Annotation
История простой деревенской женщины. Рассказ о том, что пока человек жив, смысл жизни не заканчивается.
Светлана Шагако
Светлана Шагако
Житьё-бытьё
Бабке Матрёне в этом году 80 лет стукнуло. Последние пять лет она готовилась помирать. В позапрошлом году даже коровку свою продала удачно: дёшево, но зато не на убой, ветеринар из соседнего села на молоко купил. Потом бабка Матрёна привела в порядок могилки мужа и сына: подновила памятники, покрасила оградки. Себе местечко рядом приготовила. И каждый раз напоминала местной почтальонке Рае, чтоб именно рядом похоронили.
Рая заглядывала в домик на окраине каждую неделю: то с пенсией, то с телепрограммой, которую бабка Матрёна по привычке выписывала, хотя телевизор у неё даже в хорошую погоду плохо показывал.
— Ты бы вот чем место подбирать, — ворчала Рая, — лучше б поближе к людям перебралась, домов вон сколь пустует! Или хоть в престарелый дом, с твоей-то пенсией тебя туда за милую душу возьмут… А то тащиться к тебе два километра, репьи по дороге собирать, чё случись, и будешь тут одна лежать, пока кто найдёт!
— Тут сынок мой Паша жил! А лежать-то, поди, долго не придётся! Люди схоронят, снаружи-то ещё никого не оставили…
— Н-у-у-у… Засобирала!
Мужа бабка Матрёна потеряла давно, ещё когда сын маленький был. На лесозаготовке лесиной прибило. А сын ушёл в армию служить, исполнять интернациональный долг, да и не вернулся, погиб…
Как пережила, сама не помнит. Работой только и спасалась да людям помогала, то с детками посидеть, то по хозяйству. От бабушки своей знания в травничестве переняла, лечила понемножку — у детей грыжи правила и испуг выливала.
Целый день руки и голова работой были заняты, а вечера долго тянулись — сидела на крылечке дома и думала о житье-бытье. Была семья, планы строили, надеялись… А теперь что? Альбом с заветными фотографиями только и остался…
Иногда брала книги сына, их ему в школе за хорошую учёбу дарили. Перечитывала любимые страницы. Думала о людях, которые эти книги написали: «Это же надо! Вот ведь уже многих в живых нету, а думки их в печатном слове до сих пор среди людей живут! До сих пор любой может книжку открыть да поговорить как с живым человеком…»
Не могла только тетрадку сына с его стихами читать. В руках подержит и обратно положит.
Место для тетрадки выбрала в красном углу на столе под иконами. Салфеточку кружевную сама связала и на неё положила.
Стихи писать Паша начал ещё в школе, продолжил в армии, тетрадку с собой забрал. Её потом вместе с ним прислали…
Паше учительница предлагала его стихи в газету послать, но он всё отмахивался со смехом:
— Вот с армии вернусь!
Не вернулся…
Люди её в память о муже и сыне, да и за былое добро не оставляли. То пастух местный заглянет, покричит через забор:
— Бабка Матрёна! Ты жива ли там?
— А то! Пеструшку-то в стаде не обижаешь? Как она?
— Как сыр в масле катается! Тем более сама их и производит! — смеётся пастух своей, только что придуманной шутке.
А она уже спешит к нему с кулёчком из газеты.
— Ну-ну… На вот деткам шанежки.
— Да ты что, бабка Матрёна! Зачем? Сама ешь!
— Бери-бери… Пусть Пашеньку моего помянут.
— То да-а-а… Святое дело!
Рая, почтальонка, если уж дойдёт, то и почаёвничать сядет, и рукава закатает, что-нибудь поможет. Ей бы самой уже пора на пенсии сидеть, да никак не оставит работу: никак не найдут ей замену — молодые за такую низкую зарплату не хотят на почту идти.
А иной раз и односельчане соберутся за грибами-ягодами, по дороге в лес занесут продукты из местного магазина да приветы от старух-подружек передадут. Так и перебивалась.
А в прошлом году совсем было слегла, расхворалась, но тут к ней прибился одноглазый раненый кот.
В каких баталиях его потрепали, неизвестно, но лечить долго пришлось. Тут и знания травницы пригодились. Люди-то в последнее время уже не обращались, проще в городе в аптеке всё купить и за полчаса болячку вылечить, чем травки да припарки…Но Васька принимал лечение с благодарностью и через месяц уже распушил рыжий хвост и каждый день сидел на заборе как сыч, вглядываясь вдаль единственным глазом.
Бабка Матрёна его пыталась пристроить, но он возвращался.
Она часто ему выговаривала:
— И чё вот пришел! Сидишь… Ну и сиди! Вот помру — один останешься! Пеструшка вон моя прижилась у людей и живёт себе припеваючи… Помереть спокойно не дадут…
Но долгими одинокими вечерами бабка Матрёна была рада обществу Васьки.
— Хоть поговорить есть с кем! А то чё ж сама с собой говорю-то, люди ещё подумают: чёкнулась бабка!
В тот день бабка Матрёна, как обычно, копалась в огороде. Полола да поливала. Тяжело уже было, но по привычке садила огурчики да картошечку — что ж земле пустовать?
Работу прервала Рая. Пенсию принесла. И рассказала новость, что из города студенты-практиканты приехали, ходят по домам, местный говор, как они говорят, слушают да записывают. А ещё записывают житьё-бытьё обычных людей, книжку хотят сделать.
— Частушки-то хоть какие повспоминай, байки там разные…
— Да в мою-то глушь никто не потащится…
Но студенты пришли. Бабка Матрёна долго волновалась и суетилась, не зная, куда посадить и как лучше приветить. Чай заварила на травках, на стол накрыла. Но помочь ребятам ничем не смогла.
— Песен-то я отродясь не пела… Частушек-сказок не упомню… Не до сказок было — детство послевоенное: и поголодать довелось, и толком не доучилась…
Студенты заскучали, вежливо засобирались дальше.
Одна только девушка Аня всё продолжала интересоваться: из каких травок чай да что это сохнет в пучках над печью, а потом и к заветному подобралась — без спроса взяла со стола тетрадку со стихами Паши и не отрываясь прочла несколько страниц.
Бабка Матрёна хотела было девушку остановить, но как будто дар речи потеряла.
— Это стоит опубликовать! — заявила Аня. — Дайте мне тетрадку и ваш номер телефона, я с вами свяжусь!
Сердце бабки Матрёны затрепыхалось — и страшно стало, что тетрадку заберут, и надежда появилась, что люди в книге стихи сына прочитают. И тут же она расстроилась.
— Да какой там номер-то! Давали ребятишки наши деревенские мне старенький мобильник, но я не научилась, как там звонить… Так и отдала обратно… Если только письмо…
— Да вы шутите! Письма бумажные в прошлом веке писали! — засмеялись парни.
— Я напишу! — шикнула на парней Аня.
Бабка Матрёна долго не хотела отдавать тетрадку, трепетно прижимала её к груди. Это было самое большое сокровище в её нынешней жизни. Но подумалось, что если не отдать её этой молодой девочке, то так и уйдут стихи сына вместе с ней, с бабкой Матрёной, в никуда… И когда ребята вразнобой начали прощаться, она сунула тетрадку в руки Ане.
После ухода ребят бабка Матрёна долго переживала. Вспомнилась вдруг сказка, которую ей ещё бабушка рассказывала, и песня старинная. Долго думала, как же так опростоволосилась… Переживала, что не нарвала ребятам огурчиков в дорогу. И всё думала про Аню. А про Пашину тетрадь старалась не думать.
Почтальонка Рая ещё и отругала:
— Ну вот зачем отдала тетрадку? Потеряет и думать забудет!
— Да уж и так один конец — с собой разве забрать?
Но надежда всё теплилась.
И вдруг оно пришло.
Через три месяца.
Письмо!
Рая ещё издалека закричала:
— Студентка твоя написала! Заказное! Толстое!
Бабка Матрёна долго трясущимися руками распечатывала увесистый пакет. Там оказалось письмо и книжечка с Пашиным именем на обложке.
Читать письмо хотелось в одиночестве, но продрогшая на холодном ветру Рая уселась чаёвничать и не уходила.
