А пару жемчужин, розовую и черную, я узнал. Представьте себе, узнал! Но мне совершенно неинтересно, как они к вам попали из Влачковского сундучка. Этим вопросом мы заниматься не будем… Кажется, мы остановились на том, что меня кинули в трюм за покушение на жизнь активиста? .. Нет! Мы остановились на вашей маменьке, Представляете, с каким адом в душе жила она до своей голодной смерти? Где моя папочка? Вот моя папочка! И вот еще два ваших письма. Два за семь лет! Вы просите не писать вам, так как работаете на номерном заводе… Сообщаете, что уходите на фронт. Номерной завод на самом деле был мясокомбинатом. Вы – главный инженер. Это начало вашей коммерческой деятельности. Изобретение добавок к фаршам сосисок и колбас… Подбор кадров для реализации левого товара и излишков, Вы правильно поняли лозунг Сталина «Кадры решают все». Кадры – это члены шайки. И вы их подобрали лучше, чем Сталин. Вас никто ни разу за три десятка лет не заложил и не продал… Не могли же вы писать обо всем этом маменьке…
Ни на каком фронте вы тоже не были. В годы войны, имея купленный белый билет… Только не дергайтесь. Доктор Клонский, заделавший вам его за пятьдесят тысяч рэ и пару американских патефонов, жив. Вот дневник, который он втихаря вел все эти годы по старой интеллигентской привычке. Почитайте, с какой гадливостью он описал ваш визит к себе и свое согласие на сделку… Но это не важно. В годы войны, перейдя в Главк, вы назначили свои кадры директорами Мясокомбинатов. В те времена за кружок «Краковской» можно было получить Левитана, Кандинского, Сомова… Над камином, простите, Сомов висит? Ах, это Сислей! Чудесный пейзаж. За кило шпика – рублевскую икону получить было можно. То, что люди становятся дешовками, а настоящие вещи все дорожают и дорожают, вы просекли вовремя и железно…
В общем, достаточно было одного вашего звонка какому-нибудь карагандинскому жулику, скупаешему за бесценок по вашему указанию драгоценные вещички у эвакуированных аристократов и наследников большевистских мародеров, и маменька ваша была бы спасена от болезни и голодной смерти. Вы уморили мать, боясь родства, которое уже похерили с концами, боясь суда материнской совести и прочих дел, связанных с возвращением матери из ссылки. Бумаги ее, целая пачка ответов из канцелярий Калинина, Сталина, Молотова и три ваших письма много лет хранились у соседей. Царство ей небесное… Не одна она писала тогда письма и просьбы о помиловании своим палачам. Крупный урка уверял меня, что в облгородах все такие письма собирают в кипы, грузят в вагоны, затем составляют спецэшелон. Приходит состав на Казанский, скажем, вокзал. Встречает его Калинин. Ручкой машет. Ковыляет с палочкой по перрону. Затем вынимает мелок из кармана и пишет на красной дощатке вагонов, доверху набитых воплями, жалобами и слезными просьбами: «Отказать»… «Отказать»… «Отказать»… Эшелон громыхает обратно. А Калинин ковыляет пешочком в Кремль обедать со Сталиным… Козел глухонемой! ..
Вот как уморили вы родную маменьку, гражданин Гуров, и теперь из последнего возраста своей жизни, возвращаясь мысленно в юность, чуете вы свою вину или считаете ее виной того свирепо-жадного на жизнь и уже принюхавшегося к чужой и родной крови молодого человека – Понятьева-Гурова?
Кстати, за искренний ответ я готов платить, причем щедро… Интересуют меня не мысли, а исключительно чувства, ну, а если срормулировать точнее, то душевные реакции «человека нового типа» на разрушение нормальных отношений к ценностям. Разве маменька с папенькой не ценности? Разве не поменяли бы в сей миг жемчуга, камешки, картины, все эти столики, пуфики, хрустали, офорты, фарфор и ночной горшок Барклай-де Толля, проданный вам домработницей Бухарина, на ужин в скромном материнском доме и беседу с папаней о коварном Египте, обосравшем верный и безумно щедрый Советский Союз?..
Вы правы: неумный это разговор. Какие уж тут обмены, если теперь для вас слово «маменька» не имеет ни смысла, ни запаха, ни тепла. Вроде бы даже и не было вовсе маменьки вашей на белом свете, а произвели вас на тот же белый свет тайком от Ленина Луначарский и Крупская… Допускаю, что шестидесятилетнему человеку органически ближе мысли о смерти, чем о матери. Меня, повторяю, интересуют душевные реакции на разрушение нормативных отношений к ценностям, но не сегодняшние, а сорокалетней давности. Я плачу… Назначайте цену… Я должен гарантировать безопасность и социальное благополучие вашей дочери? Я правильно понял?.. На зятя же вам плевать?.. Впрочем, это не мое дело… Идет. Гарантирую… Честное слово палача – лучшая гарантия… Впридачу вы хотите трое суток отдыха для размышлений и сортировки воспоминаний? Торговаться начали? .. Согласен. Размышляйте. Сор-ти-руйте. Могли бы найти слово поинтеллигентней. Козел!
Я тоже немного отдохнул за эти дни. Покупался. В саду вашем повозился. Имущество получше рассмотрел. Все-таки оно теперь мое. Я сказочно богат. Но что мне делать с этими сокровищами? Разыскать по-монте-кристовски родственников старушоночек, бабеночек и старикашек, которые выменивали их на несчастных военных базарах на сало ваше, колбасу, комбижир, легкие, сердце и печень, гражданин Гуров? Разыскать, возвратить великодушно фамильные цацки и тайком оставить в совмещенном санузле записку о том, что справедливость восторжествовала?… Все – говно! .. Садитесь, не мельтешите перед глазами… Бляди тут к вам приезжали. Эмма Ивановна и Роза Моисеевна. На «Вольво» раскатывают, падлюки. Вы что, обеих сразу шворите?.. Не те, говорите, годы?.. Не те… Не те. И нечего мне делать с вашими, пардон, с моими сокровищами… Ну, а что вы, интересно, скажете, ежели услышите сейчас следующее важное сообщение. Делаю я его потому, что время наседает на хвост. Не можем же мы с вами вечно торчать на этой вилле. Пора грузить мослы в телегу…
Я не чекист, гражданин Гуров! .. Я всего-навсего старый разгонщик Ника Банкир! Да, да! И я славно уделал вас за все ланцы! А разговорчики, антисоветизм, говно, сопли и слезы – необходимый реквизит моей профессии. Полнота информашки о вашей особе и некоторая экстатичность ее подачи – любимые и тоже необходимые моменты игры… Ну, что скажете? ..
