месте и не мог слова вымолвить. Он все смотрел в ту сторону, куда ушел командарм. Красноармейцы тесной толпой окружили кровельщика и стали над ним подтрунивать. Но Шмая уже пришел в себя и не без гордости сказал:
— Смейтесь на здоровье! Смейтесь, сколько вашей душе угодно! А с кем командарм из одного котелка кашу ел? Со мной! Ничего, товарищ Фрунзе на меня не обиделся. Он, видать, человек свойский. Верно, тоже хорошим солдатом был… Ох, ребята, а где же наш ротный? Узнает, кто у нас был, сам себя живьем съест. Своего земляка прозевал!..
Долго еще Шмая-разбойник ходил именинником, не мог нарадоваться тому, что разговаривал с самим командармом да еще кашей из своего котелка его угощал…
А вся рота не переставала хвалиться тем, что к ним ночью пришел сам командарм, рассказывали об этом со всеми подробностями, шутили, подсмеивались над кровельщиком и, кажется, с этой ночи стали к нему относиться с еще большим уважением, чем до сих пор.
Только ротный Дубравин упрекал его:
— Что ж ты, друг, не мог побежать позвать меня? Я мигом примчался бы и отрапортовал командарму по всей форме. Эх ты, разбойник!
