Глава пятнадцатая,

в которой ничто, кроме переговоров со слонами, не мешает Генподрядчику довести эту историю до конца

Генподрядчик, интимно дохнув в домофон, который ничем ему не ответил, пожал плечами и начал подниматься по лестнице. На лестничной клетке первого этажа стоял человек с совком в руках. «Все снится, — сказал он, завидев Генподрядчика. — Один и тот же. Говорит: вставай, говорит, Петров и ходу отсюда, пока не поздно. А зачем, не рассказывает». — «Да, — сказал Генподрядчик. — Говорят, на закате спать вредно. А может, и правда, развеяться как-то, проехаться, в самом деле». — «Да жена ведь, — приглушенно сказал тот, с тоской оглянувшись в глубь квартиры. — Куда денешься». — «Да, — снова сказал Генподрядчик. — Бывает». Тот вздохнул и бодро спросил: «Замазкой не интересуетесь? Хорошая. Залежи остались». — «Спасибо. Может быть, в другой раз». Человек с совком еще вздохнул и задом скрылся в квартире. Генподрядчик выбрался из дому знакомой дорогой. Прораб ждал его посреди двора, по-хозяйски ковыряясь носком в асфальте. «Что так долго-то, — сказал он. — Я уже волноваться начал». — «Правда, долго?» — спросил Генподрядчик. «Да, не соврать, минут сорок, — сказал Прораб, глянув на часы. — Что делал-то?» — «Так», — неопределенно сказал Генподрядчик, с выражением лица, означавшим то же самое. «Водителя я отпустил, — сказал Прораб. — У него рабочий день до шести. Пешком пойдем, здоровее будет». Незнакомый им человек, понурив голову в серой шапке, прошел мимо и скрылся в подъезде. Это был некогда известный читателю, но давно им забытый дядя Паша. Он бывал здесь часто с той поры, как племянница, выйдя замуж, уехала то ли в Череповец, где у ее мужа были все родственники, то ли еще куда-то. Именно здесь, когда дядя Паша однажды ночевал, произошла известная история со слоном. Собственно говоря, ее исходная ситуация, лишившаяся, как свойственно притче, всяких черт местности, хорошо известна отечественному любителю. Человек в ходе продолжительного запоя выходит ночью на балкон и видит во дворе пасущегося белого слона. Он перестает пить, больше года ведет образ жизни, удивляющий родных и знакомых, и лишь по случайности узнает, что в то время к ним в город приезжал странствующий цирк, а слона держали в теплую погоду на заднем дворе, чтобы он мог развеяться. Немногие знают, что человеком, бросившим пить из-за увиденного слона, был известный дядя Паша и что, увидев слона, он не сразу пережил пищевой кризис, а сначала попробовал заговорить с животным и провел в общении с ним несколько небесполезных минут.

— Слышь, земляк, — позвал он, сев на корточки и высунув тяжелую голову между приятно холодящими балконными прутьями, — ты что, слон?

— Ну, любезнейший, — откашлявшись, приятным академическим баритоном сказал тот, — что, собственно, значит «слон». Давайте как-то определимся с понятиями, если вы хотите поговорить об этом. Надеюсь, — прибавил он, покосившись на дядю Пашу, — вы задали этот вопрос не из бессмысленной вежливости и в ваших устах он значил нечто большее, чем «как дела» или «как вы себя носите», по выражению наших коллег-французов.

— Нет, ну что значит «слон», — сказал дядя Паша. — Тут ведь что есть, то есть, ничего не попишешь. Нельзя, как говорится, уйти от очевидного.

— Что мы, в самом деле, — досадливо сказал слон, — как дети малые. Во-первых, нельзя на основе наблюдений за одной особью делать заключения о виде. Как вы отделите случайные признаки от необходимых? Может, у меня хобот — фамильная черта, как у Габсбургов нос? А во-вторых, насчет очевидного, — я столько раз на своем веку от него уходил, что, скажу вам, от него-то уйти всего проще! От чего другого еще помучишься, и так попробуешь, и этак, а от очевидного — это плевое дело!

— А почему вы случайные признаки прямо отождествляете с индивидуальными? — насторожился дядя Паша, чья умственная сфера испытывала благотворное влияние балконных прутьев. — Как же вы объясните взаимодействие индивидуальных и видовых форм, если между ними такое неравенство?

Слон посмотрел на него с интересом.

— Вижу, что недооценил вашей пытливости, — признал он. — Будем считать, это я сгоряча сказал. Давайте отрешимся от этого вопроса, чтоб не сбиваться, и вы сейчас дадите скоренько рабочее определение слона, а я готов обсуждать, кто тут слон, а кто нет.

Дядя Паша подумал.

— Слон — это животное, — уверенно сказал он. — Семейства слоновых, — добавил он зачем-то, тоскливо оглянувшись.

— Э, нет, — запротестовал слон, — мое семейство оставимте в покое — я так понимаю, вы на него намекаете — потому что этак мы до Страшного суда будем круги нарезать. Без тавтологий, если можно.

— Ходит на четырех ногах, — безнадежно продолжил дядя Паша.

— А если встанет на две? — перебил слон, — в цирке видели, должно быть, такой номер: что же это, хлоп — и не слон? Это что, аттракцион такой, «Был слон — и нету»?

— Не менее чем на двух ногах, — поправился дядя Паша.

— Другое дело, — удовлетворился слон. — На одной-то, конечно, трудновато.

— Обладает большими ушами, — перечислял дядя Паша, — и хоботом, образованным из губы и носа, который вследствие своей эластичности может принимать разнообразные формы.

— Вот тут я-таки позволю себе естественный вопрос, — сказал слон. — Хобот, он где кончается?

Дядя Паша не понял.

— Где ноздри, — сказал он.

— Нет, — сказал слон. — Где ноздри, это самоочевидно. С обратной стороны, где слон. Там где кончается хобот?

Дядя Паша не знал.

— Вот здесь уже слон? — спросил слон и показал на себе хоботом, что, в общем-то, ему ничем не грозило. — Или еще хобот? А здесь? — спросил он, показав дальше вглубь слона.

— Не знаю, — признал дядя Паша.

— Хорошо, — откомментировал слон. — Вернемся. Какие еще признаки вы собирались перечислить?

— Все уже, — сказал дядя Паша. — Ну, еще кожа голая. Набирает в хобот воду и живет в Африке.

— В Индии еще, — напомнил слон. — Так, значит, все? Прекрасно. Позвольте мне обобщить ваше описание. Слон — это минимум двуногое животное без перьев, часть которого может принимать разные формы, причем границы этой части невозможно установить с точностью. Вследствие чего соотношение этой части с целым остается крайне проблематичным. Так?

— Так, — сказал дядя Паша. — Вроде.

— Таким образом, — сказал слон, с удовольствием щуря умные глаза. — Слон — это нечто, способное в своей неопределенной части, в пределе равной целому, усваивать себе любые социально приемлемые формы. Оно живет в разных местах, везде упорно наливая в себя воду. И у него есть семья, которая любит его даже и такого. Вот что, дорогой незнакомец, вы имеете в виду, когда, стоя на балконе, беспечно произносите «слон». Вы подумайте, стоит ли пользоваться этим словом так вот огульно, или, может, вообще отложить его в пассивный словарь до разъяснения, от греха подальше?

— Я отложу, — обещал дядя Паша, судорожно сглотнув. — Отложу, вот крест.

— Вы поймите, дорогой, — вкрадчиво сказал слон. — Слон — это ведь не просто так, что вы вот вышли на балкон, а он тут стоит. Нет. Слон — это проблема самоопределения. Всякое познание неизбежно пользуется способом отрицания, это уж так повелось. Я — не стол, по тем и тем причинам, я не птичка-завирушка из-за того-то и того-то. Но если предмет, от которого вы хотели оттолкнуться, вдруг оказывается трясиной под цветами? Как же вы выберетесь? Кем же вы будете? Заметьте, мы взяли первое попавшееся — а ведь мало ли что тут могло попасться? Тут ведь муфлон мог стоять! у нас ведь есть один, его просто сегодня гулять не пустили за плохое поведение! Или даже сорокопут какой-нибудь! А? как тогда?

И тут дядя Паша, сместившийся по балкону правее, вдруг заметил по ту сторону слона что-то шевелящееся и с лопатой.

— Эй, — грозно сказал он, — ты там кто такой умный?