Литмир - Электронная Библиотека

— Но-но-но! Гражданин лейтенант, — заметив перемену в лице собеседника и готовые к бою кулаки, испуганно протараторил Александр Исаевич, — если вы сердитесь, значит неправы!

Сказалась специальная подготовка. Постояв напротив вжавшего голову в плечи Солженицына с минуту, Данька смог совладать с эмоциями. Он мысленно напомнил себе судьбу убийц учительницы — возмездие в этом случае произошло, а сидящая перед ним тварь не для того здесь находится. Тем более, он сексот и провокация — один из методов его работы. «Я забылся, это непрофессионально, — подумал Данька. — С другой стороны, забывшись, я повёл себя правильно, естественно, а это уже профессионально. Что дальше, психануть или успокоиться? Психануть — по-мальчишески, его харя моих кулаков не стоит. Взять себя в руки — профессионально».

Один день Александра Исаевича - img_12
Солженицын несколько лет спустя

Данька поиграл желваками, несколько раз сжал кулаки и неспеша снова опустился на нары. Глядя на оппонента прищуренными глазами, он негромко и медленно проговорил:

— Знаешь что, Александр Исаевич, я так думаю, что эту хрень про Юпитера, который сердится, придумали для таких мразей как ты…

— Что вы себе позволяете, молодой человек, да я старше, я вое…

— Молчать! — повысил голос Данька. — Я не всё сказал! Так вот, придумали для таких мразей как ты. Потому что любой честный человек на ложь, на подлость не может не сердиться. Честный человек не может мириться с ложью и подлостью, они выводят честного человека из себя, он сердится! Это подлецам все равно, они ложь и подлость принимают с улыбочкой и спокойствием. А теперь, поясни, пожалуйста, что ты там рассказывал про свободу для украинцев, и для каких?

— Я в подобном тоне не могу…

— А я могу тебя поспрашивать как, бывало, твоих любимых бандеровцев спрашивал. Вот только рукава закатаю…

— Ну, если настаиваете, — стукач испуганно пошел на попятную. — Надо проявить благоразумие! Раз уж поднялось националистическое движение, украинцы хотят отделиться, то пусть отделяются и поживут самостоятельно, если смогут. Украинцы имеют право говорить на своём языке, они имеют право получить вывески на украинском. Не надо их ловить, пытать, казнить. Вам так жалко одесских пляжей и черкасских фруктов? Пусть отделяются!

— Какой вы интересный. Для вас каждый украинец — бандеровец. Я вам отвечу не как офицер госбезопасности, а как украинец. Нам, украинцам, подачки подобных вам не требуются. Нас миллионы, кто боролся за советскую власть. Нас миллионы, кто на фронте, в тылу и оккупации работал и сражался против немецких фашистов. По сравнению с этими миллионами среди нас, украинцев, есть мизерная часть, эта мизерная часть воспитана фашистским режимом Польши, пошла на службу гитлеровским фашистам, а сейчас служит в интересах мирового капитала. На Украине, Советской Украине, в школах изучают украинский язык. Вывески в Киеве и Харькове на украинском, а эти города всегда говорили и говорят на русском. Никакого национального угнетения нет и свою ложь вы можете рассказывать безграмотным сокамерникам или шизанутым интеллигентам вроде вас самого. А «свобода» для бандеровской мрази, о которой вы так печетесь, это свобода быть паном над своими холопами, свобода убивать поляков и русских за то, что говорят на другом языке, а евреев за то, что евреи. И, да, за то, что они творят, мы их ловим и казним. Как положено, по закону. Жаль, что далеко не всех — гуманизм. А пытать… Кому вы, такие, нужны, чтобы вас пытать?..

Данька с отвращением посмотрел на Солженицына, не снимая сапог лёг поверх одеяла и повернулся набок лицом к стене. Несколько минут пролежал, собирая мысли в охапку, они бурлили и, как кони, разбегались в разные стороны. За этим занятием не заметил, как задремал.

Разбудил лязг запоров. В камере стоял вечерний полумрак. Открылась дверь.

— Товарищ лейтенант, на выход с вещами! — выпалил заглянувший охранник.

— А чё так?

— Да поймали вашего бандеровца! Дальше у вас уже в дисциплинарном порядке.

— Ну и ладушки!..

* * *

Начальник, посмотрев на физиономию освобожденного, ухмыльнулся и отправил прогуляться по вечерней столице с наказом развеяться, отдохнуть и завтра явиться свежим, готовым к труду и обороне.

Так и случилось. Явившись поутру в «контору», Данька был готов свернуть горы. Но тяжелее бумаги и чернильной ручки до обеда ничего держать не пришлось. Вручив писчие принадлежности, подполковник сказал:

— В отчёте объект разработки по имени не называть. Выбрать временный псевдоним.

— Почему временный?

— Он, как осведомитель, подписывается псевдонимом «Ветров», который знает куратор и мы с тобой. При служебном расследовании светить псевдоним стукача нельзя. В коротких докладах обычно пишем «объект разработки», «источник» или что-то подобное. У тебя же, как я понимаю, отчет получится немаленький, вот и присвой ему разовый псевдоним.

— Понял. Разрешите приступать?

— Валяй! До вечера управишься?..

Разговор в камере получился хоть и содержательным, но достаточно коротким, поэтому Данька управился до обеда. Подполковник, не глядя, положил листы в папку, закрыл её в сейф и позвал в столовую.

— Ну что, приступим? — доставая из сейфа папку, спросил он по возвращении с обеда. — Присаживайся, будем изучать твой роман. — Развязал тесёмки папки, поудобнее устроился на стуле, достал первый лист и начал читать:

— Начальнику… угу… Отчет… Та-ак… Объект разработки: Стукач… Гм! Ну, вполне, лишь бы не хер…

Читая отчет, подполковник продолжал бросать короткие реплики и комментарии. Данька решил, что это для того, чтобы ему было нескучно в ожидании. Через полчаса, прочтя отчет, подполковник резюмировал:

— Ну что ж, очень хорошо. Пишешь грамотно, излагаешь четко. «Стукача» отработал на отлично.

— В чем же я его отработал? Скорее он меня из себя вывел, — возразил Данька.

— Э, брат, нам же важно не то, что он тебя из колеи выбил, а то, что же он в своей кляузе по этому поводу накарябал!

— Что, уже успел?

— Конечно. Это ты тут полдня детали вспоминал, да разговор подробно расписывал. А Стукачу твоему вчера вечером и часа хватило, чтобы по его доносу тебя при желании в лагерь лет на десять отправить.

— Даже так? И что же такого «мой» Стукач настучал?

— А вот щас я тебе и зачитаю.

Подполковник снова развернулся к сейфу, достал из него ещё одну тонкую папку и раскрыл. Взяв верхний лист, вытянул перед собой и, подражая конферансье, объявил:

— Дамы и господа, спешите слышать! Куплеты лучшего стукача нашего уезда!

Сменив комедийный тон на рабочий, подполковник продолжил:

— Извини, отвлёкся, в молодости в театральное мечтал, да по комсомольской путёвке… Итак. Вводная часть нам неинтересна. Ага, вот: «Лейтенант признался, что отпустил конвоируемого бандеровца. Подозреваю, что по сговору с конвойными».

— Чего?! Это когда я в таком признался? Что он несет?

— Давай разберемся. Ты же всё слово в слово записал?

— В точности!

— Есть такой сволочной тип демагогов. Они про тебя могут говорить что угодно. А ты обязан оправдываться и опровергать. И если хоть один раз не опроверг его слова, значит, он считает, что ты согласился. Два раза он сказал «отпустил», и ты возразил. На третий раз он сказал «отпустил» и тут же завёл разговор о «свободе», переключив твоё внимание. То есть, не возразив третий раз, ты по его понятиям молчаливо согласился, а, значит, и признался.

— Ну, знаете ли…

— Я-то знаю. Читаем дальше, ага, вот: «… называл украинцев злобными тварями, пособниками гитлеровцев и утверждал, что их всех надо давить».

— Это к бандеровцам относилось, — уже спокойнее прокомментировал Данила.

— Понятное дело. Но вот так. Крепись, дальше ещё будет. Итак: «Оправдывал преступления немецких фашистов на территории СССР, утверждая, что они совершены украинцами».

16
{"b":"886520","o":1}