Деятельность передовых сил, представителей индеанизма различных направлений в немалой степени способствовала осознанию значимости индейского элемента в развитии национальных культур и усилению его роли в процессе культурного синтеза. Лучшей иллюстрацией тому, что в «симфонии духа» латиноамериканских народов в полную силу зазвучали индейские ноты, является, на наш взгляд, творчество тех крупнейших латиноамериканских писателей и поэтов, которые искали и находили вдохновение в индейской народной культуре, прежде всего в фольклорной традиции: С. Вальехо, М. А. Астуриаса, X. М. Аргедаса, С. Алегрии, X. Икасы и др. Особенно ярко синтез различных культурных начал проявился у С. Вальехо. Значение индейского элемента в процессе духовной метисации отмечали многие мыслители и ученые — П. Энрикес Уренья, X. Васконселос, А. Рейес, А. Касо, М. Гамио и др.
Постепенно осознавалась — если изменить ракурс рассмотрения — и роль процесса метисации в судьбах индейской культуры. Даже среди самых убежденных и страстных пропагандистов автохтонных ценностей пробивало дорогу понимание того, что и сама индейская культура, подвергавшаяся на протяжении веков постоянному воздействию европейского, прежде всего испанского, начала, отнюдь не осталась непроницаемой для такого воздействия, что во внутреннем мире многих жителей индейских общин идет сложный процесс взаимодействия различных элементов. Своего рода символом этого процесса может служить один из главных героев романа С. Алегрии «В большом чуждом мире», староста индейской общины Руми Росендо Маки, казалось бы воплощающий цельность индейского мироощущения более, чем кто-либо другой: «Душа его сложна и глубока. В ней еще не соединились и долго еще не соединятся, даже если измерять время веками, течения, идущие из разных эпох и разных миров»{107}.
Рассматривая данную проблематику, очень важно иметь в виду, что традиция, в том числе и индейская, — явление отнюдь не статичное, а развивающееся, включая в себя по мере такого развития одни элементы и исключая другие. Уже к концу колониального периода и общество наследников Тауантинсуйю, индейцев-кечуа, и даже общество противостоящих испанцам арауканов отличались от того состояния, в котором они находились к началу конкисты. Несмотря на малую восприимчивость традиционных индейских общин к новшествам, они все же постепенно внедрялись в их жизнь. По мере включения индейцами в свой культурный «фонд» различных европейских по происхождению инноваций последние превращались в составную часть индейской традиции, которая, несмотря на исторически обусловленную тенденцию к этнической замкнутости, все же не являлась и не является самодовлеющей системой.
Это можно проиллюстрировать, в частности, на примере восприятия индейцами норм современной представительной демократии и их использования в собственных интересах. Подобное восприятие неизбежно предполагает (во всяком случае, в известной мере) отход от некоторых стереотипов политического поведения, определяемых общинным архетипом: инертности, привычки к автоматическому подчинению общинной верхушке и т. д. Тем более это относится к ситуации, когда использование демократических институтов ведет к переходу индейцев на позиции передовых революционных сил{108}.
Задача «снятия» положительного содержания индейского наследия неизбежно предполагает избавление от реакционного балласта в самом этом наследии, прежде всего от тех негативных черт общинной организации, о которых многократно говорилось выше. В свою очередь, только при условии выполнения этой задачи традиция коренного населения Нового Света сможет занять то место в культурном синтезе, которого она достойна.
Опыт индейских народов содержит немало ценного, что может быть усвоено в процессе духовной метисации: это и навыки коллективизма и взаимопомощи, и ощущение неразрывной живой связи с родной землей, и удивительная стойкость к жизненным невзгодам, выработанное на протяжении веков умение выживать в условиях жестокого угнетения и при этом сохранять вопреки всему, включая собственные пассивность и фатализм, дух сопротивления угнетению, и неповторимые формы духовного самовыражения, и далеко еще не полностью «прочитанная» информация, которую несут в себе памятники доколумбовых культур, и многое другое. Но поделиться в полной мере своими сокровищами индейская культура, как и любая другая, может лишь при условии открытости чужому опыту. Приобретающий зачастую очень сложные и болезненные формы процесс синтеза культур означает движение в этом направлении — по пути взаимного обогащения различных культурно-этнических элементов. Общую перспективу этого процесса ярко и образно охарактеризовал, оценивая значение известного произведения М. А. Астуриаса, Р. В. Кинжалов: «…о «Легендах Гватемалы» можно сказать, что это произведение написал древний майя, прочитавший книги Теофиля Готье и Оскара Уайльда, любовавшийся яркими полотнами Поля Гогена и Анри Матисса»{109}.
История Латинской Америки в XX в., особенно в последние десятилетия, свидетельствует о том, что сохранить свои традиции в конечном счете индейцы смогут, лишь развивая их, преодолевая отжившее и мешающее движению вперед, обогащая свою культуру достижениями современной цивилизации, в том числе и духовными, и тем самым сближаясь с иными участниками процесса синтеза, в то же время оставаясь самими собой. Решение этих задач неразрывно связано с освободительной борьбой, с перспективой достижения единства всех передовых сил.
Глава 3
ЗНАЧЕНИЕ ИСПАНСКОГО НАСЛЕДИЯ
В ФОРМИРОВАНИИ ИСТОРИЧЕСКОГО ОБЛИКА
ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКИ
Конкиста и испанская традиция в колониальный период
Испания явилась вторым «главным действующим лицом» той исторической драмы, финалом которой стало появление повой исторической макрообщности — Латинской Америки. Как нетрудно заметить, различные аспекты взаимодействия испанской и индейской традиций уже рассматривались в предыдущей главе. Это не случайно: начиная с конкисты судьбы испанского и индейского элементов, а впоследствии и судьбы других участников процесса синтеза переплелись настолько тесно, что рассмотрение роли какого-либо одного из культурно-этнических компонентов в становлении традиций латиноамериканских народов в полной изоляции от остальных попросту no-возможно.
То место, которое «испанское начало» заняло в сложном процессе взаимодействия различных человеческих миров, было первоначально предопределено самим характером встречи этих миров, являвшей пример жестокого столкновения, завершившегося победой представителей Старого Света. Испанский конкистадор утверждал свое господство, в том числе и свою культуру, как победитель. Поэтому иберийский элемент занял безусловно доминирующее положение в начавшемся взаимодействии различных цивилизационных пластов.
Характер этого взаимодействия, в свою очередь, был обусловлен гигантским разрывом в уровнях развития между испанским и индейским мирами. Частично эта проблематика затрагивалась ранее, но лишь в определенном ракурсе — с точки зрения судеб автохтонного элемента. Ну а если изменить ракурс и посмотреть на события в несколько ином свете? Итак, пришли во взаимодействие позднефеодальное общество Европы, где начинался генезис капитализма, и общества, находившиеся либо на стадии первобытности, либо на переходе к классовому обществу, либо «стадиально равные» древним Шумеру и Египту. В плане рассматриваемой темы первое отличие между составляющими этого процесса, которое бросается в глаза, — качественно иное соотношение традиции и инновации в иберийском мире в пользу последней, прямо обусловленное гораздо более высокой стадией общественного развития, предполагающей значительно больший, чем в раннеклассовых деспотиях, простор для развития творческого человеческого начала. Внешним выражением этого стало широкое использование испанцами технических достижений эпохи в области навигации и военной техники. Еще большее значение имело то, что испанцы не были скованы мифологическими представлениями, парализовавшими волю их противников, были более привычны к необходимости проявлять личную инициативу в необычных критических обстоятельствах, оказались способны в ходе столкновения с такими обстоятельствами отказаться от некоторых стереотипных форм социального поведения.
