Когда я прочел часть Таниных книг, то увидел, что большинство из них представляет либо набор пышных фраз, либо узко методические инструкции, часто ничем не обоснованные. Педагог должен принимать их на веру. Некоторые из них противоречили здравому смыслу и моим знаниям психологии.

Мы задумали разработать на основе выводов Венгера систему игр, которая целенаправленно бы развивала восприятие ребенка. Для этого необходимо было основательно разобраться в специфике игровой деятельности.

Не стоит, однако, излагать подробно ход всей нашей работы по игре. В дальнейшем я буду отмечать только основное (мое увлечение игрой, ее психологией, созданием новых игр дало в конечном итоге академику Снежневскому в 1972 г. основание поставить мне диагноз: «мания изобретательства в области психологии»).

Большую помощь в работе над игрой принесли труды Фрейда, книги Выготского, Эльконина.

Пока мы работали, холера нарастала. Но и порядок был в конце концов милицией наведен. Из санатория уже нельзя было выйти — нагнали милиции аж из Киева. Мы посмеивались над нашим «Болдинским летом».

В Киеве ожидала нас масса дел по самиздату. Таня же окунулась в борьбу, в склоки на работе. Им удалось добиться удаления заместителя, что лишь обострило ненависть директора. Она стала понемногу выгонять сотрудников. Вдруг всех поддержала сталинистка, старая интриганка. В отличие от либералки-директора, она обладала своеобразной честностью. Не разбираясь в существе спора, она видела хищничество либералки. К тому же, она не могла ей простить предложения уйти на пенсию. Бояться ей было нечего: она старый сесксот (с гордостью рассказывала молодежи, что работала во время войны в контрразведке в партизанском отряде на Западной Украине). В Кабинет попала сразу после войны за «партийные» заслуги, т. к. образования не только педагогического, но и среднего не имела. Именно ей было поручено наблюдать за Таней. Часто ее видели в спецотделе Министерства, да она и не скрывала связей со спецотделом. Как-то она забыла свою записную книжку. Случайно ее открыли (сотрудникам выдали одинаковые) — там были записаны все посетители Тани и даже поминутно время их прихода и ухода (во время допросов Тани эта информация выплыла).

Мы помирали со смеху, когда она звонила мне, считая меня тонким политиком, и советовалась относительно действий против директора.

Директриса явно побеждала (брат в ЦК — хорошая опора), пока не допустила просчета. Она добилась на конкурсе премии для игрушки, уже оплаченной. Целью было получить деньги для себя, а чтобы сотрудники молчали, включила и их соавторами. Когда она об этом сообщила сотрудникам, те возмутились и предложили ей аннулировать заявку. Но директор настолько была уверена в себе и в том, что никто от даровых денег не отказывается, что подала список на оплату в бухгалтерию. А там уже лежал донос сексотки об этой махинации. «Соавторы», когда пришел срок получать премии, отказались. Донос наложился на отказ от денег. Замолчать дело не могли — слишком много людей уже знало об этом. Было собрание — после проверки дела ревизионной комиссией. На собрании сотрудники рассказали об атмосфере травли, созданной директрисой. Ей предложили срочно уйти на пенсию (по просьбе брата из ЦК до суда дело не дошло).

Чтобы не возвращаться к этой истории, тянувшейся до весны 71-го года, расскажу ее продолжение, оно интересно для характеристики атмосферы в стране.

В свое время студентки группы, где училась Таня, обнаружили, что одна из них посещает Владимирский собор, а в портфеле носит религиозную литературу. Было комсомольское собрание — Л. выгнали из Пединститута. Она перешла на заочное отделение, окончила его. Таня участвовала в комсомольском собрании и потом часто вспоминала этот грех и мучилась. Спустя десять лет представился случай искупить его.

Однажды директор спросила Таню об Л.: «Она хочет поступить к нам на работу, но говорят, что в институте она верила в Бога?»

— Это было давно. А я о ней слышала как о хорошем работнике.

Л. приняли. Но т. к. начальство интересовалось слухами о том, что она продолжает ходить в церковь (уже будучи работником Министерства просвещения УССР), то Таня решила предупредить ее. Объяснила свое нынешнее отношение к религии, ведь тогда, в 55 году, она была, как все. Л. ничего не сказала Тане, но сотрудникам высказала жалобу, что Таня хочет выжить ее с работы. Таня перешла работать в Кабинет игр и игрушек. А вскоре заместителем директора (после выгона авантюриста) стала Л. После увольнения директрисы она стала директором. И начала мстить Тане, ее друзьям. Но действовала глупо, мелко, злобствуя, восстановила против себя весь коллектив и в конце концов тоже погорела на финансовых махинациях. Ее сняли с поста директора, уволили из Министерства.

Я часто заходил в Кабинет, изучал новые игрушки, писал рецензии (под чужой фамилией). С Л. мы только здоровались. Но во время следствия 72 г. она свидетельствовала, что я вел с ней антисоветские разговоры. Ее показания фигурировали в обвинительном заключении.

Типичная «сложная советская натура». Смесь в психике всего самого противоположного. Она оставалась верующей, делала карьеру, воровала, лжесвидетельствовала против личного врага, забывая, что ее преследовали за веру как раз враги ее «врага». И ведь не Таня разоблачила ее воровство, а сексотка. А месть — Тане (сексотку она презирала, а к Тане испытывала зависть и злобу; как-то в момент случайной откровенности высказала ей свое жизненное кредо — «надо уметь приспосабливаться»).

Осенью меня вызвали в райисполком. Это означало, что собираются завести дело о тунеядстве. Они предложат неподходящую работу, я откажусь, и тогда можно судить как нежелающего работать.

Я ожидал провокационных вопросов, разговоров о причинах увольнения и т. д. Но, когда увидел лицо начальника отдела по трудоустройству, понял, что это хуже ГБ: ниже по интеллектуальному уровню. С ним невозможно разговаривать, что-либо доказывать. Это впечатление подтверждалось разговором с двумя девушками, который он вел при мне. Их тоже вызвали по поводу работы. Проститутки, бывшие работницы фабрики. Он с ними благосклонно заигрывал, бросал скабрезные шутки. Они отвечали полупрезрительно, полуиспуганно. Работать они явно не хотели, но искали компромиссное решение, приспосабливались.

Моральный уровень моего работодателя был настолько низок, что я решил: буду говорить «да» или «нет», не входя в объяснения.

Когда мы остались одни, он спросил фамилию.

— А! Хотите работать?!

— Да.

— Что умеете?

— У меня высшее образование, математик. Могу работать в исследовательских институтах, на заводе, математикой. Могу преподавать математику в вузах, техникумах, технических училищах, школе. Могу быть редактором или корректором на украинском или русском языках. Но согласен и кочегаром.

— А! Кочегаром? Сейчас позвоню в кочегарку…

Быстро договорился с заведующим кадрами какого-то

военного подразделения.

Завкадрами сразу отрезала:

— Но ведь вы хромой. А это тяжелая работа. Кочегарка на угле, надо лопатой бросать уголь.

— Знаю.

— Ваше образование?

Я замялся. Она посмотрела в паспорт.

— Инженер? Но зачем вам работа кочегаром?

— Мне рекомендовали… врачи…

— Гм… Политика?.. Не бойтесь сказать, все равно нельзя принимать с высшим образованием.

Меня прорвало:

— Но ведь из райисполкома послали к вам!..

— Да, а потом этот же дурак будет меня ругать.

— А не можете вы это ему сказать по телефону сейчас, при мне, чтобы он не морочил мне голову?!

Она позвонила и обругала «товарища» дураком:

— Вы же сами постановили не принимать на физическую работу с высшим образованием.

Прощаясь, спросила сочувственно:

— Сказали что-нибудь кому-нибудь?

— Да.

— То-то. Осторожнее надо. Доносят многие.

Приехал в райисполком.

— Вы что, не знали, что у меня высшее образование?

— Ничего! Посмотрите список свободных мест.