По-видимому, не случайно районы наиболее интенсивной метисации, явившиеся одновременно районами наибольшего развития зачаточных форм буржуазных отношений (Венесуэла, Новая Гранада, Ла-Плата, Мексика), стали эпицентрами революционного взрыва в период Войны за независимость 1810–1826 гг. И напротив, там, где колониальная система социально-этнической иерархии в наименьшей степени была размыта процессами метисации (в Перу), возникла главная в условиях названной войны цитадель испанской власти на континенте.
В политической области начинается процесс актуализации древней традиции самоуправления — в XVIII в. креолы все активнее проявляют себя в кабильдо, пытаются превратить их в орган защиты своих интересов.
В этом же столетии постепенно приближается к завершению и тот процесс превращения испанской демократической и гуманистической традиции в испаноамериканскую, первые симптомы которого наблюдались еще в XVI в.
Впрочем, не только прогрессивное испанское наследие укореняется на почве Нового Света. В предыдущей главе немало говорилось о симбиозе пиренейской монархии и испанского феодализма с ретроградными элементами автохтонного наследия. Здесь же остается напомнить, что и традициям авторитаризма, иерархии, политического насилия также суждена была, к сожалению, долгая жизнь в Латинской Америке.
Обострение всех противоречий колониального общества в XVIII в. обусловило существенный сдвиг в отношении к Испании. Так, у креолов типичное для предшествующего столетия сочетание испанизма с осознанием своего отличия от «европейских испанцев» уступает место откровенной враждебности, выливавшейся в открытые, в том числе вооруженные, выступления и заговоры. Настроения радикального антииспанизма нарастают и в иных социальных слоях. С особой силой они проявились 6 крупных национально-освободительных движениях конца XVIII — начала XIX в.: в восстании Тупака Амару II (1780–1783) и в восстании комунерос в Новой Гранаде (1781).
Со второй половины XVIII в. в затхлую атмосферу колониального общества врывается, опрокидывая поставленные испанской администрацией барьеры, свежий ветер идей Просвещения. Формируется и своеобразное идейное течение — латиноамериканское Просвещение. К нему принадлежали такие мыслители, как Ф. Хавьер Эухенио де Санта-Крус-и-Эспехо, Ф. Хосе де Кальдас, А. А. На-риньо, X. И. Унануэ, X. П. Вискардо-и-Гусман, П. де Олавиде и др. Становление идеологии латиноамериканского Просвещения происходило в ходе полемики о Новом Свете XVIII в. Наиболее видные мыслители континента единодушно выступили против распространившихся в Европе идей некоей «ущербности» Нового Света и его обитателей, в наиболее грубой форме выраженных прусским аббатом К. де Паувом. В высшей степени симптоматично, что в своей аргументации последний непосредственно опирался на сочинения X. Хинеса де Сепульведы. В ходе полемики произошла актуализация всего идейного наследия XVI–XVIII вв.
Следует отметить, что мыслители Нового Света непосредственно опирались на передовую просветительскую мысль самой Испании. Здесь прежде всего следует назвать имя Фейхоо, с сочинениями которого, собственно, и проникли первоначально в Америку идеи европейского Просвещения.
Конечным итогом 300-летнего развития передовой общественной мысли на протяжении колониального периода стало формирование новой гуманистической традиции, нашедшей выражение в идеологии, которую можно условно назвать «американизмом». В основе этой идеологии лежали идеи суверенитета и равенства народов. Она стала результатом синтеза испаноамериканской прогрессивной традиции, ведущей начало от Лас Касаса и его сторонников, и течений передовой мысли Западной Европы, прежде всего учения Руссо. Формирование «американизма» являлось не чем иным, как подготовкой идеологических условий Войны за независимость.
В плане отношения к Испании утверждение принципа равенства между метрополией и ее колониями объективно намечало перспективу их отделения. Нужно отметить, однако, что необходимость разрыва со страной, которую жители Нового Света считали «матерью-родиной», осознавалась в ходе трудного, полного духовных коллизий процесса. В силу того что колониальный гнет осуществлялся испанцами, а колониальный режим был испанским режимом, революционная позиция в конце XVIII — начале XIX в. неизбежно приобретала антииспанский характер. Чтобы занять такую позицию, необходимо было порвать с Испанией, в том числе и духовно, с тем чтобы разрезать пуповину, соединявшую формировавшиеся в испанских колониях новые социально-этнические общности с «матерью-родиной». Но сделать это было очень сложно именно в силу той глубокой близости между Испанией и Испанской Америкой, которая продолжала сохраняться, несмотря на все процессы этнической и духовной автономизации Нового Света.
Даже осознав себя в качестве некоей новой общности, многие жители испанских колоний в Америке, прежде всего креолы, продолжали рассматривать себя как «американских испанцев». Характерно в этом плане название, которое дал Хуан Пабло Вискардо-и-Гусман своей прокламации, в которой провозглашался, казалось бы, радикальный разрыв с Испанией, вооруженное восстание против власти пиренейской монархии, — «Письмо к американским испанцам»{123}. Американским, но все же испанцам… В то же время для предреволюционного периода все более характерным становится то состояние умов, которое бросилось в глаза А. Гумбольдту, путешествовавшему по земле Нового Света в конце XVIII в. «Я не испанец, а американец» — так идентифицировали теперь себя его жители{124}.
«Испанское начало»
в жизни народов региона
в XIX — начале XX века
Судьбы испанского наследия в период Войны за независимость определялись двумя противоречивыми факторами. Во-первых, необходимостью решительного разрыва с Испанией в условиях беспощадной борьбы против ее попыток удержать свои колонии в Новом Свете, что предполагало в плане идеологическом усиленную акцентировку отличий испаноамериканского начала от испанского. С другой стороны, формирование «политической армии» национально-освободительной революции и идеологии такой революции было бы невозможно без опоры на укоренившуюся на почве Нового Света испанскую демократическую и тираноборческую традицию.
Симптоматично, что первоначальными опорными пунктами движения за независимость оказались именно кабильдо: «вирус» мятежного духа защитников старинных испанских вольностей, законсервированный в течение трех веков колониального господства, снова пробудился к активной жизнедеятельности. Вопреки мнению известного американского исследователя Р. Александера{125}, несмотря на усилия колониальной администрации полностью выхолостить всякое демократическое содержание в их деятельности, кабильдо все же сохранили авторитет, достаточный для того, чтобы превратиться в первые форпосты патриотов. Это свидетельствовало, помимо прочего, о необычайной живучести испанской (точнее, уже испаноамериканской) демократической традиции, способности ее сохраняться в самых, казалось бы, неблагоприятных условиях, с тем чтобы при благоприятной обстановке с новой силой вспыхнуть на политическом небосклоне.
Разумеется, испанскую демократическую политическую традицию не следует идеализировать: по степени развития форм самоуправления, ставших исторической основой буржуазно-демократических институтов, наследие древних муниципальных свобод Испании, конечно, сильно уступало развитым странам Запада. Но это не умаляет его исторической ценности.
Превращение испанской демократической традиции в испаноамериканскую означало, что она становится достоянием не только живущих в Новом Свете потомков испанцев, но и всех иных культурно-этнических групп, включившихся в процесс синтеза.
Актуализации испаноамериканской демократической традиции в очень значительной мере способствовала испанская революция 1808–1814 гг., означавшая, в свою очередь, возрождение прогрессивного наследия самой Испании. Национально-освободительная война американских колоний и в дальнейшем оставалась тесно связанной с революционным движением на Пиренейском полуострове.
