Безнадежность охватывает не тогда, когда нет никакой помощи, а тогда, когда уже и не хочется никакой помощи. Но не может быть, чтобы не осталось в мире ничего святого.

22 мая 1973 г. г. Киев-147

ул. Энтузиастов д. 33, кв. 36

Житникова Татьяна Ильична

Это была еще последняя надежда при полной без надежности. Перед этил отправила большое письмо Председателю Верховного Суда УССР, где со ссылками на нарушения статей закона описала, как проходило следствие, суд:

… при оценке психического состояния Плюща Л. И. принимались во внимание показания свидетелей, мало знавших, почти не знавших Плюща или не видевших его последние 5-10 лет. Так, например, на суд были вызваны свидетель Шевченко, видевший Плюща один раз в жизни (в течение одного часа), свидетель Колесов, эпизодический знакомый в течение очень короткого времени в 1963 году — времени, вообще не рассматриваемом в деле.

Никто из вызванных в суд свидетелей не имеет медицинского образования, но в то же время четырем свидетелям (Борщевскому С. Е., Верхману А. А., Фельдману А. Д., Ювченко В. Е.), пожелавшим дать показания и хорошо знавшим Плюща Л. И., было отказано в даче на суде показаний на том основании, что они не психиатры.

Меня, знающую Плюща Л. И. уже 14 лет и имеющую основание говорить о психическом здоровье его, на суд не вызвали. Даже не была вызвана ни следственными органами, ни судом родная сестра Плюща.

……………

Ответов, конечно, не последовало. Ответов по существу. А если приходили, то такие.

Верховный Суд УССР

Народный суд Ленинского района г. Киева.

№ 809/1 24. VIII. 1973 г.

СПРАВКА

Выдана настоящая жене должника Плющ Л. И. Житниковой Татьяне Ильичне в том, что его долг 73 р. 35 коп. по определению Киевского областного суда от 29. 1. 1973 г. полностью уплачен в народном суде Ленинского района г. Киева.

Судоисполнитель Лысенко.

(И ведь гуманно — только 75 процентов моей месячной зарплаты, а ведь могли бы и больше).

Разговор в суде, куда я пришла по вызову судебного исполнителя, был короткий: оплатить судебные издержки. В противном случае судебный исполнитель тут же выезжает со мной и описывает имущество в уплату долга. Я согласилась на опись имущества. Тогда судебный исполнитель зачитала, что подлежит описи, — оказалось, что описывать нечего, так как в доме только самые необходимые вещи. Объяснила чиновнице, за что и почему она должна брать у меня деньги, — она была поражена. Ей не приходилось еще иметь таких «клиентов». Провожая нас, она заплакала. Стала просить простить ее за то, что она вынуждена исполнять свою работу.

Были ответы и по существу.

Прокуратура

Украинской Советской Социалистической Республики

гр-ке Житниковой Татьяне Ильичне

Киев-147, ул. Энтузиастов № 33, кв. 36

На Ваше заявление сообщаю, что Плющ Л. И. помещен на излечение в психиатрическую больницу на законных основаниях.

Что касается просьбы о возвращении Ваших заявлений, то по этому вопросу следует обратиться к следователю, изъявшему указанные документы.

Начальник отдела по надзору за следствием

в органах госбезопасности

Старший советник юстиции Макаренко.

А бумаги изъятые были всё те же: письма в ЦК КПСС, в Верховный Совет, Верховный суд УССР. Изъяты при новом обыске, на этот раз по делу Виктора Некипелова, арестованного в это время. А затем «бесе־ да» в Дарницком районном отделении прокуратуры со следователем Кондратенко. Привезли прямо с работы.

«Беседа» почти домашняя, «дружеская». Почему отказываюсь от дачи показаний по делу Некипелова, ведь за это и посадить могут, что связывает меня с сионизмом? (зачитывает длинное письмо «из Израиля» — вот видите, как там плохо; через 3 дня получила вызов, присланный мне). И, наконец, последнее:

— Я понимаю ваше положение, желание облегчить участь мужа. Я и сам, возможно, стремился бы к этому. Но должен предупредить, что формы защиты вы выбрали не те. За такую защиту (показывает фотокопии изъятых заявлений) могут и уволить, вы ведь находитесь на идеологической работе.

— Если бы вы не вели себя так, судьба вашего мужа была бы другой.

…………………

А 5-го июля состоялось заседание Верховного Суда УССР, где было подтверждено на этот раз решение о направлении Плюща Л. И. на принудительное лечение в специальную психиатрическую больницу.

Но только 23 июля мне официально сообщили в Киевскол следственном изоляторе КГБ, что он направлен в г. Днепропетровск («Адрес вам скажет любой милициюнер»), 24-г о мы с Татьяной Сергеевной Ходорович были уже у ворот Днепропетровской тюрьмы, хорошо известной не только милиции, но и жителям города.

То, что называется в официальных документах «больницей», находится на территории Днепропетровской областной тюрьмы, за общим каменным забором, наверху колючая проволока, через которую пропущен ток. На вышках автоматчики. В середину ведет железная дверь с глазком, небольшой коридор — решетка снизу доверху. И здесь охрана. Внутри еще такая же каменная стена с колючей проволокой. Вдалеке видны каменные стены старой царской тюрьмы, зарешеченные окна.

Это и есть «больница», которую сотрудник советского посольства во Франции назвал «больницей улучшенного типа, примерно как для академиков» в беседе с членами Международного комитета математиков в 1974 году.

По пять-шесть часов проводила я под стенами этой «больницы» для того, чтобы получить очередное свидание.

Но в первый раз меня не приняли, отказали в свидании под предлогом, что Леня проходит карантин. Взяли бумагу, ручку, фотографии детей. Вышла врач, назвалась лечащим врачом Эллой Петровной. Стала предлагать оформить пенсию на детей (это около 20 рублей в месяц). Я отказалась:

— Я никогда не признаю моего мужа больным, а получить от вас пенсию — значит признать это. (Оказалось, что Леня тоже отказался от пенсии.)

Постепенно беседа превратилась в допрос. Как оцениваю «антисоветскую деятельность» мужа? Ездила ли я в Москву, зачем? Какие у нас друзья и кто? Какие письма и документы я составляла вместе с Леонидом Ивановичем?

Начальнику

Управления исправительно-трудовых учреждений

Министерства внутренних дел УССР т.

Макогону В. Е.

ЗАЯВЛЕНИЕ

Мой муж Плющ Леонид Иванович, 1939 г. рождения находится в настоящее время в Днепропетровской спец-психбольнице. Посещение его на свидании, разговор с ним, с врачом и дежурным по режиму (т. е. ведающим военнизированной охраной) заставил меня обратиться к Вам по ряду вопросов, касающихся содержания моего мужа.

Тяжелое моральное его состояние, условия содержания, которые имеют место, заставляют меня просить Вас о переводе мужа в другое учреждение. Основные мотивы для этого таковы: моему мужу не дают вести переписку даже с ближайшими родственниками; письменные принадлежности дают только один раз в неделю по воскресеньям, и даже эти письма не приходят по адресу. Так, за полтора месяца его пребывания в больнице я не получила от него ни одного письма; ему не дают возможности работать, то есть читать, работать с книгами. Такое запрещение не вызвано медицинскими показаниями, а объясняется установкой лиц, ведающих режимом содержания (так мне было объяснено дежурным по режиму). Ведь если даже считать (а ни муж, ни я не считаем этого) его психически больным на почве «идей реформаторства и мессианства», т. е. на почве проблем сугубо социального характера, то это никак не дает основания запрещать мужу заниматься вопросами сугубо теоретическими, т. е. связанными с его непосредственной профессией математика. Как мне и было объяснено, по характеру содержания муж имеет право на получение интересующей его литературы из области математико-психологической теории игры (это та область науки, которой он занимался последние годы).