На этом завершилось письменное общение Фрейда с Юнгом по поводу Сабины Шпильрейн, которая уехала работать в Германию, в 1912 году вышла замуж за Павла Шефтеля и в членском списке Венского психоаналитического общества от 1 января 1914 года числилась уже как Шпильрейн-Шефтель из Берлина.

Метаморфозы любви

Палящие лучи солнца обжигали лицо, проникая сквозь слой дорожной пыли и вызывая нестерпимый зуд в тех местах, где соленый пот задерживался в морщинах и ссадинах, постепенно все больше и больше разъедая их.

Время от времени Сабина стирала пот с лица носовым платком, который от пота и грязи превратился в кусок неприятно пахнущей ткани. Но ничего другого у нее под рукой не было, и поэтому, не обращая внимания ни на что, она машинально обтирала им то лицо, то шею.

Отрешенная от сиюминутной жизни и погруженная в свои мысли, отвлекающие ее от ноющей боли в ноге, Сабина по возможности смежала свои веки, чтобы нестерпимо жгучие лучи солнца не ослепляли ее.

В детстве Сабина любила погреться на солнце, когда ей предоставлялась такая возможность. Эта любовь к теплу и солнечному свету сохранилась у нее и в последующие годы. Но сейчас, на этой пыльной дороге, по которой немцы гнали ростовских евреев навстречу неизвестной судьбе, раскаленное солнце превращалось из источника жизни в источник смерти.

Солнце, солнечный культ, крест и свастика как образы солнечного колеса. Какое переплетение древних культов и современного ада!

Распятый на кресте Христос и свастика, символизирующая установление нового порядка в оккупированном Ростове-на-Дону.

Солнечный культ и культ богинь любви. Свастика в качестве солнечного колеса и символа либидо.

Эти параллели всколыхнули воспоминания Сабины о том периоде ее жизни и взаимоотношений с Юнгом, когда после благополучного разрешения инцидента с гнусной сплетней у них сложился творческий альянс, основанный на общем интересе к проблемам шизофрении и мифологическому материалу.

Как здорово было общаться с Юнгом, когда я работала вместе с ним над своей диссертацией!

Мы фонтанировали идеями и разбирали примеры, почерпнутые из клинической практики. Я готова была проводить вместе с Юнгом дни и ночи напролет. Но он был так занят своими делами, что наши не столь продолжительные встречи воспринимались мною как лучший подарок и праздник души.

9 февраля 1911 года я успешно защитила докторскую диссертацию, которая частично, в форме статьи «О психологическом содержании одного случая шизофрении», была опубликована в том же году в психоаналитическом журнале.

Юнг как научный руководитель моей диссертации искренне поздравил меня с нашим общим успехом. На правах лучшего друга он обнял меня и сердечно пожелал дальнейшей творческой реализации в исследовательской деятельности и в терапевтической работе.

Я была сама не своя от радости, что наконец-то стала специалистом и что моя первая статья появилась в таком солидном психоаналитическом журнале. Я испытывала не только радость по поводу завершения и защиты докторской диссертации, но и чувство гордости достигнутыми успехами.

Еще больше я была горда собой, когда в своей работе «Метаморфозы и символы либидо» Юнг сделал ссылки на мою статью. Это же надо, говорила я сама себе, президент Международной психоаналитической ассоциации не просто ссылается на статью своей бывшей студентки, но и цитирует выдержки из нее!

В главе «О понятии и генетической теории либидо» Юнг несколько раз сослался на мою статью «О психологическом содержании одного случая шизофрении». То ли из-за тщеславия, то ли из чувства гордости, но я специально произвела подсчет ссылок Юнга на различных авторов в данном разделе. Оказалось, что он шесть раз сослался на работы Фрейда, один раз на работу Блейлера, один раз на свою собственную работу, посвященную критике некоторых идей Блейлера, и шесть раз на мою статью.

Прямо скажу, довольно неплохой итог. Да что там лукавить! Итог просто превосходный! Прекрасная компания ученых и клиницистов, в которой я заняла почти что первое место по количеству ссылок на мои идеи.

Даже если бы Юнг сослался на мою статью только в примечании к соответствующему разделу своей книги, я бы была, конечно, безмерно польщена. Но он сделал большее. Он посвятил моим идеям и высказываниям целых две страницы в основном тексте, что было более чем неожиданно для меня и, разумеется, приятно.

В частности, Юнг отметил, что у меня имеются интересные примеры архаических определений, включая интуитивное понимание одной из моих пациенток мифологического значения алкоголя, опьяняющего напитка, как «истекающего семени», символики варки, а также земли и воды как символов матери. Он также сослался на возникающую у меня в процессе клинической деятельности иллюзию по поводу того, что больные являются просто жертвами царящего в народе суеверия.

Кроме того, Юнг привел мое высказывание относительно биологического значения символа, которое в моей статье звучало следующим образом:

«Мне кажется, что символ обязан своим происхождением стремлению комплекса к разрешению во всеобъемлющую целостность мышления. Комплекс лишается таким путем личного характера. Эта разрешительная и преобразовательная тенденция каждого комплекса являет собою побудительную причину поэтического и всякого другого художественного творчества».

Если, подчеркнул Юнг, формальное определение комплекса заменить понятием массы либидо, что в данном случае равнозначно эффективной величине комплекса, то «воззрение г-жи Шпильрейн» легко согласуется с его идеей о переведении актуального сексуального влечения к несексуальным представлениям и о расширении образа мира за счет ассимиляции новых предметов в качестве сексуальных символов.

В примечании к другому разделу – «Борьба за освобождение от матери» – Юнг воспроизвел связанное с рассечением земли высказывание моей пациентки, которое я привела в своей статье:

«Железо употребляют для сверления земли – посредством железа можно создавать людей. Землю рассекают, взрывают, человека делят. Человека разделяют на части и вновь составляют. Чтобы не было больше погребения заживо, Иисус Христос приказал своим ученикам просверлить землю».

Подчеркнув то обстоятельство, что мотив «рассечения» является типичным, Юнг описал и другую символику, опять же сославшись на одну из моих пациенток. Эта пациентка говорила о том, что она «прострелена Богом», после чего «свершилось воскресение духа». В то время как другая моя пациентка, на что опять сослался Юнг, говорила о «скованности души на кресте» и о «каменных изваяниях», которых нужно «освободить».

Наконец, в примечании к разделу «Символы матери и возрождения» Юнг сослался на случай моей пациентки, где у одной душевнобольной проявлялись многочисленные намеки на мотив раздробления или резания кусков, варки или сжигания разнообразных предметов. Пациентке представлялись разрубленные на куски дети в стеклянных гробах. Как подчеркнул Юнг, во всех этих символических проявлениях, наряду со значением сексуального общения, имеется и мотив беременности.

Словом, Юнг признал меня не только как друга, но и как коллегу-врача, а также исследователя, чья первая публикация имеет несомненную ценность для специалистов, стремящихся выявить важные связи между психическими заболеваниями и архаическими следами мифологии с ее сексуальной символикой.

Моя ранее сумасшедшая, окрашенная страстью любовь к Юнгу претерпела определенную метаморфозу.

Нет, я не разлюбила его.

На волне предшествующих событий и глубоких переживаний глубоко запрятанная сексуальность сублимировалась в творческую энергию, которая способствовала написанию докторской диссертации и подготовке новой работы «Деструкция как причина становления».

Мне нелегко было отказаться от мысли о мальчике, о моем долгожданном Зигфриде. Вместе с тем я не хотела нарушать мир и покой Юнга. Моя диссертация как раз и была рассчитана на то, чтобы как можно лучше обеспечить его благополучие.