13 июля 1941 года, час пополудни, Белосток, дворец Браницких

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Сразу после церемонии инсталляции заклинания Мобилизации я собрал совещание в своей временной штаб-квартире – дворце графов Браницких, где до 22 июня располагался штаб 10-й армии. Немцы достойного применения этому дворцово-парковому ансамблю придумать так и не успели. Теперь же тут находятся моя временная штаб-квартира и военно-гражданская администрация Белостокского освобожденного района. Генерал Голубев сказал, что все тут осталось точно в таком же виде, как и в тот момент, когда его армия начала свое безнадежное отступление на восток. Впрочем, большого значения этот факт не имеет, к тому же Бахчисарайский дворец, несмотря на свою седую древность, был уютней, а база в Тридесятом царстве – функциональнее. Для нас наличие этого дворца означает только то, что базироваться мы можем в относительно комфортных условиях, а не на лесной поляне в Супрасельской пуще.

В бывшем кабинете командарма, помимо нашей магической пятерки и товарища Сталина из этого мира, собрались и другие мои соратники: генералы Велизарий, Багратион и Карбышев, три моих юных адъютанта, подполковник Седов, капитан Коломийцев, отец Александр, Бригитта Бергман, Сосо с невестой Ольгой Александровной и, конечно же, моя супруга Елизавета Дмитриевна. Из мира четырнадцатого года тут присутствуют наследница престола Ольга Николаевна с женихом Кобой – прибыли в качестве почетных гостей приобщиться к великому таинству заклинания Мобилизации, а оказались нечаянными свидетелями самопроизвольного возникновения портала в еще один мир. Мы круты и могучи, и к этой силе теперь требуется добавить хоть немножечко ума и осторожности, а то и до беды недалеко. Не стоит забывать, что наш главный маг-исследователь, при всех своих достоинствах – это мальчик, которому еще не исполнилось четырнадцати лет.

От мира восемнадцатого года на этом совещании в качестве наблюдателя присутствует только милейшая Александра Коллонтай, проходящая у нас повышение квалификации перед назначением наркомом по делам женщин (ведь событие, которому посвящена эта встреча, случилось внезапно, а специальных постоянных представителей при нашей ставке у тамошнего товарища Сталина не имеется). На календаре в том мире – одиннадцатое февраля по григорианскому летоисчислению, и у молодой Советской власти и без нас хлопот полон рот. Наскоро затоптанные мною очаги антисоветчины еще тлеют, а кое-где из-под углей снова пробиваются язычки пламени. Антонов-Овсеенко отозван в Петроград и арестован сразу после покушения на Ленина, зато Муравьев сорвался с катушек и, превратив свою армию в банду, принялся гусарствовать на юге Правобережной Украины – куда там атаману Григорьеву и Нестору Махно. Зреет нарыв и на Урале, где противостоят друг другу казачий атаман Дутов, не признающий советской власти, и троцкист-самоназначенец (ибо в Советы его никто не избирал) Самуил Цвиллинг. В Сибири пока все относительно спокойно (никаких вооруженных чехословаков этим путем никто отправлять не собирается), но в кармане у англичан уже сидит адмирал-перевертыш Колчак, а в запасе у японцев имеется омерзительный атаман Семенов. Уголья будущей гражданской войны тлеют, и уже нашлись люди, что принялись раздувать их со всем знанием дела, ибо так называемая первая русская революция тоже случилась далеко не по щучьему велению.

Но главная контрреволюционная опасность назрела совсем рядом с Петроградом. В бывшем Великом княжестве Финляндском все-таки вспыхнула гражданская война, расколов его на красную и белую части. Красные контролируют пронизанный дорогами промышленно развитый юг, белые окопались на редко населенном севере, устроив себе временную столицу в Ваасе. Туда уже прибыли шведские офицеры-добровольцы, чтобы превратить так называемые «отряды самообороны» в полноценную белофинскую армию. И командующий для этого сборища тоже уже готов. Генерал Маннергейм (тоже, кстати, швед по национальности), свежий как огурчик, прибыл в Ваасу, чтобы руководить «восстановлением законной власти».

Плюс для «красных», после подписания договора о Союзе Советских Социалистических Республик – их поддержка в Петрограде стала цельной и безоговорочной. И минус для «белых» – после подписания того же договора из комплота по их поддержке вышла Германская империя, так как кайзеру Вильгельму совершенно не с руки ссориться с Бичом Божьим. Так что так называемый батальон финских егерей отправился не в Финляндию поддерживать «белых», а, за исключением немногочисленных дезертиров, убыл на Итальянский фронт. Правильно, там этим деятелям и головы сложить, точно так же, как польскому корпусу Довбор-Мусницкого суждено пасть полностью и без остатка в боях на окровавленных полях под Ипром и Аррасом.

Остановив в сорок первом году германский «Дранг нах Остен», на следующем этапе я намеревался снова повернуться лицом к восемнадцатому году, чтобы там доделать все недоделанное, и, за исключением законченных утырков, забрать к себе из того мира всех, кто в будущем никак не сможет ужиться с советской властью. И финский вопрос при этом был для меня одним из важнейших, так как именно договором между красными властями Петрограда и Гельсингфорса устанавливались контуры будущей системы социализма, выходящей за рамки территории бывшей Российской империи. Да и вообще, негоже колыбели революции стоять прямо на границе с недружественным и воинственным лимитрофом. Ради достижения приемлемого результата я был готов как послать на дело «Каракурт» в плазменном обвесе, чтобы стереть эту Ваасу с лица земли, так и разобрать этот вопрос «руками», с последующим развешиванием всех причастных к белофинскому националистическому мятежу на фонарных столбах.

И вот, едва эти планы оказались близки к осуществлению, случился чрезвычайный прорыв в середину семидесятых годов, где для нас вроде бы нет никакой работы, потому что там отсутствуют острые переломные моменты. Брежневская «эпоха застоя» – это инерционная фаза развития «красного проекта», совмещенная с его постепенным разложением и развоплощением, дефицитом всего нужного и избытком ненужного. С одной стороны, в это время граждане Страны Советов вроде бы могли начать удовлетворять свои постоянно растущие материальные потребности, чему ощутимо мешал госмонополистический характер послесталинской советской экономики, которой было «неинтересно» заниматься выпуском такой мелочи как товары народного потребления. С другой стороны, идеологема «мирного сосуществования двух систем» размывала стоящие перед Советским Союзом стратегические цели, а партийно-государственная машина постепенно зарастала плесенью кумовства, коррупции и казнокрадства.

Вместе с тем в действительности середины семидесятых годов для нас имелись и положительные моменты. Во-первых, не было необходимости прямо сейчас вскакивать, хватать и трясти, ведь Советскому Союзу не грозила немедленная катастрофа. Во-вторых, мир середины семидесятых годов, стоит только соответствующим образом договориться с товарищем Брежневым, вполне может стать военно-техническим донором для мира сорок первого. Тридцать лет форы в развитии – тоже весьма солидный задел, перебить который не получится ни у местной гитлеровской Германии, ни у Соединенных Штатов.

И в то же время товарищ Сталин из сорок первого года должен своими глазами увидеть брежневский «развитой социализм» и понять, нужно ли его Советскому Союзу в будущем такое «счастье» с зажравшимися партийными бонзами, сытыми национальными окраинами и полуголодным существованием для большей части русского народа. Как подсказывает мне энергооболочка, по выкладкам советских же экономистов, РСФСР была главным донором социалистической системы, и заработанное на ее территории дружно проедалось как советскими окраинными этнократиями, замаскированными под «братские» республики, так и прочими «сосисками сраными» – то есть социалистическими странами. Именно тогда, на фоне разницы в уровне жизни между русскими и национальными регионами СССР, возникла легенда о том, что русские все поголовно дураки, лентяи и пьяницы, а потому не могут работать с полной отдачей, зато хохлы, латыши и разные там армяне с казахами кормят весь Советский Союз.