Миранда пошла вдоль по Оксфорд-стрит, невольно прислушиваясь к разговорам прохожих. Нормального чистого английского языка теперь уже и не услышишь на улице, разве что в редких случаях, да и то, как правило, от людей с очень уж глупым видом.

Если остановить любого из этих прохожих, то вряд ли даже один из пятидесяти сможет внятно объяснить, что такое электричество, не говоря уже о каком-нибудь булевом логическом выражении. Чем лучше работают автоматы, тем меньше люди думают головой. Да и зачем нагружать мозги, если достаточно просто нажать на кнопку?! Ткнул пальцем – и все заработало. Кнопочная нация. Кнопочные автоматы, произведенные в дальних странах. Скоро у нас не останется ничего своего, кроме нашего британского акцента, жаргона и местных говоров и наречий американцы не купят ни в жизнь. Мы будем гулять по бетонным улицам с бетонными деревьями и играть в игры на мощных компьютерах, которые бесконечно превосходят нас по интеллекту.

На Уордур-стрит Миранда увидела на другой стороне улицы свою сестру. Они минут пять стояли, улыбаясь друг другу и дожидаясь, пока в потоке машин не образуется хотя бы какой-то просвет. Миранда увидела, что просвет сейчас будет, и засомневалась: переходить самой или остаться на месте, и пусть переходит сестра? Даже думать об этом было бы проявлением слабости, и, как только проехал тот грузовик, она решительно шагнула на проезжую часть.

– Три года прошло, – сказала Патрисия.

Миранда на секунду задумалась и поправила:

– Четыре.

Она всегда хорошо помнила даты.

Они мило болтали минут пятнадцать. Миранда отметила про себя, что это действительно нехорошо – не знать, где живет твоя родная сестра. Не общаться – это одно, но не знать, где не общаться – совсем другое.

– От Дана чего-нибудь слышно? – спросила Патрисия. Дан периодически звонил Миранде. Дан – это их брат, которого чуть ли не с рождения называли в семье Дан Тридцать Три Несчастья. Его стараниями она получила повод для непреходящего раздражения в детстве и материал для своих лучших комических сценок впоследствии. По странному совпадению, она как раз размышляла о том, что надо бы показать продюсеру с телевидения что-нибудь «из Дана». Все номера рано или поздно «изнашиваются», но сценки из жизни Дана – непогрешимы и вечны, насколько вообще что-то может быть вечным в мире сценического юмора.

Вот вкратце, чем отличился Дан в плане несчастий и бедствий: в четырнадцать лет он поджигает школу (не нарочно – если бы нарочно, это было бы круто), так что одно крыло выгорает дотла. В семнадцать он разбивает родительскую машину. Через год повторяется то же самое. В девятнадцать он познает радости секса, и его первая девушка беременеет с первого же раза, плюс к тому он подцепляет болезнь, настолько редкую, что его случай обсуждается на конференциях: какая-то непонятная сыпь в форме географических очертаний Объединенного королевства, которая появляется и исчезает по его желанию. В двадцать, после двух лет безуспешных попыток найти работу, ему удастся устроиться на работу и продержаться на этом месте почти три часа, после чего он разбивает машину начальника, которую ему поручили припарковать. В двадцать один Дан заявляет, что Англия – это гниющий труп, и что ему надоело задыхаться под ошметками разлагающейся нации. Он уезжает в Америку: через неделю он разбивает взятую напрокат машину, и его упекают в тюрягу, потому что американские власти принимают его за какого-то известного фальшивомонетчика и утверждают, что его паспорт – поддельный. Через пару дней недоразумение разрешается, но к тому времени Дан уже подхватил гепатит. При отсутствии медицинской страховки.

Оттуда – в Фиджи, где Дан встречает самую красивую женщину из всех, кого он знал в жизни. По непонятным причинам девушка соглашается поехать к нему в отель (она за рулем). Дан, ясное дело, весь в предвкушении, поскольку «это должен был быть первый раз, когда я сплю с кем-то, кто мне действительно нравится». Они раздеваются, Дан любуется на голую красавицу у себя в постели и еще успевает подумать: «ради этого стоит жить», – как вдруг маленький метеорит размером с мраморный шарик прошибает стену, чиркает Дана по левой ноге, пробивает пол и приземляется на гладильный пресс в комнате этажом ниже. Если бы Дану хотя бы достался метеорит, он мог бы выручить за него неплохую сумму, но администрация заявила, что метеорит – это собственность отеля, а с Дана содрали двойной тариф, поскольку в номере их было двое.

Потом происходит нечто загадочнее, потому что кто-то дает Дану взаймы двести тысяч фунтов, и он открывает магазин аудио-техники. Если есть что-то, в чем Дан разбирается – и, похоже, действительно есть, – то это как раз репродукторы для низких и высоких частот. Дан открывает свой звуковой рай в Кувейте, за три дня до вторжения иракской армии; по сравнению с его страданиями над разграбленным магазином меркнут все скорби мира.

Итак, неизбежно, Дан возвращается домой. Но не с пустыми руками, а с пятью кэгэ лучшего афганского героина, спрятанными под рубашкой. Когда в самолете уже объявляют посадку в Хитроу, его неожиданно пробивает. Для него настает момент непрошеной истины, и он познает себя. Он понимает, кто он такой – человек, которого родная сестра называет «ходячим обломом». Его сигарета, выкуренная украдкой за школой, за сарайчиком, где оставляют велосипеды, послужила причиной пожара с ущербом на несколько миллионов фунтов. Когда на земле царили динозавры, астероид на другом конце вселенной уже подписал его на административное взыскание. Он из собственного кармана оплатил сочный звук офицерам иракской армии. Он отправил на свалку столько хороших машин. Так с какой радости он решил, что у него получится стать наркодилером?! Это надо совсем уже головой повернуться…

Его охватила паника. Настолько сильная паника, что он может только икать и периодически похныкивать. На паспортном контроле он падает в обморок, и ему дают воды. Не в силах понять, почему его не задержали, он сам идет на таможню сдаваться. Но там нет ни души. Он ждет две минуты. А потом до него начинает доходить, как глупо он будет выглядеть, если появится кто-нибудь из таможенников. Он идет себе восвояси.

Наверное, это лучшее утро в Дановой жизни. Унылая лондонская серость и мелкий дождь кажутся ему восхитительными. Спустившись в подземку, он искренне аплодирует худшему уличному гитаристу на всей линии Пиккадилли; он смеется, когда ему наступают на ноги и пихают в толпе. Семейство каких-то индусов прошлось ему по ногам, а он лишь улыбается. Он улыбается, увертываясь от нахальных датских туристов с огромными рюкзаками. Он идет по адресу на Одд-Кент-роуд, куда нужно доставить товар. Адрес нигде, разумеется, не записан. Он помнит его наизусть.

Он понимает, почему в его жизни было столько досадных недоразумений. Он оплатил все счета невезений на многие годы вперед, чтобы сегодня все прошло гладко. Сегодня ему обязательно повезет.

Дан видит паб на углу и решает зайти. Он уже столько лет не пил настоящего темного пива; тем более ему есть что отметить. Он доказал, что все они были неправы – все, кто звал его неудачником. Он дает себе слово сделать что-то хорошее: помочь глухим детям или что-нибудь вроде того. В общем, он пьет свою пинту, и тут к нему подъезжает какой-то барыга и предлагает оторваться на кислоте. Дану смешно: у него под рубашкой пять кило интернационального кайфа, а какой-то цинготный заморыш хочет впарить ему откровенную дрянь по цене, явно завышенной. Он щедро отваливает барыге десятку за марочку.

Полиция находит Дана в телефонной будке. Съежившись на полу, он рыдает в трубку: «У меня замечательный героин, лучше просто уже не бывает. За ним охотятся марсиане. Они вооружены метеоритами. Нельзя допустить, чтобы они его отобрали. Пришлите помощь», – а оператор на телефонной станции пытается его успокоить. Полиция берет Дана под защиту, а запись его звонка становится хитом подарочной рождественской кассеты для сотрудников «скорой помощи».

Миранда навещает Дана в тюрьме, в основном потому, что она никогда не была в тюрьме, а не из желания с ним увидеться.