Едим мы всегда под болтовню. Обсуждаем прошедший день, планы на завтра, бюджет на ближайший месяц, и сегодня ничего не меняется, разве что болтают все, кроме меня.

И слова из себя выдавить не могу, потому что все, что сейчас есть в моей голове, это новость о беременности. По спине ползет липкий холодок, от которого кровь в жилах стынет. Я просто не представляю, что будет дальше. Как я буду жить?

– Дядь Леша предложил отправить отца в клинику.

Моргаю и поднимаю взгляд на Вадю. Именно он когда-то привел Матвея в наш дом, лучше бы этого не случалось, ей-богу. Они вместе учились, дружили и разный социальный статус их ни тогда, ни сейчас не парил.

Дядь Леша, отец Мота, после смерти нашей мамы, Шумаковы в принципе нам частенько помогают, но в ситуации с клиникой, речь идет о неподъёмной для нас сумме. Мы не сможем им ее вернуть. Поэтому отказываемся, но Шумаков старший все равно продолжает предлагать с некоторой периодичностью.

– Вадь, мы уже не раз говорили…

Вадик упирается локтями в стол. Смотрит на меня в упор.

– Речь идет не обо всей сумме. Мне подкинули хорошую работенку, поэтому получится закрыть ровно половину. Остаток, думаю со скрипом соберем за год.

Нервно тереблю узкую ручку вилки. Мечта о том, что папа перестанет пить, уже стала для меня неосуществимой. Он же был очень талантливым врачом. Хирург с золотыми руками, а теперь превратился в обычного пьяницу.

– Я не знаю, – кусаю губы. – Вдруг вообще от этого лечения не будет толка? Я слышала, что, когда все это насильно делают, люди почти сразу возвращаются к бутылке. Мы просто спустим в унитаз деньги, которые можно потратить на другие полезные вещи. Ремонт, например…

Скольжу взглядом по уже желтой плитке на потолке, затертым обоям и таким же табуреткам. Нет, конечно, мы пытаемся поддерживать все в чистоте, белим, подклеиваем, моем, но от времени ничего из вышеперечисленного не спасает.

– Я думаю, нужно попробовать, – Вадик отламывает кусочек хлеба и закидывает его в рот. – В конце концов, если он вылечится, нам всем будет легче, – смотрит на маленькую Нину, которая тщательно разжёвывает пищу, как ее учили в садике. Жует не меньше двадцати раз.

Улыбаюсь, наблюдая за ней. Она больше всех настрадалась. Маму, помнит плохо, а отец в ее сознание теперь это исключительно пьяный мужик с перегаром.

– Ладно, – соглашаюсь.

– Мне заплатят в конце следующего месяца, и я сразу отдам деньги дядь Леше.

– Хорошо. Тогда и по мелочи экономим теперь.

Вадик и младшие соглашаются. В конце концов, мы все хотим вернуться к нормальной жизни. И если есть какой-то, хотя бы призрачный шанс, попробовать стоит.

После ужина мою тарелки, потому что моя очередь. Ирина укладывает Нину, Макс моет ванну, потому что не сделал этого вчера, а Вадим стоит рядом со мной, опираясь на столешницу, и пьет пиво.

– Ты как? – спрашивает, потому что видел все мои страдания по Моту, хоть я и пыталась их скрыть.

– Хорошо.

– Точно? Какая-то странная сегодня, – Вадик прищуривается.

– Да нет, что ты, обычная, – начинаю намыливать тарелки активнее. – Все хорошо.

– Точно? Если что-то случилось, ты же знаешь, что всегда можешь поделиться…

– Кончено знаю, – улыбаюсь и отжимаю губку.

Вадик старше меня на четыре года, ему двадцать три. Он окончил школу, потом училище и теперь работает в автосервисе. Он один в нашей семье имеет постоянный и официальный доход. Но непостоянный и неофициальный, кончено есть у нас всех. Ирина занимается репетиторством на музыкальных инструментах, Макс берет подработки в том же сервисе, где трудится Вадя, а я работаю в магазине женского нижнего белья после универа семь дней в неделю.

– Ладно. Просто ты бледная какая-то сегодня.

– Устала. По учебе завал, работа, дом…

– Может тебе сократить число смен?

– У меня уговор с хозяйкой, либо семь дней в неделю после трех, либо никак.

– Можно найти что-то другое.

– Я подумаю, – закрываю кран с водой и убираю тарелочки на полку. – Спать пойду.

– Ок, я тогда в гараж схожу.

– Хорошо, долго не засиживайся, – наставлю с улыбкой и только потом иду к себе. Точнее, к нам. Мы с сестрами втроем живем в одной комнате.

Ирина уже уложила Нину и даже успела уснуть сама.

Забираюсь на свою кровать и заворачиваюсь в одеяло. Проверяю входящие, но там пусто. Матвей не перезвонил.

Долго не могу уснуть, ворочаюсь, проверяю который час и бешусь, оттого что скоро настанет утро, а я так и не смогла сомкнуть глаза. Правда, когда это происходит, чувству вибрацию под подушкой.

Просыпаюсь мгновенно. Тянусь к телефону, звонит Матвей. В пять утра.

Сую ноги в тапки и бегу на кухню, чтобы никого не разбудить своей болтовней.

– Привет, – шепчу в трубку, забираясь на подоконник.

– Неожиданно, – Шумаков не здоровается, и голос у него такой, словно он ни капельки не рад меня слышать. Странно было надеяться на что-то другое, мы плохо расстались. Он звал меня с собой, я отказалась, потому что не могла бросить семью, он обозвал меня дурой, и после этого мы больше не виделись…

– Да, извини, просто…

– Даже из черного списка вытащила, – усмехается. – Какие-то проблемы? – язвит. Прекрасно слышу яд в его голосе. – Я звонил и писал тебе весь месяц. Со стенкой общался. Что теперь изменилось?

Он настроен агрессивно. Не лучший момент сообщать то, что я хочу сообщить, но деваться-то все равно некуда.

– Я беременна, Матвей, – бормочу и крепко зажмуриваюсь. Считаю про себя.

Пауза затягивается. В моей голове вертится цифра пятьдесят три. Ровно столько секунд он уже молчит.

– От меня? – спрашивает прокашлявшись. Голос у него холодный, почти металлический.

Земля в этот момент из-под ног уходит. Он меня сейчас унижает, допуская то, что я могла…

Боже, всхлипываю, но сразу накрываю рот ладонью и замыкаюсь в себе. Теряюсь в словах. Нужно что-то говорить, но язык не шевелится, если честно.

– Да, – выдыхаю еле слышно.

Мот чем-то шуршит, а потом я слышу, как делает затяжку. Представляю, как трет бровь большим пальцем, выдохнув дым, и упирается в перила рукой. По внешним звукам он либо на улице, либо на балконе.

– И что собираешься делать? – спрашивает уже более сдержанно.

– Я…я не знаю.

– Тебе девятнадцать. У тебя нет образования, – кидается первым аргументом. – Моя карьера на пике, ты уверена, что нам сейчас нужны дети? – добивает вторым. – Подумай сама, это же…

– Конец всему?

– Не я это сказал, – шумно выдыхает. – Все слишком неожиданно. Точнее, черт! – слышу, как он матерится уже не в трубку. – Я смогу приехать через три дня. Раньше вырваться не получится. Думаю, нам нужно лично это обсудить, не по телефону.

– Ладно. Хорошо. Тогда, как приедешь, позвони, чтобы мы смогли состыковаться.

– Ок.

Мот не отключается, но молчит. Я тоже молчу и не нахожу в себе сил повесить трубку. Так проходит минуты три, наверное.

– То есть, если бы не это, ты бы мне не позвонила?

– Я не знаю. Правда не знаю. Все сложно. А теперь стало еще хуже. Я не знаю, что делать. Что в такой ситуации делают? Врач сказала, что могут быть последствия, если избавиться и…

– Я понял, – Шумаков обрубает мой поток слов. – Позвоню.

Матвей отключается, а я больше не в силах сдерживать слезы, сползаю с подоконника на пол и реву, закусив запястье.

Мой мир снова рушится, и я ничего не могу с этим сделать. Ничего.

Если Шумаков захочет отправить меня на аборт, я даже не смогу предложить себе альтернативу просто потому, что буду не в состоянии воспитать этого малыша одна.

Мне нужно было думать головой, нужно было быть ответственной, но я так его любила, он обратил на меня внимание, и моя детская мечта стала реальностью…

Сложно было оставаться разумной.

Я была так счастлива, когда он был рядом. Не знаю даже точно ли это любовь, сейчас, мне кажется, что одержимость какая-то. У него была девушка, но меня даже это не останавливало. За это, наверное, больше всего себя ненавижу. Да у них тогда все было сложно, точнее, разваливалось на куски. Шумаков хотел от нее уйти, но меня это все равно не оправдывает.