Итак, в назначенное время я вышел, примерно за четверть часа дошел до кинозала в торговом центре, купил в кассе билеты и стал ждать ее.
Вот она показалась из дверей лифта в синем осеннем пальто и направилась ко мне. Вид ее был смущенный, сама она была натянута как струна. Мы как можно быстро сняли верхнюю одежду, сдали ее в гардероб и прошли в зал. Она была как всегда прелестна: в черном коротком платье, в черных колготках, густые каштановые волосы перехвачены заколкой справа от лица. От нее исходил тонкий и приятный аромат духов.
С художественной точки зрения фильм не представлял из себя ничего. Обычный посредственный боевик. Я не знал, как себя с ней повести, говорить ли о чем или нет. Вот Венсан Кассель оказался в постели с какой-то девицей и начал с ней выделывать невообразимые фортели. Таня посмотрела в мою сторону мутным взглядом и тихо сказала: «Согрей мне ручку!». Я с радостью взял ее руку в свою ладонь, она была мягкой, холодной и немного влажной. Она мне протянула и другую руку. Тем временем Венсан Кассель работал как отбойный молоток, девица уже и не стонала под его напором, она как будто скулила и завывала. А я сжимал ее руки и не знал, что говорить и что делать. О чем она думает? Интересно, о том же, что и происходит в кино?
Наконец, фильм закончился и я пошел провожать ее до остановки на проспекте Ленина. Она, конечно, была встревожена и несколько избегала меня. На мой вопрос, куда она так торопится она взволнованно ответила: «Ты представляешь, что будет, если нас увидят вместе в такой час?». Я, конечно, понимал, но пытался пошутить, сказав, что мы могли бы задержаться на работе, мимо которой как раз проходили. Она иронично заметила: «Ну да, в такой-то час!».
После описанного случая мы действительно сблизились. Она мне рассказала про себя, про свои отношения с мужем. Оказалось, что ее внешнее спокойствие и олицетворение счастливой семейной жизни является лишь красивой картинкой, за которой скрывается несчастная молодая женщина.
Она рассказала, что муж на нее кричит, а она, когда на нее кто-то кричит, просто замыкается в себе и даже ничего не в силах ответить, а крики и ругательства нарастают, как снежный ком.
Я стал заходить к ней ежедневно по утрам, ведь и я, и она приходили на работу раньше всех. Однажды я почувствовал даже запах сигарет от нее, она только что курила, но ничего не сказал, чтобы случайно не обидеть. А в один день все-таки обидел случайно. Мы встретились недалеко от нашего здания и она спросила: «Привет! Ты откуда?». Я ответил: «От вокзала иду. А ты?». На что она рассердилась и недовольно сказала: «Что за вопросы? Что значит: откуда? Из дома!». Я попытался объяснить, что совсем не хотел ее обидеть и то что, сказав, что я-то сам иду от вокзала, не означает ведь, что я не был дома, но утро уже было испорчено.
Наконец, в нашем общем деле произошли подвижки, Клавдия Станиславовна пригласила нас на переговоры и начальник отправил нас двоих в город-спутник, где располагалась юридическая фирма. За это время мы успели кое-что выяснить о «Негоцианте». Оказалось, что это очень известная фирма на рынке юридических услуг, занимается налоговыми спорами, которые стоят очень дорого, из-за чего и выручка и прибыль у нее очень высокие. Случилось так, что мы убедили Клавдию Станиславовну, были заключены комплексные договоры страхования, мы были очень этому рады и я предложил Татьяне поужинать в кафе, на что она согласилась. Я сидел напротив нее и наслаждался ее обществом, ее красотой, ее обаянием. От нее исходил привычный уже для меня аромат духов, а где-то за ним был еще один аромат, и я его чувствовал, ведь она находилась совсем рядом со мною, — аромат ее нежного тела. Одета она была как всегда в последнее время: в черное платье до колена с черными колготками.
— А ты сам немец или русский? — спросила она. — Имя и фамилия у тебя совсем не русские.
— Русский в нескольких поколениях, — ответил я. — Мои ближайшие предки из России, а дальние из Австрии. Точнее, из Австро-Венгрии.
— А чем вообще австрийцы отличаются от немцев?
— Да по сути ничем. Только австрийцы ближе к Восточной Европе. Больше было браков с восточными европейцами, смешались, кровь, менталитет, привычки. Только язык и остался. Часть немцев превратилась в австрийцев.
— Я бы очень хотела побывать на твоей исторической родине, — продолжила она, глядя на меня, но закрывая глаза от смущения. — Вместе с тобой.
Мое сердце бешено заколотилось.
— Надо же, я тоже. Очень и очень хочу.
Когда мы одевались, я увидел ее в отражении зеркала и заметил, что зеркало немного искажает ее лицо. Не то чтобы делает лучше или хуже, просто искажает. В это время в кафе играла песня Дмитрия Маликова «Моя» и, повернувшись ко мне, Татьяна сказала: «Мне так нравится эта песня». Мне очень захотелось обнять ее, прижать к себе и я даже не знаю, как сдержался.
Мы общались каждый день и мне казалось, я очень хотел на это надеяться, что мы уже не можем на работе друг без друга, так мы были привязаны. Мы встречались на лестнице и я каждый раз хотел ее немного приобнять, но она всегда сторонилась меня и, прижимая указательный палец к губам, шептала: «Тссс! Здесь всюду шпионы!».
Все это говорило, кричало о том, что я был влюблен в нее просто безумно.
В один из осенних дней после работы я пригласил ее в кафе в соседнем районе. Мы по такому же плану, как и тогда, когда ходили в кино, вышли с работы порознь, но уже за железной дорогой соединились и пошли вместе. Татьяна оборачивалась постоянно и заметила, что за нами идет одна из наших коллег, Лариса Евграфовна Кукушкина, работавшая в нашей фирме бухгалтером. Мы сначала забеспокоились, но потом подумали, что Лариса Евграфовна — человек порядочнейший, рафинированный интеллигент, не будет распространять сплетни по нашей организации, и оказались правы.
— Почему ты говоришь, что ты русский в нескольких поколениях, а имя у тебя до сих пор нерусское?
— Потому что рождаются одни мальчики, и они хотят продолжить традицию с немецкими именами.
— Ты хотел сказать австрийскими?
— Да нет же, немецкими! Австрийцы почти те же немцы. Игра слов. Австрия это Остеррейх по-немецки, которая в русском языке трансформировалась в Австрию. Востояная империя, разбавленная восточными народами.
— Значит, своего сына ты тоже назовешь немецким именем, — подвела итог она.
— Не знаю, не думал еще. У меня и сына пока нет.
— А ты бы хотел?
— Конечно! О чем разговор?!
— А как бы ты назвал меня? Ну, австрийским именем?
— Даже не знаю. Зачем это?
— Просто спросила. Ответь!
— Ну, не знаю. Может быть, Августиной.
— Почему?
— Ты же в августе родилась.
— Да, летом. А уже поздняя осень.
Она мне даже стала сниться. Как-то мне приснилось, будто она зашла в кабинет, я в это время сидел за своим рабочим столом, сразу слева от входа. Она была в строгом женском костюме — юбке и пиджаке бежевого цвета в такого же цвета шляпке с вуалью. При ней был огромный чемодан на колесиках, она куда-то уезжала. Она была спокойна, величественна, а увидев меня, довольно пренебрежительно сказала: «Ах, это ты…», и тотчас перевела от меня взгляд на остальных наших коллег. Но не это меня испугало. Меня испугало так сильно, что даже сердце защемило, то, что она уезжает и я ее больше никогда не увижу. Сейчас, казалось бы, я так счастлив просто видеть ее каждый день, разговаривать с ней и большего мне даже и не надо, но она уезжает. И от осознания этого становится очень горько.
Так неспешно подошел новый год.
На зимних еще каникулах, в одну ночь, она приснилась мне вновь. Это была катастрофа. Случилась ядерная война, а я был в числе выживших людей. Нас было человек тридцать и мы жили в катакомбах. В моем сне наша группа куда-то шла, а я был во главе этой группы, был ее лидером. В жизни я никогда не был лидером, ни в школе, ни в армии, ни в университете, да и не нужно было мне никогда это лидерство. А здесь я был именно что предводителем. И тут меня что-то кольнуло. Она должна была быть здесь, рядом со мной, но ее нет. Я, не оборачиваясь, закричал во все горло: «Танюшка! Ты где?». Все остановились и я увидел, что из одного ответвления от главного коридора подземелья выходит она, в черных спортивных брюках и свитере коричневого цвета. Какое-то смятение закралось в мою душу, а она, как мне показалось, немного застеснялась того что я ее кричал и мы все ее ждали. Но вот она догнала меня, взяла за руку, скрестив свои пальцы с моими, и мы пошли дальше. И мне сразу стало как-то спокойнее.
