– Извини меня. Я не знал, что ты так отреагируешь. С тобой все в порядке? – отрывисто спросил Ваня, отступив на шаг.

Он в недоумении смотрел на меня, скорее всего пытаясь понять, что же со мной не так. А во мне все было не так. Любая другая девушка никогда бы так не отреагировала на действия со стороны нравящегося ей молодого человека. Но не я.

– Все хорошо. Просто приступ клаустрофобии, – крайне неудачно попыталась оправдаться я.

– Может, тебе лучше присесть?

В ответ я кивнула. Ваня уже не так уверенно как раньше, как бы спрашивая мое разрешение, взял меня за руку и повел к скамейке. Он бережно посадил меня на скамейку, сам устроился рядом и спросил:

– Я тебе не нравлюсь?

– Нравишься, – быстро ответила я, краснея.

Дрожь ушла, и от всего приступа осталось легкое головокружение. Ваня смотрел прямо на меня, а я не могла заставить себя вновь взглянуть на него.

– У тебя есть парень?

– Нет.

– Я слишком настойчив, да? Извини. Я думал ты из таких девушек, которые… – он замешкался.

– Из таких девушек, которые что…? – Мой приступ страха резко перешел в приступ гнева, и я честно не знала, что из этого хуже. – Если ты хочешь от меня лишь доступности, то ты ошибся в выборе! – Я скрестила руки, пытаясь скрыть подступившую обиду.

– Нет, – поспешно ответил он. – Я только еще пытаюсь в тебе разобраться. Извини еще раз. Моя первая попытка провалилась.

– Я не сержусь. Уже не сержусь, – поспешно добавила я. – И будь мы знакомы поближе… Я же тебя совсем не знаю!

– Так давай знакомиться поближе, – предложил Ваня и вновь сменил тему. – Ты голодна?

– Хмм… наверное. Я же проспала и не успела позавтракать.

– Ты любишь блинчики? Я знаю место, где их очень вкусно готовят. Идти совсем недалеко.

– Обожаю. – Я не стала добавлять, что безумно люблю всю вредную еду, которую мне нельзя есть, чтобы не поправиться.

Ваня встал и, взяв меня за руку, потянул за собой. До кафе я шла, слушая о том, как весело и интересно Ваня провел все лето в Америке, путешествуя из штата в штат. Видимо, с помощью непринужденной беседы он хотел загладить недавнюю неловкую ситуацию, и, честно говоря, у него это получалось.

Усевшись за уютным столиком напротив друг друга в глубине зала так, чтобы спрятаться от посторонних глаз, он сделал заказ за нас двоих, лишь поинтересовавшись, что буду пить. Я глядела на него, на его красивый точеный профиль, когда Ваня озвучивал заказ официанту, на его уверенные жесты, и мое сердце вновь застучало быстрее, чем раньше. Он взглянул на меня. В плохо освещенном кафе его глаза были дымчатого цвета. Прекрасные глаза влекли за собой не менее прекрасные мечты. Нет, такого со мной еще не было. Рядом со мной сидел замечательный парень, и у меня перехватывало дыхание раз за разом. Я могла смотреть на него целую вечность, любоваться им, будто он являлся шедевром искусства, лучшим, что я когда-либо видела в своей жизни.

– Расскажи мне о себе, – предложил Ваня, когда официант отошел от нас.

– Мне семнадцать лет…

– Нет, давай не так. Так ты рассказывала в школе, Анна Андреевна Павлова. – Несмотря на шутливый тон, Ваня очень серьезно смотрел на меня. – Расскажи мне о себе по-другому. Знаешь, как в “Маленьком принце”, мне не нужны сухие факты и цифры, мне нужно знать, что ты чувствуешь, что ты любишь, о чем мечтаешь.

– Я не знаю, как начать, – я испуганно посмотрела на Ваню, понимая, что совсем не готова к такому. Вообще все сегодняшнее утро было для меня сплошным сюрпризом. – Может, ты первый?

– Я опять слишком настойчив? – коротко рассмеялся он, и от этого безмятежного смеха у меня все защекотало внутри. – Что ж, ты права. Что я могу рассказать о себе? Обожаю путешествовать, фотографировать, ты это уже знаешь. Люблю музыку, я живу музыкой.

– Ты играешь или поешь? – мой голос звучал заинтересованнее, чем обычно.

– Я играю на гитаре и рояле. Иногда сочиняю что-то свое.

– И как относятся к этому твои родители?

Я вспомнила выражение лица своей мамы, когда в десятилетнем возрасте я призналась, что хочу быть певицей. Тот ее взгляд, надменный и колкий, теперь я стала встречать все чаще и чаще, когда не соглашалась с ее точкой зрения.

– Очень положительно, ведь мой отец – участник рок-группы.

– Какой?

Перед тем, как ответить, Ваня бросил на меня странный взгляд, который я не смогла разгадать.

– “Аврора”.

Я потеряла дар речи и пребывала в полнейшем шоке. Эта группа была русским аналогом группы “Black Sabbath”. И, кажется, даже Оззи Осборн не мог сравниться с их эпатажными выходками. Похоже, не все я знала о таком хорошем парне, как Ваня.

– Ты правда не знала, что я сын Дмитрия Сотникова?

– Нет, – честно призналась я, разглядывая Ваню и не очень-то видя сходства между ним и его известным папой. – А ты правда его сын?

– Да. И я рад, что сообщил тебе об этом первым.

– И каково быть сыном такого известного человека?

– Очень познавательно и интересно… – На мгновение Ваня замолчал, над чем-то размышляя, а затем добавил. – Мой отец совершенно нормальный, когда не нужно устраивать шоу на публику.

Я улыбнулась, но тут же вспомнила отличительную особенность концертов “Авроры”: исполняя одну известную песню про вечность, они пили по кругу кровь из чаши, а затем поливали ею фанатов. Моя улыбка сошла с моих губ.

– А они правда пьют кровь на сцене?

– Это виноградный сок.

– Вот так и рушатся легенды.

– Больше не буду тебя разочаровывать. Скажу лишь одно, червяков они тоже едят ненастоящих.

Мы обменялись улыбками, и я почувствовала, насколько приятно сидеть рядом с ним и знакомиться ближе.

– Наверное, у тебя дома постоянные тусовки рок музыкантов.

– Нет. Мой отец постоянно на гастролях или записывается, дома бывает очень редко. И с пятнадцати лет я живу один. Маму я не видел уже несколько лет с тех пор, как она уехала жить в Австралию с новым мужем.

– Почему она не навещает тебя?

Я вспомнила бывшую жену Дмитрия Сотникова, известную во всем мире модель. Теперь я поняла, от кого Ване достались такие красивые и правильные черты лица.

– Ей хорошо в Австралии, – отстраненным тоном сказал Ваня и добавил. – Там много солнца и тепло. Здесь она ненавидела вечный холод.

– Ты скучаешь по ней?

– Не знаю.

Конечно, скучает. По глазам было видно. В очередной раз я задала наиглупейший вопрос.

– Извини, – поспешно сказала я. – Ты не обязан со мной делиться. Я же тоже этого еще не делала.

– Откровенность на откровенность?

– Согласна.

– Я с самого рождения был не нужен маме и только отвлекал от постоянного празднования жизни. Сейчас ей легко оградить себя от меня расстоянием. Она была моделью. В ней много внешней красоты, а внутри… не знаю, что внутри, может, пустота, может, эгоизм, желание жить для себя. Наверное, все модели такие, – сказал Ваня, неотрывно смотревший на горящую свечу на столе. – Отец изменял маме на гастролях, та в свою очередь изменяла ему в своих тусовках. В общем, у меня не совсем нормальная семья, как видишь.

– Тебе, наверное, пришлось нелегко… – Я не знала, что еще сказать, потому что в таких ситуациях все слова звучат нелепо.

– Вовсе нет. Все детство со мной был дедушка. Он ушел с работы, чтобы воспитывать меня, за что я ему очень благодарен. И если отец хоть как-то между гастролями пытался мной заниматься, то мама занималась только своей карьерой и развлечениями. Но не будем о грустном. Сейчас я живу один, и мне это нравится, – Ваня ободряюще улыбнулся мне.

Было очевидно, что эта тема для него очень болезненна, но он изо всех сил старался не поддаваться эмоциям. Во всем этом присутствовала какая-то злая ирония. Все парни, с которыми я ходила на свидания, были без ума от того, что я модель, и лишь парень, который мне действительно нравился, ненавидел, впрочем, вполне обоснованно, мое хобби. Я потупила взгляд на обложку меню, лежащего передо мной. Ваня, ничего не заметив, перешел на другую тему разговора. Мне было жаль этого парня, которому так не хватало внимания родителей. Хотелось сказать что-то ободряющее, но подобрать слова было очень сложно. Тот, кто никогда не был в такой ситуации, не может понять человека, лишенного родительского внимания. Но я понимала. Может быть, потому что сама перестала чувствовать связь с мамой. Может быть, потому что я тоже была начинающей моделью, и теперь боялась сказать ему об этом. Вдруг Ваня найдет во мне что-то такое, что будет напоминать ему о маме, о той, кто променял своего сына на праздную жизнь?