Теперь она позволила себе заплакать. Прижавшись к роботу, она оросила его водопадом слез.

— Мне казалось, что у нас больше времени, — всхлипывала она, — казалось…

— Я знаю, — осведомил ее робот и снова повторил древние слова, — мне жаль.

Роботы всегда выражали сожаления. За то, что сделали что-то недостаточно, за разочарование, за то, что они просто существовали. Мекем помнил ту войну. С неба падали бомбы, военизированные формирования двигались по разрушенному городу. Выстрелы. Человеческие тела такие хрупкие. Белые фосфорные боеприпасы, осколки снарядов. Кошмарные воспоминания.

Он думал о людях, которых убивал.

Убивать было на удивление легко, даже для робота.

Майя отпрянула от него. Смахнула слезы и спросила:

— А он выигрывал?

— Что? — переспросил робот.

— Ну, в ту игру, Бао.

— Он был ужасным игроком, — пояснил Р. Б. Мекем, и они оба рассмеялись.

— Да знаю.

— Но был прекрасным садовником. Его розы были радостью для всех. Он пытался научить меня, и не один раз. Но у меня нет дара ухаживать за цветами.

— У меня тоже, — сказала Майя. Она не сообщала Саммиту, что уезжает. Он чувствовал себя нехорошо, и она все откладывала свой отъезд, несмотря на все это, она страстно желала уехать. Сейчас она ощущала грусть, смешанной с виной, ибо в отъезде была какая-то свобода. Теперь она могла свободно отбыть, больше она не была привязана к облакам.

Далеко внизу, над поверхностью Венеры, двигались Вальдо — гигантские бронированные создания, построенные для того, чтобы выдерживать огромное давление, гравитацию и ветры, а также ревущие кислотные шторма. Они ползли по Плато Лакшми[4], управляемые сверху специалистами — людьми, как и она. Для Майи, расположившейся в ракушке своего меха, Венера была реальным миром, а облачные города в умеренной зоне, просто отвлекающим маневром. Для нее, олицетворяющей Вальдо, жестокие ветры превратились в легкий бриз, а пересеченная местность — до боли знакомая и любимая карта, которую она рисовала заново, с каждым шагом.

Ее сердце, было гелиевой тепловой помпой, ее кишечник, превратился в затвердевшую керамику. За Плато Лакшми, возвышались горы Максвелла, и к этому горному хребту, двигались Вальдо, чтобы однажды построить гору, еще выше, чтобы сделать еще один дом для людей, в котором они могли бы жить и умирать. Обитать и любить, и конечно же выращивать цветы.

Она грезила Венерой, ее поверхностью, хотела сама управлять, одним из таких гигантских механизмов. Она знала, что Саммит будет волноваться. Она не говорила ему.

Укрывшись внутри, как зародыш в утробе матери, она была защищена, и у нее имелся прямой контакт с ее мехом. Один год, два. Или столько, сколько потребуется. Эта вольность дикой планеты — потрясающие ощущения!

— Но на Венере нет цветов, — сказал бы он.

— Но могли бы быть, — ответила бы она.

— Тогда пусть будут дикие места, — ответил бы он.

Что она знала о своем дедушке? Он уже был стар к тому времени, когда она родилась. Родом он был не с Венеры. Она вообще не знала точно откуда он. Возможно с каких-то кольцевых мест обитания Сатурна, как однажды говорила ей мать. Или Титана. Общался он, с неторопливым акцентом Внешней системы. Как и почему он совершил переход на Внутренние планеты, он никогда не рассказывал, а она никогда не спрашивала. Она знала точно одно — он был молод, когда появился здесь на Венере. И как-то раз, она обнаружила изображение, спрятанное в частном архиве, и оно показывало молодого мужчину, который мог бы быть ее дедушкой, худой и угловатый, с винтовкой, перекинутой через плечо, где-то на одной из Лун Галилейских Республик, а позади него поднимается великая буря Юпитера. Но она не понимала, что все это значит.

Какая-то война, давным-давно. И скрепленные болтами корабли, битком набитые телами, медленно плывущие, как консервные банки, через огромный темный залив, навстречу солнцу.

Он никогда не рассказывал об этом прошлом и об этом периоде своей жизни, а Майя никогда и не допытывалась. Вероятно, при желании, она бы разузнала, ведь Канал Связи, был наводнен этими данными. Но она любила своего дедушку.

Она помнила совместные прогулки в саду, подкормки растений. Раз в неделю он выбирал одну особенную розу, по каким критериям она конечно не знала, аккуратно срезал стебель и нес ее домой, бабушке Майи.

Также она помнила прогулки, как они, держась за руки, прохаживались по окружному мосту верхнего уровня города, и там возникало реальное ощущение, что находишься в облаках и можешь смотреть вниз, на эту невообразимую высоту, на отвесный обрыв на Венере… И кажется тогда, в ней вспыхнуло это необузданное желание спуститься на поверхность.

Ей страстно захотелось сейчас вернуться в свою ракушку Вальдо и оказаться подальше от всего этого. Еще одна потеря.

По всей видимости, эти чувства отражались на ее лице, и робот это видел. Хорошие роботы, должны хорошо читать по лицам.

Р. Мекем предложил:

— Может немного освежающего напитка? Стакан апельсинового сока, например?

Апельсиновые деревья, на садовых уровнях города, славились своей красотой.

Там было четыре парковых террас, нависающих над городом. Много акров цветов и деревьев, капельные линии и сети микро-орошения, столь же сложных по-своему, как и сам Канал Связи.

Она покачала головой:

— Нет, благодарю. Мм… касательно организации похорон…

— Несомненно. И я так понимаю, что необходимость в сборе фантомных образов отсутствует, не так ли?

Она кивнула:

— Мой дедушка не желал, чтобы беспокоили его сетевой узел. Те воспоминания, которые все еще закодированы там, должны быть оставлены такими, какими они и были при жизни.

— Безусловно. И так…

— Он присоединится к моей бабушке Внизу.

Робот кивнул:

— Я займусь организационными мероприятиями.

Майя произнесла:

— Спасибо.

* * *

Робот вспомнил, как однажды обсуждал войну с Саммитом. Они играли в Бао, по древним правилам Занзибара, на доске, привезенной со старой Земли, вырезанной из коряги и украшенной листьями.

— Это очень неприятный факт, — сообщил робот, — суммируя в этом одном коротком слове весь ужас, свидетелем которого он был и который он сам творил. Старик почти улыбался, выглядя удивленным, а затем даже каким-то потешным.

— Да, — отвечал он,— поверь, для меня это такой же отвратительный факт.

Вероятно, именно поэтому они так ладили. И это было замечательно, думал робот, делиться чем-то подобным с человеком. В этом было что-то интимное, общеопределяемое сходство. Да, теперь уже точно понятно. Они были друзьями, однозначно были.

И это было одновременно и хорошо, и грустно.

Р. Б. Мекем подошел к окну. Пальцы его все время двигались, на этот раз формируя журавля и расправляя ему крылья.