— Элли. Интересно.

Лиллиан смотрит вниз на сумку, которую все еще крепко сжимает в руках.

— Ты знаешь ее? — тихо спрашивает она.

— Знаю. Вы двое… работали вместе?

Она поворачивает голову, чтобы посмотреть мне в лицо.

— О чем именно ты спрашиваешь?

Я пожимаю плечами.

— Думаю, ты знаешь.

— Это не твое дело.

Ее защитная реакция — весь ответ, который мне нужен.

— Я не стыжу тебя.

Девушка опускает подбородок, и сжимает пальца на сумочке.

— Можем поговорить о чем-нибудь другом?

— Конечно. Прошу прощения, что настаивал.

Она со вздохом откидывается на спинку кресла, и между нами тянется несколько молчаливых минут. Я уже собираюсь оставить весь этот разговор и заняться работой на ноутбуке, когда она заговаривает.

— Можно пройтись, или мне придется сидеть здесь весь полет? — Она наконец-то сдвигает свою сумку с колен и ставит ее на пол у своих ног.

— Вперед. В задней части есть кровать, если ты…

— Если я что? — Ее глаза сверкают.

— Устала. — Я встречаю ее пристальный взгляд своим, но мой сопровождается улыбкой. — А что, по-твоему, я собирался сказать?

И снова легкий румянец появляется на ее щеках.

— Ничего. Забудь об этом. — Она отстегивает ремень безопасности и идет в конец самолета.

Я обнаруживаю, что продолжаю улыбаться и после того, как Лиллиан ушла.

Лиллиан

Хадсон не шутил, когда сказал, что в задней части самолета есть комната с кроватью. Я предположила, что он имел в виду сиденье, которое раскладывается в кровать, или что-то вроде откидной койки. Не-а. Через единственный дверной проем в задней части самолета находится полностью меблированная спальня с телевизором с плоским экраном и наушниками с шумоподавлением. В миллион раз более роскошная, чем моя общая студия. Я прошу стюарда вкратце показать мне все вокруг. Он объясняет, как управлять телевизором, автоматическими шторами и освещением с одного пульта. И бонус! «Нетфликс»!

Остаток полета я провожу за просмотром сериала «Эмили в Париже» и просмотром фотографий курорта на iPad, добавив немного информации о Седоне. А также несколько раз попрыгала на кровати, потому что кто может похвастаться тем, что прыгал на кровати на высоте сорока тысяч футов в воздухе? Я могла лежать, сидеть, скрестив ноги, ходить и сидеть на диване. Смогу ли я когда-нибудь снова летать коммерческими рейсами?

Хадсон ни разу не пришел проверить, как я. Он, должно быть, сказал Ивану, чтобы тот подал мой обед в спальню, заставив меня задуматься, так ли чувствует себя кто-то важный. Например, королева или Кардашьян.

— Мисс Лиллиан, — зовет стюард с порога.

— Входи. — Я пододвигаюсь к краю кровати, не желая выглядеть слишком уютно устроившейся в пространстве, которое мне не принадлежит.

Ивана это, похоже, не волнует, так как он ставит серебряный поднос на соседний столик.

— Мы начнем наш спуск в Седону через пятнадцать минут. Возможно, вы захотите освежиться и вернуться на свое место.

Я рассматриваю вещи на подносе — предметы первой необходимости и парящую белую мочалку, пахнущую лимоном и лавандой.

— Вау, спасибо.

Он кивает и выходит из комнаты.

Я использую все предметы, включая одноразовую зубную щетку и лосьон для рук, потому что почему бы и нет? Со свежим дыханием и мягкими руками возвращаюсь на свое место, но останавливаюсь в паре метров позади Хадсона, чтобы собраться с мыслями. Даже при том, что знаю, что он не Хейс, мой пульс все равно учащается при взгляде на его лицо. Я настраиваюсь, затем занимаю место через проход от него, избегая смотреть на мужчину.

Он щелкает клавишами на своем ноутбуке, одновременно разговаривая с кем-то, кого, как я предполагаю, может слышать через беспроводные наушники в ушах. Я поворачиваюсь лицом к окну и наблюдаю, как в поле зрения появляются красные скалы Седоны.

— Я знаю, Ромео. Тебе не нужно убеждать меня в этой идее. — Снова слышаться щелчки по клавишам ноутбука. — Сейчас я смотрю на план.

Ромео и Джульетта. Это было бы легко запомнить. Неужели люди действительно теперь так называют своих детей? А что, если Ромео совсем не романтичен? Этому имени придется соответствовать.

— Ты не меня должен убеждать, — говорит Хадсон. — Привлеки Алекса на свою сторону и… нет, Хейс не будет тебя прикрывать, пока ты не пробьешь Августа. Он будет засовывать юридические последствия в твою задницу, пока ты не подавишься ими.

Я фыркаю-смеюсь, а затем съеживаюсь, надеясь, что он меня не услышал.

— Сделай правки, о которых мы говорили, и отправь его мне. — Его голос звучит как-то ближе, как будто мужчина повернулся ко мне лицом. — Мне нужно идти, мы приземляемся. Сделаю. Позже.

Я слышу тихий звук закрывающегося ноутбука и шорох, когда он убирает его в сумку.

— Как прошел полет? — спрашивает он меня в затылок.

— Хорошо. — Я вдыхаю, задерживаю дыхание и поворачиваюсь. Его карие глаза заставляют мой пульс подскочить, но мне удается не вздрогнуть. — А твой?

— Без происшествий.

— Именно такие полеты мне и нравятся.

Как будто в ответ на это, самолет начинает резко снижаться.

Я втягиваю воздух.

Его выражение лица становится любопытным.

— Тебя беспокоит только взлет или посадка тоже? — Он смотрит на мои руки, которые крепко сжаты на коленях.

— Я в порядке, — удается сказать мне без дрожи в голосе.

Самолет издает странный звук, и я представляю, как листы металла отслаиваются от фюзеляжа.

— Кто такой Ромео? — выпаливаю я.

Хадсон поворачивает свое тело ко мне, насколько это возможно в его кресле.

— Лиллиан.

— А? — Я смотрю в окно, чтобы убедиться, что крылья все еще целы.

— Лиллиан, — мягко мурлычет он. — Посмотри на меня.

Я смотрю. Что может быть ошибкой, потому что тепло его взгляда заставляет мой пульс учащаться сильнее, чем этот дурацкий самолет.

— Привет, — говорит он с улыбкой.

Я тяжело сглатываю.

— Привет.

Мужчина наклоняется ближе, ставя локоть на подлокотник.

— Ромео — это то, как я называю своего брата, Кингстона. Ты встречалась с ним, помнишь? — говорит он, имея в виду рождественскую вечеринку.

Я киваю, не в силах подобрать слова, когда он так близко и говорит так тихо. Особенно когда его лицо напоминает мне о Хейсе и той ужасной ночи, которую я никак не могу забыть.

— Сейчас он занимается дизайном интерьера. — Его улыбка превращается в улыбку гордости. Такую улыбку я представляю себе на лице гордого отца. То, чего я никогда не испытывала лично. — У него это блестяще получается. Он всегда придумывает новые идеи…

Хадсон продолжает, а я наблюдаю за движением его рта и замечаю, что его верхняя губа полнее нижней. У него ровные зубы, и мне интересно, родился ли он таким или у него были брекеты. Мужчина облизывает губы, когда говорит. Не специально, скорее это как застенчивый тик. Не думаю, что когда-либо видела, чтобы Хейс так делал. Так вот как люди могут их различать? Я ищу на его коже родимое пятно, веснушку или родинку, которая выделяла бы его на фоне брата, но ничего не нахожу. Кожа вокруг его глаз морщится, когда мужчина улыбается, и если бы мне нужно было угадать его возраст, я бы предположила, что ему около тридцати.

— …что-то на моем лице?

Я моргаю, выныривая из своих мыслей.

— Что?

Он усмехается, облизывает губы, потом говорит:

— У меня что-то на лице? Потому что я бы предпочел, чтобы ты сказала мне сейчас, а не узнать об этом потом, когда окажусь лицом к лицу с нашим клиентом.

— Нет, твое лицо… — Приводит в замешательство . — В порядке.

— В порядке? — Он хмурится. — Не уверен, что кто-то раньше называл мое лицо «в порядке».

— Прости. Я имею в виду, что все в порядке.

— Так не лучше. — Он игриво прищуривает один глаз. — Попробуй еще раз.

— Хорошее?

Он слегка пожимает плечами.

— Знакомое?