В общем к началу XX в. юкагиров на нижней Колыме не стало. Они почти без остатка растворились в русских старожилах-колымчанах, в формировании которых приняли самое непосредственное участие.
Между тем население помнило о том, что в низовьях Колымы некогда жили юкагиры, оно считало, что язык сохранившихся там ламутов — это прежний юкагирский язык, а общая для всего местного населения культура — это древняя юкагирская культура.
Мнение насчет «юкагирской культуры» разделяли даже весьма просвещенные люди. Уже упоминавшийся юкагирский писатель и ученый Н. И. Спиридонов писал, что ламуты Восточной и Западной тундры (к востоку и западу от нижней Колымы) «еще более консервативные юкагиры, чем сами юкагиры… потому что они переняли от юкагиров все»{31}.
Как будет показано ниже, Спиридонов в данном случае заблуждался: наоборот, юкагиры почти «все» заимствовали у тунгусов (в том числе ламутов).
«НАСТОЯЩИЕ» И «НЕНАСТОЯЩИЕ»
Поднимемся теперь вверх по течению Колымы и посмотрим, как сложилась судьба верхнеколымских юкагиров-когимэ.
В XVIII–XX вв. они испытывали на себе влияние русских, якутов и ламутов.
Русское влияние было первоначально наиболее сильным. «Частое обращение юкагиров со здешними козаками не чувствительно (незаметно. — В. Т.) ввело между ними как обычай их, так и платье», — констатировал в конце XVГН в. русский гидрограф Г. А. Сарычев{32}.
В начале XIX в. большинство верхнеколымских юкагиров уже говорило по-русски. Юкагиры «заимствовали от русских балалайку, пляску, даже были между ними грамотные, и с течением времени они так же совершенно обрусели, как нижнеколымские юкагиры»{33}. Но казачью команду неожиданно перевели в Среднеколымск, туда же перебрались и мещане, и процесс обрусения верхнеколымских юкагиров приостановился. Больше того — они «разрусели» и подпали под культурное влияние якутов…
Якуты стали переселяться на верхнюю Колыму еще в конце XVII в. В одной обнаруженной мною в архиве рукописи XVIII в. об этом рассказывается так: «Около 1680-го году перешло великое множество якутов сверх Яны-реки на Индигирку, а после и на Колыму, и понеже некоторая часть оных также и лошадей и рогатого скота с собою пригнали, то тамошние места от того тем больше силились (т. е. до них легко было добраться из Якутска. — В. Т.). С того времени служилые люди туда и обратно стали ходить только сухим путем»{34}. Переселенцы заняли сенокосные места преимущественно вдоль левого, низменного, берега Колымы между Верхнеколымском и Среднеколымском.
Казалось, они мало контактировали с юкагирами, жившими на притоках Колымы — Ясачной, Коркодоне и др. Но… в конце XIX в. все тамошние юкагиры уже прекрасно говорили по-якутски. Если верить записям, хранящимся в фонде Магаданского краеведческого музея, в середине 1930-х годов верхнеколымские юкагиры знали якутский язык даже «лучше, чем свой».
Связи юкагиров с ламутами имеют не менее давнюю историю. Но в XVII в. ламутов было еще мало на верхней Колыме. Они стали численно преобладать там только в первой половине XVIII в. Уже в 1738 г. в Верхнеколымске платило ясак 124 ламута (имеются в виду мужчины-охотники) и всего 99 юкагиров. На рубеже XIX–XX вв. верхнеколымские юкагиры и ламуты почти не различались по образу жизни, внешнему виду, одежде. Ламуты, правда, держали домашних оленей, но очень немногие. Большинство юкагиров свободно владело ламутским языком, а большинство ламутов — юкагирским. Говоривших по-юкагирски здесь насчитывалось около 200 человек. Обе культуры и оба языка как бы пребывали в динамическом равнодействии: они проникали друг в друга, не одолевая…
В 1920-х годах было известно, что Ушканский род верхнеколымских юкагиров «живет совместно с ламутами и совершенно обламутился»{35}, а ламуты 2-го Дельянского рода (Дьячковы, Солнцевы, Тайшины), утратившие родной язык, стали причислять себя к юкагирам.
Благодаря взаимным бракам верхнеколымские юкагиры перероднились как с ламутами, так и с якутами. В середине 1930-х годов, по архивным данным, среди них было трудно найти хотя бы одного человека, ближайшие предки которого (в пределах трех поколений) являлись только юкагирами.
У старейшего балыгычанского юкагира Н. А. Тайши-па, которого в Среднеканском районе Магаданской области считают «настоящим юкагиром», отец был безоленным ламутом из 2-го Дельянского рода; мать его матери — ламуткой (женился Тайшип на ламутке из Уяганского рода).
В начале 30-х годов наметился новый этап русского влияния на верхнеколымских юкагиров в связи с приездом в юкагирские поселки русских счетоводов, учителей, фельдшеров, киномехаников, метеорологов.
Несмотря на две стадии «обрусения», «объякучение», «оламучение», верхнеколымские юкагиры, утратив свой прежний физический облик (под влиянием межэтнических браков), все-таки сохранили родной язык, хотя и признают, что он не совсем тот, на котором говорили их деды. Современный юкагирский язык они называют «новым», а язык своих дедов — «старым». Разговаривать верхнеколымские юкагиры предпочитают по-русски.
Вся группа верхнеколымских юкагиров насчитывает сейчас около 240 человек. Это не только так называемые настоящие юкагиры (вроде Н. А. Тайшина), но даже и те, которые не говорят по-юкагирски.
АЛАЗЕЙСКИЕ ПОЛИГЛОТЫ
Вернемся снова в тундру, на этот раз на Алазею. Там сосредоточена вторая группировка юкагиров, сохранивших до наших дней родной язык, — алазейская (алаи).
В начале XVIII в. на Алазею пришли тунгусы Бетильского рода. Вот эти-то тунгусы, выходцы с нижней Лены, женившиеся на юкагирских женщинах, и составляют в настоящее время ядро алазейских юкагиров. Они именуют себя одулами и говорят на тундровом диалекте юкагирского языка. Других юкагиров тут нет.
Наряду с тунгусами-бетильцами на Алазее в XVIII в. стали кочевать ламуты — выходцы с Охотского побережья. Позднее там появились якуты, а во второй половине XIX в. — и чукчи, вернувшиеся на Алазею спустя два столетия после своею ухода оттуда.
Спутник С. А. Бутурлина по его экспедиции 1905 г. К. Ф. Рожковский отмечал, что наиболее многочисленной группой местного населения в это время были якуты, жившие в верхнем течении реки (1243 человека). Тунгусы, ламуты и чукчи занимали нижнее течение Алазеи; их насчитывалось около 420 человек. Русских и «наполовину оседлых юкагиров» Рожновский встретил в самых низовьях реки в 30–60 км от ее устья; таковых оказалось всего девять человек{36}.
Этнонимом «юкагиры» Рожновский обозначил, по-видимому, обруселых юкагиров нижней Колымы, которые вместе с русскими старожилами (колымчанами) приходили на Алазею для промысла дичи. И те и другие являлись оседлыми собаководами, чем заметно отличались от оленных юкагиров и ламутов Алазеи. В тунгусах Рожновского следует видеть «объюкагиренных» тунгусов-бетильцев.
Традиция именовать алазейских юкагиров тунгусами сохранилась и в наше время, только вместо этнонима «тунгусы» стали употреблять современный этноним «эвенки». Путаница усугубляется еще и тем, что к эвенкам нередко относят и эвенов (вчерашних ламутов).
В 1957 г. жителями Олеринского сельсовета (все нынешнее население Алазеи) числились почти только «эвенки»: я не нашел в нехозяйственных книгах ни одного «юкагира». В 1970 г. часть жителей была уже записана «юкагирами», но этот этноним употреблялся весьма осторожно. Графа «национальность» для ряда семей Куриловых, считающих себя одулами, оказалась вообще незаполненной. Создавалось впечатление, что ни работники сельсовета, ни сами Куриловы не могли решить, как же им себя называть — эвенками или юкагирами.
В романе «Ханидо и Халерха» Семен Курилов рассказывает о просвещенном «юкагирском голове» Афанасии Курилове, способствовавшем распространению православия в алазейской тундре. Это — историческая личность: Афанасий Ильич Курилов являлся до революции старостой «тунгусского» Бетильского рода на Алазее и был богатым оленеводом. Он умер в начале 1930-х годов, и его олени составили общественный фонд ряда местных колхозов.
