– Еще год или два назад я бы сказал, нереально! Но времена постепенно меняются…

– У меня почему-то плохие предчувствия на этот счет. Не советую тебе влезать в это дело… Это будет за счет твоего личного времени, значит за счет нас с Ниночкой.

– Запрещенный прием! Ты считаешь, что я уделяю вам мало внимания?!

– Я этого не говорила! Но хочется больше…

– Может быть, мне этого хочется больше, чем тебе! – Михаил почувствовал прилив раздражения. – Давай помолчим…

Он уставился в телевизор. Как раз началась молодежная программа. Телерепортер с микрофоном приставала к молодым прохожим на улице областного центра с дурацкими вопросами. Раздражало то, что вопросы были очень многословными, скорее выступлениями самой репортерши. Даже здесь дома в спокойной обстановке тирады, сыплющиеся скороговоркой, трудно было понять и запомнить. Смущенный прохожий успевал сказать два-три слова, после чего репортерша опять перебивала его своим комментарием-вопросом.

В памяти Михаила не осталось бы никакого следа от передачи, кроме досады, если бы не комичный эпизод в конце. Смешно было и то, что авторы передачи не заметили этого комизма, а фрагмент украсил бы выступление самого Задорнова.

Репортерша остановила двух девушек, одетых как близняшки в одинаковые огромные лисьи капоры, короткие, выше колен, искусственные шубки под леопарда. Ноги в черных лосинах, торчали из шубок, а на ногах еще невысокие сапоги с опушкой. Одна – большого роста толстушка, другая – форменный заморыш на голову ниже.

Как только репортерша узнала, что им по пятнадцать лет и учатся в ПТУ, она выстрелила длинным потоком, где были перемешаны проблемы профессионального образования, эротического воспитания, молодежного телевидения, свободного времени, общежитейского быта и еще, кажется, спорта. Девицы ошалели перед телекамерой, да еще под градом непонятных вопросов. Они таращились то в камеру, то друг на друга и непрерывно повторяли почти в голос при малейшей паузе репортерши: “Мало еротыкы, мало еротыкы…”. Они так и говорили, с сильным украинским акцентом. Видно деревенские девочки. Наконец репортерша от них отстала, а оператор почему-то долго сопровождал их уход вдаль по улице: две нелепые фигурки, напоминающие сначала рыжих стриженых пуделей: из мехового треугольника торчат ноги с опушкой, – потом издалека, двух серых крыс…

Началась другая передача, а в ушах Михаила звучало: “Мало еротыкы, мало еротыкы…”. Вспомнилось, что на хуторе как раз в эротических вопросах полный дисбаланс. Так может быть здесь и есть корень преступления… Алевтина кому-то сильно мешала. Список кандидатов получался большой: Антон Бубырь, которого он почему-то не брал в расчет, Евгения Цурко, Екатерина Сирко, Петр Кореньков, Гавриленко, Владимир Гонтарь… Сокаля Михаил исключил без всяких колебаний – женщины у того были на десятом месте после выпить и закусить…

Могла Алевтина, например, застукать Антона с какой-нибудь такой, что огласка была для него была смерти подобна?! Допустим, с Евгенией. Наука наукой, а природа требует свое! Может быть, в список включить и Бубыря-старшего? Этот тоже мог подгулять и бояться огласки. Алиби у него нет. А “донжуанистый” Музыченко, чем не вариант?! Мог завернуть в дом к той же Евгении, на хуторе его знали – бывал там не один раз и познакомился…

Вечером Михаил поднялся в библиотеку с намерением еще раз прослушать записи и начертить прямо на плане хутора схему перемещения Алевтины с расчетом времени.

Первый вопрос, который почему-то у него возник: откуда начинать, с первого момента или последнего? Но это было методически неверно. Нужно начинать с точки, которая наиболее достоверно определена во времени и пространстве.

Такая точка определена в показаниях дачника: место – калитка двора Алевтины, время – четырнадцать часов плюс-минус пять минут. Михаил нанес отметку на план хутора и задумался… Где следующая? Двор Бубырей или дом Гавриленко?

Если двор Бубырей, то не могла она потратить полчаса на тридцать метров. Если дом Гавриленко, то к чему прилепить сетования Алевтины на плохую погоду и необходимость идти к Виктору?! Или это домысел жены Бубыря, или Алевтина пошла к Гавриленко второй раз, решившись ради любимой внучки заплатить за молоко по требуемой Гавриленко цене?

Почему приврала жена Бубыря?! Почему Гавриленко скрыл второе посещение Алевтины?! Михаил прослушал еще раз запись беседы с Гавриленко…

Ничего Гавриленко не скрывал! Такого вопроса не было, значит, и не было ответа. Нужно будет задать!

В понедельник, как только законченный еще в пятницу отчет по расследованию жалобы на Симоненко попал на стол Сафонову, Михаил с ведома начальника выехал на хутор. Сафонов его не остановил, значит, будет читать отчет без него. Обычно районный прокурор любил изучать пухлые документы в присутствии их авторов, чтобы не тратить время на письменные замечания и получать разъяснения сразу же. К чему бы это?!

Погода последнюю неделю была без дождей, и дорога на хутор стала проезжей, поэтому Михаил попросил Саню подкатить зеленый “газик” прямо к воротам Гавриленко. Перед выездом он звонил на работу Гавриленко и узнал, что тому заступать на дежурство только через сутки. Сворачивая с трассы на дорогу к хутору, они прочитали на столбе навеса, здесь жители хутора прятались от непогоды в ожидании попутных автобусов, любопытное объявление: “Продаются козы и козлята. Недорого. Хутор Дикий, спросить Виктора”.

Что бы означало, это “недорого”, так не характерное для Гавриленко? Обычная рекламная уловка для привлечения покупателей или что-то еще? Михаил сам удивлялся своей подозрительности. Еще бы! Пошел последний день обещанного срока, а результата нет…

Гавриленко долго не открывал дверь. Михаил видел его лицо в окне сразу, как только они подъехали, потом еще раз… Наконец, заскрипел засов и с громким рипом открылась дверь. Гавриленко вышел во двор. Он был одет в плащ, на голове фуражка. Едва кивнул на приветствие Михаила и вопросительно замер, пряча глаза.

– Вы мне не сказали, что Алевтина Петровна приходила второй раз.

– Ну?!

– Расскажите все подробно!

– Незачем!

– Я следователь прокуратуры, а не любопытная соседка. Если спрашиваю, значит есть причина!

Гавриленко не ответил, только повел плечами. Лицо его было необычно бледным.

Михаила насторожило и разозлило это упрямство и он задал следующий вопрос:

– Где живет сейчас ваша бывшая жена?

– Вспомнила бабка, как девкой была! Зачем?

– Нам нужно знать из-за чего вы развелись с женой.

– Чего вы хотите?! Чего вы тяните?! Ну, я ее убил…

– Кого? – от неожиданности спросил Михаил

– Кого, кого… Даже смешно!

– Алевтину?! Но за что?!

– Редкая была зануда!

Михаил, наконец, пришел в себя:

– Мы приехали за вами, садитесь в машину!

– А как же хозяйство… дом.

– Заедем к вашему брату, родственники присмотрят…

– Можно запереть дом? – почему-то робко спросил Гавриленко.

– Нужно! – ответил Михаил и, чтобы не было эксцессов, сделал это сам, а ключ вручил Гавриленко.

По дороге к брату Гавриленко сидел, локти на коленях и сжав голову руками, и не то пел, не то молился тихим невнятным речитативом, слегка раскачиваясь из стороны в сторону.

В дом брату они отпустили его самого.

– Не сбежит? – заволновался Саня.

– Если не сбежал до сих пор, то не сбежит…

– Или себе, чего сделает?!

– Ответ смотри выше, – попытался шутить Михаил.

На всякий случай он вышел из машины и приблизился к калитке.

Он не исключал вариант, что убийцей мог оказаться Гавриленко, но всегда эту версию ставил чуть ли не на последнее место из-за неясных мотивов. Трахает своих коз? Так он понял, что весь хутор давно об этом знает. Неужели Алевтина его случайно застукала? Как это произошло? Почему такая реакция?!

Гавриленко вышел из дома и направился к машине. Смятое белое полотно лица его брата в окне почему-то неприятно поразило Михаила. Похоже на лицо смерти…