С арестом Совета рабочих депутатов революция в Петербурге сразу пошла на убыль, хотя взамен арестованного состава этого Совета и был немедленно избран новый. Не сопровождавшийся никакими выступлениями толпы арест первого состава Совета разрушил тот ореол, которым организация эта была окружена, и притом не только в глазах населения, но и в представлении правительства и самого Витте. К тому же лица, вошедшие в состав нового Совета, не обладали ни опытом, ни влиянием в рабочей среде, а потому он не мог развить своей деятельности. Этот второй Совет был через месяц, а именно 2 января 1906 г., тоже целиком арестован, причем арест его не вызвал никаких протестов даже со стороны рабочих масс.

Однако партийные центры различных революционных организаций продолжали существовать, а не вызвавший никаких волнений в Петербурге арест Совета рабочих депутатов им ясно указал, что, с одной стороны, шансы революции все уменьшаются, а с другой, что рассчитывать на успех вооруженного восстания в Петербурге совершенно не приходится.

При этих условиях они решились на отчаянное средство, а именно на перенесение центра революционных выступлений в Москву, где как по количеству имевшегося там гарнизона, так и по степени его распропагандированности им казалось, что успех вооруженного восстания обеспечен.

С лихорадочной поспешностью принялись они за его подготовку, причем силою вещей она приняла почти открытый характер. Между тем удачная ликвидация Петербургского Совета рабочих депутатов окрылила Витте, и он задумал покончить с революцией одним ударом, а именно позволить Московскому восстанию выступить наружу, благо оно должно было произойти вдали от его места пребывания, и затем дать предметный урок населению и одновременно расправиться со всеми наиболее деятельными главарями революции. Некоторым из своих ближайших сотрудников по Министерству финансов, как, например, А.И.Путилову, на выраженное им изумление, почему власть допускает открытую на глазах у всех подготовку вооруженного выступления в Москве, он именно это и объяснил^[553].

Что же касается Дурново, то в Москве он не имел возможности лично принять непосредственное участие в своевременном предупреждении готовящихся событий. К тому же Московское охранное отделение отличалось в то время плохой постановкой розыска.

Однако, когда 8 декабря, благодаря совокупности этих условий, Московское вооруженное восстание не только вспыхнуло, но приняло грозные размеры, а московские власти не проявили для его подавления ни умения, ни должной решимости, Дурново командировал в Москву вице-директора департамента полиции Рачковского лично руководить действиями полиции и войск. Конечно, достиг он при этом успеха лишь благодаря посылке в Москву лейб-гвардии Семеновского полка, возглавляемого решительным генералом Мином, впоследствии оплатившим свою деятельность в Москве своею жизнью: весною 1906 г. он стал жертвою террористического акта. По очистке самой Москвы Семеновский полк был направлен на забастовавшую линию Московско-Рязанской железной дороги, на ближайших к Москве станциях которой засели многие видные партийные работники. Расправа с ними здесь была жестокая: многие были тут же на месте расстреляны.

Усмирением революционной Москвы, однако, нельзя было ограничиться. Надо было еще обезопасить Россию от возвращающихся с Дальнего Востока уволенных запасных. Запасные эти возвращались особыми поездами, но представляли они не воинские части, а буйную, лишенную всякой дисциплины бесчинствующую толпу. Дошло дело до того, что движение на значительной части Великого сибирского пути было ими приведено в полное расстройство. Запасные громили находившиеся у них на пути станции, требовали немедленной дальнейшей отправки, что, ввиду того, что путь этот был одноколейный, было сопряжено с перерывом всего встречного движения и вообще наводили панику на все железнодорожное начальство.

Для усмирения возвращающихся запасных Дурново остановился на генерале бароне Меллер-Закомельском. Генерал этот был известен своей решительностью и беспощадностью, а именно он усмирил севастопольский ноябрьский бунт^[554].

Однако при исполнении этого поручения Меллер изобрел хотя и радикальный, но все же безобидный образ действия. Отправился он из Москвы в Сибирь на вооруженном поезде во главе избранного состава воинской карательной части. Затем при встрече с поездом запасных, о совершенных коими в пути безобразиях имелись у него сведения, он его немедленно оцеплял своим отрядом, а затем приступал к постепенному выпуску из оцепленного поезда небольших групп запасных, которым тут же учинял жестокую порку.

Желаемый результат получился в полной мере. Выпоротые запасные за весь последующий путь держались тише воды, ниже травы. Мне рассказывал очевидец о своей встрече с таким побывавшим в переделке у Меллера проездом на одной из больших станций вблизи Урала. На станции этой было получено сведение, что к ней направлен поезд с исключительно буйным составом запасных. Тотчас буфетчик станции убрал со стойки и вообще увез со станции всю имевшуюся у него провизию, причем и сам счел более благоразумным скрыться; ушел и весь обслуживающий буфет и кухню персонал. Вообще все на станции присмирело и в жуткой тревоге ожидало прибытия опасных частей. Однако проходит час, другой, а поезда все нет, пока наконец с ближайшей станции получается извещение, что поезд с запасными пущен. На станции страх доходит до высшего напряжения, до степени паники. Но вот долгожданный, хотя и нежелательный, поезд подходит к станции, и, к удивлению находящихся на ней, в поезде этом господствует тишина, все двери теплушек заперты, не слышно ни обычных звуков гармоники, ни нестройных разгульных песен, ни даже человеческой речи. Наконец потихоньку, слегка отодвигается дверь одной из теплушек, и из нее, робко озираясь, выдвигается чья-то голова, за головой появляется наконец и туловище, и дюжий запасный с жестяным чайником в руках медленно сходит на платформу и, обращаясь к кому-то из находящихся на ней, тихим голосом спрашивает: «Нельзя ли кипяточку у вас попросить?» Спрошенный, указав, где имеется кипяток, в свою очередь, все еще не без страха, спрашивает: «Да что это у вас на поезде больно тихо?» «Так что с генералом Меллером встретились», — был краткий, но, однако, сразу все разъяснявший ответ.

Конечно, почитающие ту часть человеческого тела, по которой прогулялись не то розги, не то шомпола отряда Меллера, священной и неприкосновенной приходили тогда, придут, пожалуй, и сейчас в величайшее возмущение от такого способа водворения порядка. Едва ли способ, практикуемый большевиками для подчинения своей власти, — массовый расстрел — предпочтительнее^[555].

Однако и этим не заканчивалась борьба с революционными силами. Нужно было еще так или иначе распорядиться с тем множеством лиц, которые были обнаружены как участники в революционной деятельности едва ли не во всех городах России и содержались под стражей.

Дела об этих лицах поступали в департамент полиции, который распределял арестованных на категории, и соответственно учиненным ими деяниям либо постановлял о предании их суду, либо, что в большинстве случаев и происходило, подвергал их административной ссылке в более или менее отдаленные места. Происходило это в особом, действующем при департаменте полиции присутствии, составленном из директора этого департамента и одного из товарищей прокурора Судебной палаты, а председательствовал в то время в этом присутствии товарищ министра либеральный кн. С.Д.Урусов. Не сомневаюсь, что Дурново возложил на него эту обязанность именно ввиду его популярности в кадетских кругах. И вот Урусов, в марте 1905 г. покинувший службу, выбранный в Калуге членом Первой Государственной думы, а потом вступивший в ряды кадетской партии, до самого своего увольнения с спокойным духом, чуть не ежедневно, ибо присутствие собиралось в это время очень часто, ссылал сотни лиц, точно не зная, ни кто они, ни что они учинили, причем общее число сосланных в это время, судя по воспоминаниям А.А.Лопухина^[556], опубликованным в советской России в 1922 г., достигло 48 тысяч.