Но и для консерваторов Гурко — не совсем свой. А.В. Богданович, скрупулезно фиксировавшая в дневнике все настроения правых кругов, зарегистрировала ходячее убеждение, что Гурко «продаст Россию в аграрном вопросе», что он опасный либерал и «ярый поклонник земства», хотя и пригодится на время, поскольку «нахал» и умеет разговаривать с Думой^[27]. В декабре 1916 г. Гурко спровоцировал характерный скандал в заключительном заседании VI съезда уполномоченных объединенных дворянских обществ, громогласно заявив по поводу принятой съездом резолюции, где усиленно подчеркивалась неограниченность царской власти, что самодержавия в России нет уже десять лет и дворянству пора бы с этим считаться^[28].

Эти и иные факты позволяют утверждать, что Гурко во всех коллизиях предреволюционной России выступает прежде всего как практик, привыкший «работать в условиях, дающих возможность претворять слова в дела»^[29] и не имеющий склонности жертвовать полезным результатом ради чистоты теории или идеологического фетиша. Расстановка политических сил была неблагоприятна для деятелей такого склада, и особенно для Гурко — либерала классического типа, которому одинаково претили и убогий консерватизм — «тащить и не пущать» — записных патриотов, и заигрывания кадетов с социалистами.

Революция и последовавшая за ней Гражданская война привели к полному краху этого типа либерализма в России. Прагматик Гурко оказался не ко двору ни в одном из противоборствующих лагерей, на которые раскололось русское общество. Центр общественного спектра, и до революции представлявшийся зыбким, в кризисной ситуации стремительно испарился. Все усилия Гурко в этот период «общего маразма, охватившего не только культурные слои населения, но даже и массу»^[30] как раз и были направлены на консолидацию либерального центра. Весной 1917 г. он принимает активное участие в создании «Союза земельных собственников», пытаясь реализовать свою давнюю мечту о солидарной работе крепкого крестьянина и дворянина-помещика, а в октябре был избран его представителем во Временном совете Российской республики (Предпарламенте). В марте 1918 г. Гурко оказывается, наряду с П.И.Новгородцевым и А.В. Кривошеиным, в числе инициаторов и главных действующих лиц «Правого центра» — первой организации, стремившейся объединить и координировать все антибольиевистские силы от кадетов до «Союза земельных собственников»^[31]. В качестве представителя «Правого центра» Гурко отправляется на поиски союзника сначала, в июне 1918 г. к Юденичу, а в начале сентября — в Добровольческую армию. Выбор Гурко для этой миссии определялся тем, что он был «единственным посредником между правым центром и наиболее видными и влиятельными представителями офицерства, вступившего в Красную Армию с целью борьбы с большевизмом»^[32].

В Киеве Гурко входит в контакт с «Советом национального объединения России» и безуспешно пытается навести мосты между атаманом Войска Донского, придерживающимся германской ориентации, и Добровольческой армией, хранящей верность союзникам. И вновь прагматичный «цинизм» Гурко столкнулся с идеологической зашоренностью, мешавшей воспринимать союз с украинскими сепаратистами, донскими властями и немцами, хозяйничающими в Киеве, как чисто тактическую меру, чтобы «воспользоваться уже несомненно приближавшимся к концу пребыванием германских войск в пределах России и при их помощи создать мощную военную русскую силу, хотя бы в смысле имеющегося у нее вооружения за счет того военного материала, который Юг России еще заключал и который при иных условиях неизбежно должен был попасть в руки большевиков»^[33]. Позднее Гурко участвует в Ясском совещании уполномоченных от антибольшевистских общественных организаций с представителями Антанты, составляет совместно с П.Н. Милюковым текст обращения к союзным правительствам и развивает в совещании идею о «мировой опасности большевизма», угрожающей и развитым странам — победительницам^[34]. На этом же совещании он был включен в состав делегации, которая должна была представлять интересы антибольшевистских сил перед союзными правительствами. С этой делегацией Гурко совершает абсолютно безрезультатное паломничество в Париж и Лондон. Оттуда он «поспешил направиться в обратный путь на Юг России, в Одессу, где еще кое-как держалась русская государственная власть»^[35], и здесь наблюдает ее окончательную деградацию и агонию.

Затем последовало бегство в Турцию и длительные мытарства по Европе. Осев, наконец, в Париже, Гурко до последних дней своей жизни пытается организовать умеренный «правый центр», выступая энергичным членом «парламентской группы».

В 1920 г. он оказывается в числе инициаторов создания Союза сельских хозяев в Париже. В 1926 г. входит в возглавляемый П.Б.Струве оргкомитет и принимает деятельное участие в подготовке и проведении Зарубежного съезда, долженствовавшего объединить всю русскую эмиграцию. На съезде он делает «Доклад о земле», легший в основу аграрной резолюции. Вновь прагматик Гурко вызвал яростные нападки идеологов, предложив признать все земельные захваты, «предать забвению все имущественные преступления, совершенные в России в период революции» и непременно «закрепить земли в собственность», что только и позволит восстановить «земский мир»^[36].

В.И.Гурко скончался в Париже 18 февраля 1927 г. Государственный деятель, которого по энергии и интеллектуальному потенциалу ставили вровень с М.М.Сперанским и Д.А.Милютиным, ушел из жизни, оказавшись практически невостребованным Россией начала века.

Забвение постигло и сочинения Гурко. Спокойный тон, отсутствие откровенной «партийности» делали его работы непригодными ни для правой, ни для левой «мельницы», И потому они оказались прочно и незаслуженно забыты, а вернее, «вытеснены» (пользуясь фрейдистским термином) из российского общественного сознания. Между тем Гурко не только недюжинный аналитик, но и превосходный портретист. Возможно, сказались наследственность и семейная традиция — бабка Гурко по материнской линии графиня Салиас де Турнемир (урожденная Елизавета Васильевна Сухово-Кобылина) была в свое время широко известной писательницей, выступавшей под псевдонимом Евгения Тур на страницах «Современника» и «Русского вестника». Перу Гурко принадлежит, в частности, одна из лучших политических биографий последней императорской четы «Царь и царица» (Париж, 1927).

Рецензенты отмечали, что Гурко в ней удалось с честью справиться с трудной задачей, обнаружив «много психологического чутья и отличное понимание механизма, управляющего людскими поступками. Книга его — прежде всего книга умного человека»^[37]. Эта работа Гурко недавно была переиздана в России.

Воспоминания Гурко, позволяющие судить об общих закономерностях формирования аппаратной политики старой России, совершенно уникальные в отечественной мемуарной традиции, до сих пор были известны только в английском переводе, для которого текст их был перекомпонован и несколько сокращен. В тех случаях, когда редакторы не могли разобрать фамилии упоминаемых лиц, они использовали описательные обороты^[38], обширные подстрочные комментарии Гурко иногда вносились в основной текст, но иногда и опускались вовсе.

История текста известна нам крайне фрагментарно. Работать над мемуарами Гурко начал, по всей видимости, сразу после переезда в Париж в 1920 г. Уже в 1922 г. он публикует большой очерк «Что есть и чего нет в «Воспоминаниях графа С.Ю.Витте»»^[39], некоторые пассажи которого буквально совпадают с текстом воспоминаний Гурко. В 1924 г. воспоминания Гурко о периоде революции и Гражданской войны публикуются в «Архиве русской революции» И.В.Гессена. Следует предполагать, что эта работа продолжалась до самой смерти Гурко и не была закончена, последние части воспоминаний (V и VI) явно отмечены печатью незавершенности и, по всей видимости, не прошли окончательной авторской правки.

Несмотря на то что Гурко провел последние годы жизни во Франции, все наши обращения во французские хранилища не дали результата — местонахождение рукописи русского оригинала воспоминаний установить не удалось. Текст настоящего издания воспроизводится по машинописной копии, хранящейся в Гуверовском институте войны, революции и мира при Стэнфордском университете (США).