Гордость – это не гордыня, возносящая человека в воображении до такой высоты, на которой кружится голова от возвеличивания самого себя.
Гордый характер – это способность быть искусным лоцманом в бушующем море людских страстей. Оставаться самим собой в просвете между собственной силой и слабостью. Сохранять достоинство и честь при выборе между «иметь» и «быть».
Как говорится, третьего не дано.
Или ты имеешь любовь, которая в конечном счете имеет тебя, или ты вбираешь в себя бытие любви, предполагающее любовь к другому человеку как к самому себе, но не включающее невротическое требование такой же любви со стороны другого человека в ответ на твою собственную любовь.
Что за философские размышления? Когда я им предавалась?
Вряд ли они могли возникнуть у меня в то мгновение, когда моя чувственность отодвинула куда-то рассудительность и я чуть было не унеслась в таинственный мир сексуальных наслаждений. Скорее всего, это сейчас, во время столь сладостных воспоминаний прошлого, в моем сознании произошел всплеск философских прозрений.
А тогда?
Тогда я одновременно кляла себя за свой гордый характер и благодарила Бога за то, что он ниспослал мне его.
О мой великолепный, гордый характер!
Внимая словам Юнга о том, почему он любит меня, я чуть не упустила самое главное, что прозвучало в его признании и что моментально вернуло меня из лона сладостного воображения в сферу суровой реальности.
Меня охватил озноб, как будто на мою голову неожиданно вылили ведро с ледяной водой.
О чем это он распинается?
Только что Юнг говорил о моем гордом характере и вдруг неожиданно для меня сказал, что никогда не женится на мне.
Впрочем, его слова не были для меня столь уж неожиданными, как это показалось в тот момент. Я не собиралась подталкивать его к разводу с женой. Правда, в душе мне хотелось быть на ее месте. Но это должен был решать он сам.
Раньше во мне теплилась надежда на то, что когда-нибудь я, как любящая и любимая женщина, смогу стать его законной супругой. Но после его слов о том, что он никогда не женится на мне, надежда рухнула окончательно.
Вера тоже куда-то моментально исчезла.
Осталась только любовь к Юнгу. Та любовь, которая не может иметь никакого продолжения, кроме желанной дружбы.
Несмотря на всю мою рассудительность, до того дня втайне я надеялась и верила, что моя любовь к Юнгу не только исцелит его, но и принесет мне материнское и женское счастье.
И вот в тот потрясающий по своей страстности день, когда Юнг воспылал ко мне страстью со столь неудержимой силой, что я едва успела опомниться в самый последний момент, он, слегка отошедший от своего неистовства и безумства, заявляет о том, что никогда не женится на мне.
Нет, это не было для меня сокрушительным ударом, способным повергнуть в депрессию. Если бы нечто подобное случилось ранее, то наверняка я бы так расстроилась, что не смогла бы избежать глубокой депрессии. Но инцидент с грязной сплетней снял с моих глаз пелену обожествления любимого как непогрешимого и всесильного человека, не подверженного самообману и обидам.
Как ни горько было услышать от Юнга слова, что он никогда не женится на мне, я рассталась со своими былыми надеждой и верой без внутреннего надрыва и самоистязания. Моя любовь к нему помогла преодолеть обиду, которая на какое-то мгновение пронзила меня.
Да и на что мне было обижаться?
Я подготовила Юнга к самостоятельности, дала ему шанс самому принять решение, по-матерински заботилась о нем.
Его решение только укрепило во мне убежденность в необходимости сохранения чистой дружбы, которая позволит мне получать удовольствие от общения с ним, не претендуя на удовлетворение каких-либо сексуальных желаний. Для этого есть мир сновидений, фантазий и грез. Наконец, со временем я действительно смогу выйти замуж и реализовать себя как женщина и мать.
Как нелегко отказаться от мысли о моем долгожданном сыне, о моем Зигфриде, но ничего теперь не поделаешь. Моя дружеская любовь к Юнгу и взаимное уважение друг к другу – вот что мне необходимо прежде всего.
Впереди захватывающее и опьяняющее погружение в любимую работу. Отныне психоанализ, предстоящая работа с пациентами и исследовательская деятельность станут для меня теми спасительными средствами, которые наполнят мою жизнь необходимым смыслом.
Тот день оказался переломным в моих отношениях с Юнгом.
Мы по-прежнему продолжали видеться, хотя со временем наши встречи становились все более редкими, пока не свелись к чисто деловым контактам.
Я по-прежнему любила Юнга и желала ему добра. Однако опаленность жаром любви отныне не подрезала крылья моей свободы, связанной со стремлением стать уважаемым среди психоаналитиков специалистом.
Личное знакомство с профессором Фрейдом и то, что в конце 1911 года я стала членом Венского психоаналитического общества, способствовали моему профессиональному росту.
Между Фрейдом и Юнгом
Юнг не рассказывал Сабине о своих первых контактах с Фрейдом. Он говорил ей с восхищением лишь о той первой встрече с мэтром психоанализа в 1907 году, когда был приглашен в его квартиру на Берггассе, 19 в Вене.
Этой встрече предшествовала переписка, о которой Юнг не упоминал Сабине.
Переписка между Фрейдом и Юнгом началась с того, что 11 апреля 1906 года мэтр психоанализа написал Юнгу короткое письмо, в котором поблагодарил последнего за присланную им книгу «Диагностические исследования ассоциаций».
Особенно Фрейда порадовала статья Юнга «Психоанализ и ассоциативный эксперимент», в которой, опираясь на свой клинический опыт, молодой швейцарский психиатр одобрительно отозвался о психоаналитических идеях, связанных с адекватным описанием до сих пор не исследованных областей психологии. Отметив это обстоятельство, Фрейд добавил, что он рассчитывает на дальнейшее подтверждение Юнгом результатов своих исследований и что будет рад, если тот сделает какие-либо поправки.
Казалось бы, молодому швейцарскому психиатру представилась возможность начать переписку с основателем психоанализа, идеи которого нашли поддержку в клинике Бургхольцли. К тому времени его шеф Блейлер не только проявил интерес к психоаналитическим идеям, но и переписывался с Фрейдом.
Однако, в отличие от Сабины Шпильрейн, сразу же воспользовавшейся представившимся ей шансом продолжить переписку с Фрейдом, Юнг не спешил налаживать контакт с мэтром психоанализа. Правда, к тому времени Сабина была всего лишь студенткой Цюрихского университета, в то время как Юнг – практикующим врачом и основателем лаборатории экспериментальной психопатологии при психиатрической клинике. Как бы то ни было, но он написал Фрейду письмо лишь полгода спустя, после того, как мэтр психоанализа послал Юнгу подборку своих ранее вышедших статей.
В этом письме от 5 октября 1906 года Юнг поблагодарил Фрейда за посланные им работы и выразил надежду на то, что, вопреки нападкам на психоанализ, круг его научных единомышленников будет расширяться. Он отметил заслуги учения Фрейда, заметив, что они, по его мнению, лежат в психологической сфере, в которой психиатры разбираются недостаточно хорошо. Именно воззрения Фрейда на психологию способствовали проведению им самим психопатологических исследований.
Вместе с тем в своем письме Юнг отметил, что патогенез и терапия истерии еще далеки от его понимания. Психоаналитическая терапия, как ему представляется, основана на способности пациента выполнять внушаемые приказы, а сексуальность в патогенезе истерии видится ему «хотя и преобладающим, но не абсолютным фактором».
В то время Юнг не понял смысла психоаналитической терапии, которая, по замыслу Фрейда, должна была выступать альтернативой иным видам лечения, основанным на внушении. Отказ от гипноза и использование метода свободных ассоциаций как раз предполагали отход от какого-либо суггестивного воздействия врача на пациента. Этой точки зрения Фрейд неукоснительно придерживался на протяжении своей последующей терапевтической деятельности.
