Общественный строй, экономические условия жизни аборигенов Каролинского и Маршаллова архипелагов не походили на общественный строй и экономические условия жизни марианцев.
На Каролинских и Маршалловых островах ко времени прихода европейцев тоже произошло расслоение общества и образовались две группы: «благородные» и «простые». «Благородные» — вожди — не занимались физической работой. Они отличались от «простых» людей и внешне: особой татуировкой и украшениями. Дома их были лучше и находились в некотором отдалении от поселений. Вожди являлись единственными распорядителями земли. Они имели огромную власть над подданными, распространявшуюся не только на имущество простолюдина, но и в значительной степени на его личность.
На Каролинских островах вожди — томоль — стояли во главе обширных владений. Им подчинялись другие вожди, находившиеся к тому же в иерархической зависимости друг от друга.
Известный русский мореплаватель Ф. П. Литке, тщательно исследовавший в 20-х годах XIX в. острова Каролинского архипелага, оставил интересные заметки, дающие современному читателю живое представление о каролинцах тех времен. Кстати говоря, по свидетельству Литке, власть томоль, или тамолов, как он писал, была не одинаковой на разных островах архипелага. На острове Лугунор Литке познакомился с вождем по имени Селен. «Никто не оказывал ему ни малейшего уважения, — отмечал Литке, — и, кажется, он был не богаче других. Одно отличие старшин в том, что они имеют по нескольку домов: особый для женщин, особый для больших лодок и т. п. Вообще не заметили мы здесь следов исключительного права на землю или произведения ее, как на Юалане» (Уалан, или Кусаие. — К. М.){50}.
В «Общих замечаниях об острове Юалане» Литке писал: «Старшины их, юросы, разделяются на два класса, главные, которым принадлежат все земли… и второстепенные… Каждый главный юрос имеет под собой несколько второстепенных. Последние оказывают такое же уважение первым, какое им — простолюдины». Касаясь положения простолюдина, Литке отмечал: «Последний не имеет никакой собственности. Он может пользоваться сахарным тростником, сколько нужно для его пропитания, иногда пользуется хлебными плодами, но кокосов не касается… Во время прогулок наших мы часто просили кокосов, которыми деревья были отягощены, но всегда получали в ответ: юрос Сипе, юрос Сеза; и никто не решался сорвать ни одного…»{51}
Описывая внешность жителей Юалана, Литке замечает: «Цвет тела обоих полов каштановый, у женщин светлее, чем у мужчин. Рост последних не выше среднего… Мужчины ходят совершенно нагие, за исключением узкого пояса с мешочком, надеваемого наподобие суспензория и удовлетворяющего всем требованиям приличия. Как пояс, так и ткань из волокон бананового дерева, на него употребляемая, называются тол. Женщины носят кусок такой же ткани по поясу, шириной вершков шесть. Эта полуюбка обвязывается так слабо, что женщины по большей части должны ходить согнувшись, чтобы необходимая вещь эта держалась на сгибе крестца»{52}.
Говоря о жителях острова Понапе, Литке сообщает дополнительные подробности о внешности и одежде островитян Каролинского архипелага. «Цвет тела их представляет переход от каштанового к оливковому. Роста выше среднего, статны, кажется сильны, всякое движение их показывает решительность и ловкость. Одежда их состоит в коротком, пестром переднике из травы или растений и высушенной коры бананового дерева, который, привязываясь к поясу, висит до половины лядвей, подобно тому, как у обитателей Радака (остров в Маршалловом архипелаге. — К. М.). На плечи нанизывается кусок ткани из коры тутового дерева (шелковица); иногда посредине его есть прореха, через которую он надевается на голову, совершенно подобно южноамериканскому пончо и плащам, употребляемым на западных островах этого архипелага. Пояс, подобный известному маро островов Полинезии и отличающийся от юаланского тола тем, что не имеет мешочка, кроится из ткани, выделываемой из банановых волокон. Волосы, не завязанные и не завитые, остаются всклокоченными в беспорядке. На голову повязывается, подобно повязкам наших девушек, кусок ткани из той же коры длиной аршин (около 72 см. — К. М.) или полтора и шириной около двух вершков (вершок равен примерно 5 см. — К. М.), служащей им пращой. Знакомство с нами начинали они часто тем, что снимали с головы убор этот и нам дарили»{53}.
Литке подробно описал жилища островитян: «Дома их приспособлены к климату как лучше. Четыре высоких столба связываются вверху попарно под острым углом и в большей или меньшей высоте от земли, следуя по величине дома. На них накладывается стропило, которое составляется из трех жердей, соединенных таким образом, что концы его подняты около 10 футов над серединой, отчего крыша получает вид огромного седла… К столбам и стропилу прикрепляются поперечные и продольные жерди, вокруг которых переплетается крыша из пандановых листьев, не достигающая земли фута на четыре. Пустое пространство это заставляется щитами, сплетенными из тростника или расщепленного бамбука. Для выхода дыма особого отверстия нет; он выходит в дверь или теряется на верхней части крыши. Из-за высоты домов воздух в них никогда не спирается и всегда бывает чистый и прохладный»{54}.
По словам Литке, рыба и раки — единственная животная пища, употребляемая островитянами. «Они не имеют съедобных четвероногих животных; но леса их изобилуют голубями и курами, а берега куликами, которых они, однако, не едят. Главную их пищу составляют хлебные плоды, кокосы, корень катак, таро (аронник, арум), бананы, сахарный тростник и проч., которые они едят часто сырыми или просто спеченными, частью же в разных смесях»{55}.
С большой симпатией Литке описывает нравы и обычаи островитян. «Мужчины всех классов весьма любят собираться в кружок и разговаривать. Пристойность собраний их поистине достойна подражания… не заметили мы никогда неудовольствия, ни спора, ни крупного слова… Говорить тихим голосом есть общий обычай… Мы не заметили между ними азартных игр… Они не имеют совершенно никакого оружия, даже палки, против человека назначенной… Все доселе сказанное уже свидетельствует об удивительной доброте нрава сего народа, которому едва ли можно найти подобный в свете… Но больше всего обнаруживается кроткий, уживчивый нрав их в семейном быту. Поэты не выдумали бы здесь беса брачного, но, конечно, и бредней о Дорисе и Дафне. Супруги относятся друг к другу дружелюбно и, по-видимому, на равной ноге… К детям как отец, так и мать нежны, но без гримас… Дети их вообще благонравны; окруженные ребятами, не слышали мы никогда писка и визга их; в толпах мальчиков не заметили ни разу ни ссоры, ни драки… Беспримерная кротость нрава не исключает в них большой веселости. Кажется, они не знают, что такое скука; всегда рады случаю посмеяться, хотя бы это было на собственный счет их, кажется, охотнее смеялись над собой, нежели над другими»{56}.
Интересно отметить, что Литке прекрасно разобрался в причинах «воровства» островитян. «Народ, — писал он, — для которого в тесных пределах небольшого островка заключается мир и который только что узнал о существовании породы людей, от него отличной, никак не может иметь тех же понятий о справедливости и собственности, какие имеем мы. Поэтому наказывать его по-нашему за то, что, по нашим понятиям, есть преступление, конечно, было бы несправедливо и жестоко»{57}.
С такой же симпатией описывает Литке жителей острова Лугунор: «Мы нашли их гостеприимными, добродушными, скромными, приятного обращения»{58}.
С большим уважением говорит Литке об аборигенах как об искусных мореходах и рыболовах. «Лодки, на которых островитяне проводят половину своей жизни и совершают плавания, о которых финикияне и думать не смели, нашли мы… вполне соответствующими своему назначению… Морские путешествия их достойны удивления. Кроме великой смелости и сметливости, требуют они и подробного знания мест»{59}. «Рыболовные орудия, — продолжает Литке, — делают честь изобретательному их уму»{60}.
