— И ты приехал сюда?

— Нет, сперва — не сюда. Сперва я рванул в Барселону. Но это было слишком близко от дома. А я знал: чем дольше я прячусь, тем настойчивее она будет меня искать. Она расплатится с моими долгами, потом скопит денег и наймет детектива и киллера. Я потому на ней и женился. Это женщина очень упорная и решительная. Я знал, что она своего добьется. Я знал, что меня будут искать. Я — человек негордый. Никогда не был гордым. Прошло уже столько времени: она уже наверняка накопила достаточно денег. И меня уже ищут. Или скоро начнут искать.

— А откуда ты знаешь, что я не из тех, кто тебя разыскивает? Ну, от твоей жены, — говорит Одли.

— Ты, кстати, не хочешь заняться дайвингом?

— Нет, не хочу. А ты, кстати, не знаешь, как мне найти Бруно?

— Бруно? Бруно Мандея? Только не говори мне, что ты собираешься брать у Бруно уроки дайвинга.

— Не говорю, потому что не собираюсь. А как мне его найти?

— Никто не знает, как найти Бруно, — встревает Кангичи. — Он постоянно переезжает. Но если набраться терпения, он сам тут появится. Когда разгонит свою команду.

— Свою команду?

— Ну да. Он набирает команду чуть ли не раз в неделю, а потом всех увольняет. Он здесь живет уже двадцать лет; мотается по островам. Нанимает народ с Дублона, Удота, Умана. Народ тут расслабленный, работать никто не хочет, все хотят веселиться, гулять и пить пиво, но даже их достает, что вот в кои-то веки подрядишься потрудиться, а тебя злобно вышвыривают с работы — причем вышвыривают за борт. Теперь он набирает команду в Малайзии, на Филиппинах. Ходят слухи, что у него есть завязки на авиалиниях.

— А почему он их увольняет?

— Существуют два мнения. По мнению самого Бруно, он — последний из шкиперов старой школы, которым сам черт был не брат и которые знали, как управляться с делами в море, а теперь только он и знает, потому что настоящих матросов уже не осталось, а остались одни лентяи, невежды, воры и наглецы. По мнению команды, Бруно — злобный, опасный психопат, которого и близко нельзя подпускать к управлению авианосцем.

— Авианосцем?!

— Ну да. Но он такой — маленький, старый.

— А кто-то еще разделяет мнение Бруно?

— Только Бруно.

— А где он взял столько денег, чтобы купить авианосец?

— Ему мама купила.

Я вижу отражение Одли в зеркале за барной стойкой. У него очень короткая стрижка. Как будто он брился наголо, а теперь отросла щетина. Лучше бы он отпустил волосы — ему бы пошло (наверное, во мне умирает парикмахер). Хотя он давно отказался от мыслей об армии, его можно принять за военного. Он всегда одевается очень просто — в то, что легче всего стирается и не мнется и что подешевле, — как будто заранее предполагает провести ночь в канаве.

— А зачем ему авианосец? — интересуется Одли.

— Выходит в море, дает туристам уроки дайвинга. Но я бы с ним не поехал на дайвинг.

— Почему?

— Существует два мнения. По мнению самого Бруно, туристы, которых он развлекает, это никчемные слабаки, которые вечно хнычут и не понимают элементарных вещей. По мнению туристов, Бруно — это злобный, опасный психопат, которого и близко нельзя подпускать к управлению авианосцем. Например, большинство капитанов стараются избегать тайфунов, которые в здешних краях не редкость. Бруно же, наоборот, идет в самый тайфун, чтобы его гости узнали на собственном опыте, что такое настоящий шторм.

— И что же гости?

— Обычно они не выдерживают и умоляют Бруно вернуться в порт. Предлагают большие деньги, чтобы он их доставил в ближайший аэропорт. А почему тебя интересует Бруно?

— Просто у нас есть один общий приятель. А тут нет никаких других Бруно, которые нормальные люди, а не злобные и опасные психопаты?

Оск, Кангичи и остальные посетители бара качают головами.

— Если он пригласит тебя на ужин, иди обязательно, — говорит Кангичи. — О его капитанском столе ходят легенды.

Одли рассказывает, как его обокрали в отеле. Кто-то из посетителей, высокий британец, заостряет внимание на одной подробности:

— Говоришь, он был невысокий?

— Ага, — отвечает Одли.

— А потом он исчез?

— Сбежал.

— А ты видел, как он бежал?

— Нет. Так что он, может быть, и не бежал, а шел быстрым шагом.

— Криспин, — говорит Оск, — это не то, что ты думаешь. Криспин пытается разыскать тут у нас невидимых пигмеев, хотя все ему говорят, что таких здесь нет.

— Не все говорят.

— Наверное, их очень трудно найти, — говорит Одли сочувственно. — Крошечных и невидимых.

— Смейтесь, смейтесь, — говорит Криспин, убежденный в своей правоте. — Но есть утверждения очевидцев.

— Вполне может быть.

Одли объявляет, что он собирается перебраться в другой бар. Оск говорит, что попробует как-нибудь передать Бруно, что его ищут. Потом все дружно предупреждают Одли, чтобы он поберег себя. Здесь, в центре Вено, все замечательно, но на севере и на юге надо быть осторожнее. Места там опасные — всякое может случиться. В баре на северной оконечности острова все уверяют Одли, что здесь все в порядке, но надо быть осторожнее на юге и в центре. Всякое может случиться — места там опасные. В баре на юге ему говорят, что здесь все нормально, но в центр и на север лучше не соваться.

В последнем баре Одли встречает какого-то пузатого дядьку преклонного возраста, который пускается в лирические воспоминания о Нью-Йорке семидесятых, когда рухнули все преграды для удовольствия.

— Они и раньше пытались, да, причем очень упорно, и наркота тоже была, но у них не было технологии удовольствий. — Он говорит Одли про Книгу, которую держали под барной стойкой в одном из клубов. Человеку, который придумает новую эротическую забаву, предлагали большую награду: на эти деньги можно было бы выкупить половину клуба. — Претендентов было немало. Такие все самоуверенные, — говорит этот последний боец за всеобщую эйфорию. — А бармен только вздыхал и молча тыкал пальцем в соответствующий параграф в книге, и они, посрамленные, возвращались обратно в Айову со своими ручными миксерами. — Поколение, которое заублажало себя до смерти, достойно всяческого восхищения. Я даже невольно задумалась, а смогла бы я что-то такое придумать, чего точно не было в этой Книге. За столик Одли подсаживается какая-то пожилая пара. Британцы.

— Мы тут дайвингом занимаемся. Удовольствие, конечно, не из дешевых, но оно того стоит.

— Полностью с вами согласен, — говорит Одли.

— А вы погружались на Фуджикава Мару?

— Разумеется.

— Думаем тут задержаться еще на недельку. Но тут все так дорого, а мы оба — пенсионеры. Приходится считать каждый пенни. Я работал в муниципальном совете Ламбета, а у нас все считают, что если ты там работал… ну, в общем, вы поняли…

— Нет, не понял.

— Да поняли наверняка.

— Нет, не понял.

— Растраты? Взятки? Коррупция?

— Никогда о таком не слышал.

— Наверняка слышали. Ламбет печально известен своей коррумпированностью.

— Нет.

— Ламбет — всеобщее посмешище. Полная несостоятельность и невменяемость. Да о нем постоянно писали, во всех газетах.

— Мне как-то не попадалось.

— Да наверняка попадалось. Как можно было такое пропустить?!

— Я не знаю.

— Но как бы там ни было, это, знаете ли, утомляет, когда ты говоришь, что работал в муниципальном совете Ламбета, и все сразу же делают вывод, что ты вор и растратчик, который благополучно ушел на покой и устроил себе тропические каникулы, в то время как в Ламбете бедствуют бабушки-пенсионерки.

— Да, наверное.

— Очень приятно встретить человека, который понимает, что не всякий, работавший в управленческом аппарате, обязательно вор и растратчик. Это в корне неверно. Кстати, если хотите, можно устроить небольшой секс втроем: мы с женой и вы — третий.

— Только не бей его, Одли, и приглядывай за своей кружкой, — говорю я.

Одли говорит, что ему надо идти. Бармен обещает передать Бруно, что его ищут. На полочке у стойки выставлены на продажу какие-то кустарные открытки. Даже при таком низком качестве изображения мне видно, что они там стоят уже очень давно. Одли желает мне спокойной ночи, зачитывая, что написано на одной из открыток: